Приди ко мне тихо - А. Джексон

Я все еще пыталась примирить воспоминания о друге детства моего брата, о том, которого я представляла своим собственным, даже если я была только маленькая помешенная девочка, с мужчиной, которого я уловила в тусклом свете, когда вглядывалась в него прошлой ночью. Я пыталась сложить все это, реального мужчину, который был здесь, с фантазией, которую я проигрывала у себя в голове последние шесть лет, картинки взрослого Джареда, и я всегда размышляла, и молилась, чтобы однажды наши пути пересеклись. В тусклом освещении, в котором его увидела, я знала, что мое воображение даже близко к такому не приближалось.

Его движения были медленными, когда он обошел стойку, и зашел на кухню. На мгновение, мы стояли в неловкой тишине, напряжение исходило от нас. Он, в итоге, пробормотал тихо:

— Доброе утро. — Его голос глубокий, хриплый. Мой желудок стянуло узлом в предвкушение, когда этот звук плавно двинулся по моей коже.

— Доброе утро, — прошептала я в ответ. Я сделала еще глоток апельсинового сока, и собралась с силами. Потом, наконец, набралась смелости, чтобы посмотреть через плечо.

И замерла, когда смогла, на самом деле, рассмотреть его.

Боже.

Вспышки воспоминаний промелькнули в моем воображении, картинки, мальчик почти с белыми волосами, который проводил так много времени в моем доме, когда мы росли, что, возможно, он даже жил там. То, как он всегда смеялся, и поддразнивания постоянно соскакивали с его языка. Но, прежде всего, у него было самое большое сердце, которое я когда-либо встречала. Я никогда не забывала, как в его колючих кристально голубых глазах, появлялась нежность, когда он говорил со мной, или как он был заинтересован во всем, что происходило вокруг него, его любопытство распространялось на листья деревьев, и даже насекомых, которые ползали по земле.

Сейчас же…

Его волосы потемнели на оттенок или два, светлые с небольшим коричневым отливом. Они были короткие по бокам, а на макушке едва достаточная длина, чтобы запустить туда беспокойные пальцы, когда он уставился на меня, пока я в шоке смотрела на него. Он не был таким высоким как Кристофер, но достаточно высок, чтобы возвышаться надо мной.

Мои руки сжались вокруг стакана, а глаза расширились. Затем он подошел.

Щетина покрывала его челюсть, которая была крепко сжата, когда он жевал одной стороной рта, нервно скрипя зубами. От него пахло мятой и с очень слабым намеком на сигареты — эта комбинация была опьяняющей, и ничуть не отталкивающей. Я не смогла остановиться и разглядывала его, впитывая каждый дюйм этого мужчины, который держал меня в своей ладони, не имея ни малейшего понятия, что делал это.

Он стоял на моей кухне, только в джинсах. Его талия узкая, а плечи широкие. Жилистые мышцы извивались вниз по рукам. Они колыхались даже при малейшем движение, а его джинсы висели на тазовых костях, которые торчали прямо над поясом. Мое внимание спустилось вниз по его ногам, туда, где он стоял босиком на кафельном полу кухни. Даже его ноги были сексуальными.

Я моргнула, прогоняя ступор. Нет. Изображения, которые появлялись в моем мозгу, определенно, не воздавали ему должное.

Ни одна из тех вещей не похожа на то, что я видела в реальности. Мое внимание сосредоточилось на том, что я не смогла полностью разглядеть прошлой ночью. Почти каждый дюйм его кожи был покрыт чернилами, эти замысловатые рисунки, которые кровоточили и плакали, вместе создавали намек на смерть. Все они смешивались так, что нельзя было отличить один от другого, просто вычерченные цвета и намеки, которые размывались от одного ужаса к следующему. Пламя облизывало почти всю правую руку, пара светло-голубых глаз, смотрящих из глубин, казалось, умоляли, как будто прокляты навечно в этом бушующем огне. Мое внимание переместилось на его руки, где рисунки стекали вниз по запястьям и просачивались на пальцы. На костяшках пальцев одной руки можно было прочитать 1990. На другой руке 2006.

Мой живот болезненно сдавило, поскольку я поняла значение этих цифр.

На этом парне была вытатуирована боль.

Неуверенно, я вернула взгляд на его лицо. Те нежные глаза, больше не были нежны, а лишь суровы, когда они пригвоздили меня совершенно иной степенью силы, чем это было прошлой ночью. Это выражение бушевало с гневом и намеком на разочарование.

Он развел руки в стороны ладонями вверх, как будто приглашал посмотреть, хотя презрительная усмешка появилась на его великолепном лице:

— Действуй, Эли. Ты тоже хочешь заглянуть внутрь меня?

Я повернулась, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Я попятилась назад. Острый край стойки впился в заднюю часть моих бедер, когда я инстинктивно отходила от волн гнева, которые исходили от его тела.

— Я не говорила ничего, — сказала я, слова хаотично вылетали из моего рта.

Недоверчивый смешок вырвался из него, он покачал головой и отвернулся, сложив руки на затылке, и как, показалось, изо всех сил боролся с тем, что собирался сказать.

— Да, тебе и не нужно было. Я всё понял. Мне не нужна твоя гребаная жалость, так что сделай нам обоим одолжение, и притворись, как будто меня здесь нет, хорошо?

Он шокировал меня, замыкая пространство между нами. Его голова наклонилась, сосредотачивая внимание на мне, он прищурил глаза. Я могла чувствовать, как его грудь поднималась и опускалась. Моя спина прогнулась над стойкой, когда он прошипел мне в лицо:

— Мне не нужно знать всю твою херню, и уверяю, тебе не нужно знать мою.

Он выпустил ожесточенный хрип, затем отстранился и вышел.

Я стояла там, пытаясь остановить головокружение, в то время он исчезал за другой стороной стойки, а затем в гостиной. Он оставил меня с колотящимся сердцем, и пронизывающим чувством разочарования.

Я слышала, как он копался в своих вещах. Только мельком увидела его, когда он бросился к входной двери, натягивая рубашку через голову. И захлопнул дверь за собой.

О мой бог. Что, черт побери, только что произошло?

Я повернулась, и прижала ладошки к стойке для поддержки. Опустив голову, я пыталась пробраться через последствия шторма, которым был Джаред Холт. Как мы прошли от бормотания «доброе утро» друг другу до тотальной войны за три секунды? Мой пульс ускорился, и я вдыхала воздух, пытаясь успокоить панику, которая разрасталась внутри меня.

Чувство вины тяготило мой разум, так как я знала, что часть этого было моей ошибкой — то, как я рассматривала каждый дюйм его тела, как будто он какой-то экспонат на выставке. Мои мысли метались между вопиющим желанием и горем, смешанным и объединенным в эту неясную эмоцию, которая заполнила каждую щелку в моей груди.