Невеста была в черном - Корнелл Вулрич

Вот и опять вечер, и уже ничего удивительного, ничего волшебного не произойдет. Сплошь и рядом — дешевка. Дешевая комнатушка в дешевом отеле, дешевый мужчина без пиджака, дешевый джин, дешевые ахи-охи. Пожалуй, лучше уж сразу позвонить Мейбелл, да и дело с концом. Знал ведь, что все равно позвонит. Тут уж не до жиру: либо Мейбелл, либо вообще ничего. Он знал, что именно она подумает, что именно скажет, во что вырядится. Пиво и ливерная колбаса.

Он снял телефонную трубку и назвал номер меблированных комнат, где жила Мейбелл. После этого всегда приходилось ждать, пока квартирная хозяйка громко кричала, чтобы Мейбелл спустилась из своей комнатушки. Он проделывал это столь часто, что уже знал, сколько именно придется ждать. Положив трубку у аппарата, он направился к пиджаку за сигаретой. Третий конверт, белевший в боковом кармане, попался ему на глаза. Митчелл вытащил его и вскрыл.

Из конверта выпал малиновый билетик. Больше там ничего не оказалось. «Театр „Элджин“. Ложа А-1. Действителен только во вторник вечером». То есть сегодня вечером. В уголке стояла цена: три с половиной доллара. Билет не мог быть действительным, наверняка какая-то подделка. Он и так и сяк повертел билет, но никакой уловки не обнаружил: о том, что надо вносить дополнительную плату, нигде не указывалось. Билет подлинный. Кто же его прислал?

Из телефонной трубки донеслись шипящие металлические звуки. Он вернулся к аппарату.

— Сейчас спустится, — пробурчала квартирная хозяйка на фоне тяжелых шагов: Мейбелл всегда спускалась в расстегнутых хлюпающих туфлях.

— Простите, — твердо сказал он, — я ошибся номером, — и положил трубку.

Митчелл принялся собираться. Когда он уже приглаживал волосы, вновь ожил телефон. Звонила Мейбелл:

— Митч, это ты только что звонил мне?

— Нет, — без зазрения совести солгал он.

— Ну, сегодня мы встречаемся?

— Да нет, — притворно заныл он, — по-моему, я заболел гриппом.

— Так, может, заскочить и составить тебе компанию?

— Нет-нет, ни в коем случае, — поспешно отрезал он. — Еще заразишься от меня, и прощай недельный заработок. — Он положил трубку, прежде чем она принялась изводить его другими ненужными милостями.

Когда он добрался до «Элджина» и предъявил билет, то был почти уверен, что билетер прогонит его. Но тот не только принял билет, а пропустил его даже с неким подобострастием, место ведь было в ложе.

Выходит, билет и впрямь действителен, в этом уже нет никакого сомнения. Но кто же его прислал? Окажется ли этот человек в ложе, когда он туда поднимется? А вдруг их там несколько, как же узнать, кто именно?

Однако в ложе, когда капельдинер провел его туда, Митчелл, к своему тайному разочарованию, вообще никого не обнаружил. В каждой ложе размещалось по четыре кресла, отгороженных друг от друга и от балкона сзади невысокими перегородками. В этой же ложе, центральной, сохранялась еще большая интимность, нежели в любом другом месте зала или даже в других открытых ложах.

Как-то странно было сидеть одному, когда рядом — три свободных кресла, и он то и дело поглядывал, не идет ли кто еще. Он даже был готов к тому, что капельдинер похлопает его по плечу и скажет, что произошла ошибка, кто-то еще предъявляет претензии на его билет и место придется освободить. Однако ничего подобного не случилось. Все другие ложи постепенно заполнялись. Только в эту, самую шикарную, никто не приходил. Огни погасли, и зал погрузился в голубые сумерки, зазвучала увертюра, а три пустых кресла так и остались невостребованными, будто их закупили заранее — с тем чтобы никто не занимал.

Представление началось, и по мере того как его волшебный мир разворачивался перед Митчеллом, тот, отдавшись чарующей силе музыки, стал понемногу забывать о странных обстоятельствах, благодаря которым оказался здесь. И вдруг — в какой именно момент первого акта она появилась, он не знал — он почувствовал, что рядом с ним кто-то сидит. О ее появлении не предупредил ни луч фонарика капельдинера, ни шуршание одежды. А может, он, увлекшись зрелищем, просто ничего этого не заметил.

Два кресла как раз за ними так никто и не занял… И представления он больше не увидел, лишь первую половину первого акта. После появления этой леди он не мог оторвать от нее взгляда. Красивая, Господи, до чего же красивая! Рыжеволосая, а лицо — будто камея. На плечи накинута темная бархатная пелерина, чуть более светлая изнутри; казалось, незнакомка восстает из мягких волн складок, точно… точно нимфа из морской раковины!

Он бы ни за что не осмелился заговорить с ней, но она сама вдруг повернулась к нему, держа у губ сигарету, будто не решаясь прикурить.

— Вы не возражаете? — спросила она с едва заметным иностранным акцентом. — Я полагаю, в этих ложах разрешается курить?

Так завязалось их знакомство.

Он все приготовил загодя. Но все же никак не мог поверить, что она не шутит и действительно придет в гости, сюда. Причем это предложила она сама, он и мечтать бы не посмел… Он объяснил ей, как подняться к нему в комнату, не через вестибюль внизу, где всегда полно любопытных, а по служебной лестнице в задней части дома — лестнице, о которой знали лишь старожилы вроде него. Тем не менее она сумела внушить ему, тактично и искусно, что это вовсе не интрижка. Разумеется, нет! Как можно заводить интрижку со своим идеалом? Идеалу можно лишь поклоняться.

Он сделал шаг назад, в десятый, наверное, раз оглядывая комнату. От всех этих девичьих фотографий, которые он снял, на стене остались пожелтевшие пятна — сколько же они там провисели? Зачем ему нужны все эти притворщицы теперь, когда наконец найдено настоящее? Он раздобыл высокую ширму и отгородил ею кровать. Больше ничего особенного с комнатой не сделаешь: как была обшарпанной клетушкой за восемь долларов в неделю, так и осталась.

Он нервно потер руки. В который раз бросил взгляд в зеркало: как смотрится новый галстук.

Зазвонил телефон, и, опрометью бросившись к нему, он чуть не споткнулся. Неужели не придет? Неужто передумала? И тут же разочарованно обмяк, досадливо поморщившись. Оказалось, это всего лишь Мейбелл.

— Как твой грипп-то? Я весь день о тебе тревожилась, Митч. Слышь, я прихватила в ресторане куриного бульончику, который идет у нас с комплексным спецобедом за доллар. Принесу его тебе. Когда человек слег, лучше ничего не сыскать…

Он чуть не затрясся от злости. Боже, ну почему именно сегодня! Из всех-то вечеров!

— Я думал, — неприветливо пробурчал он, — в среду ты в вечерней смене.

— Да я тут с одной поменялась. Сбегаю, думаю, к моему дорогулечке, покормлю его.

— Нет, как-нибудь в другой раз, сегодня я тебя принять не могу.

Она с готовностью зашмыгала носом:

— Ну что ж! Ты еще об этом пожалеешь!

Он равнодушно положил трубку, и тут раздался легкий деликатный стук в дверь. Такой долгожданный.

Он распахнул дверь. Вошла она… Романтика. Именно так, грезилось ему в течение многих лет, она и явится когда-нибудь. И та же самая знакомая бархатная пелерина, в которой она была в театре.

Что сказать, как повести себя? Никогда прежде ему еще не приходилось оставаться наедине с Идеалом.

— Вы… отыскали эту лестницу? Я… Может, мне следовало бы спуститься и встретить вас на углу?

Митчелл включил радио, но передавали спортивные новости, поэтому он тут же его выключил.

Из-под складок пелерины она извлекла бутылку. Причем сумела сделать это так, что само это деяние, которое показалось бы невыразимо дешевым и пошлым, соверши его кто-нибудь вроде Мейбелл, предстало сейчас в интригующем милом свете.

— Это для нас, — улыбнулась она. — Арак.[2] Пусть это будет моим вкладом в этот вечер.

Фольга на бутылке очень плотно обвивала горлышко, а пробку ему пришлось вытаскивать штопором.

Напиток оказался терпко-крепким, но помогал смотреть на мир будто сквозь розовые очки, да и беседовать стало гораздо легче, можно говорить все, что приходило в голову.

— Вы именно такая… Такая… какой мне всегда представлялись. Выходит, вы — чуть ли не плод моего воображения.

— По-настоящему умная женщина, подобно хамелеону, меняет окраску в соответствии с идеальным представлением о ней мужчины. Ее задача в том и состоит, чтобы определить, каков этот идеал. Те фотографии на стенах, они ведь совершенно четко говорили о том, чего именно вы искали в женщинах…

Уставившись на нее во все глаза, он чуть не выронил свой стакан:

— Откуда… откуда вы узнали, что на стене висели фотографии? Вы что, уже бывали в этой комнате?

Она пригубила напиток, слегка откашлялась.

— Нет, — сказала она. — Но ведь, судя по пятнам, легко понять, что там висели фотографии. А любой, кто делает это, — романтик и идеализирует женщин.