Восемнадцать часов дурдома - Владислав Картавцев

Ее не было видно долго. Глас из тишины не нарушал рассвета, опричники не трубили в барабаны, ловко и подспудно пытаясь отгородиться от злодеяний венценосного монарха. Зов пучины был нескончаем. Ему вторило эхо, наполнявшее пространство удалью и лихоимством, стонущее и вызывающее на дуэль ошметки разума, все еще бывшей у Толстой и ее неразделенной души.

Вскоре все было кончено. Сарказм, как проявление всеобщего жизнеописания, здесь был лишним – и без него понятно проявление момента. Толстая очутилась обнаженная на древе, куда ее занесло ручьем сознания, улыбаясь и веря, что все, что сделано, было не зря, и благодарность последует, но если ее не теребить, но просто прикоснуться.

– Так и запишем! Готовый наш пациент! Зря потратил сто рублей! – Андрей выключил планшет и кинул его в сумку. Вот рту стоял мерзкий привкус Толстой, которая качалась обнаженная на древе. И ладно бы просто качалась, а то издавала примитивные и неприличные звуки и пела «Интернационал», время от времени превращаясь в потомка Чапаева в старости.

Понятно, что станция «Белорусская» встретила Андрея гигантским постером: «Если вам говорят, что в «Картоне» лучше, правило четыре: держи карман шире! Компания «Элитные дома от Палыча» – недостойны только сволочи!»

– Интересно, когда я вечером поеду домой, это безобразие все также будет висеть? – Андрей вытащил из кармана жвачку и кинул в рот, – «Wrigley’s Spearmint»! Господи, сперминт – и что только жевать приходится! С таким-то скотским названием вкус мог бы быть и поприличнее! Хотя Dirol еще хуже, через минуту – ощущение, словно грязный носок пережевываешь!

– И вообще, то ли дело в детстве! – в памяти мгновенно всплыли роскошные жевательные резинки (японские, немецкие, американские) с изображением скоростных поездов, могучих авианосцев и сверхзвуковых реактивных истребителей, обертки от которых он любовно складывал в кляссер, а потом хвастался перед друзьями. – Где все это, спрашивается? Один сперминт остался, да и тот на зубах вязнет!

Андрей оттолкнул мужика, который попытался на него упасть на одном из крутых поворотов, и начал пробираться к выходу. – Станция «Динамо» приветствует вас! На станции «Динамо» есть стадион, на нем тренируется команда «Динамо», которая вечно оправдывает свое название! А еще там есть такой веселенький желтенький дурдом, куда сейчас держит путь будущее светило медицинской мысли Корявый Андрей Изольдович!

– «Станция Динамо. Выходя, гасите всех!» Послышалось или нет? – Андрей рванул наружу, распихивая пассажиров. Многие матерились ему вслед, но он не обращал внимания. Помахал рукой «Палычу» с его неизменным: «Если вам говорят, что в «Картоне» лучше, правило пять: врут и не пыхтят! Компания «Элитные дома от Палыча» – недостойны только сволочи!» и резво побежал на эскалатор.

– Опаздываю, блин! – как назло, впереди него по левой стороне встал какой-то таджик, не желающий ножками идти наверх. – Дай ходу! – Андрей легонько потрепал его по плечу. Таджик от неожиданности резко отпрянул вбок и зацепил какую-то даму с собачкой на руках. Собачка мгновенно взвыла и впилась зубами таджику в поношенную кожаную куртку.

– Ех, крокодил, дай куртка, гаварю! – внизу постепенно затихали вопли таджика, перемежаемые зловещим гомоном людской толпы и собачьим визгом – Андрей мчался наверх, ничего не слыша и препятствий не замечая.

– Глоток воздуха! Уф, уцелел! – он быстро выскочил к остановке маршрутного такси. Можно сразу рвануть прямо к работе – благо, расстояние от метро не так велико, но мешала «проклятая подагра» – Проклятущая, совсем жизни не дает! И так ее пытаюсь лечить, и эдак, а результат где? А результат один: подагра трансформируется в лень, а с нею уже вообще никто не в силах управиться!

Андрей зорким соколом (различает десятисантиметровую добычу с высоты полтора километра) окинул горизонт, убедился, что маршрутки не видно, буркнул: «Пшла, милая!» и побежал-таки, ускоряя ход, по направлению к больнице.

– Еще немного, и сердце перестанет биться! – он на ходу вытянул сигарету, прикурил и поперхнулся дымом. Тот, смешавшись с промозглым холодным воздухом, вызвал в Андрее припадочный взрыв неконтролируемой икоты – она через равные промежутки (шесть длинных шагов) стала выворачивать его наизнанку.

– Этого еще не хватало! Ик! Господи, вот наказание! Ик! А вот я тебя сейчас! Ик! – Андрей остановился, хватаясь за правый бок, и затараторил: «Икота, икота, переходи на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого!» Странно, но заговор помог, икота свернулась калачиком и затравленно смылась в ближайшую канализацию, вероятно, пустившись на поиски пресловутого Федота.

– То-то же! Супротив моей бабули никто не устоит! – Андрей галопом преодолел парк и увидел, как его обогнала полупустая маршрутка, – облом, но хоть деньги сэкономил! Пригодятся сегодня вечером, пригодятся! – от мысли о предстоящем веселом рандеву с Анжелой (под видом маститого поэта) настроение мгновенно поднялось. Андрей закатил глаза, представив себя Пушкиным под сводами Царскосельского лицея, и продекламировал:

Люблю тебя, Анжела!Люблю искренне, люблю умело!И спереди, и сбоку, сзади,Люблю на дереве,Люблю в засаде,Люблю в кустах,Люблю в междугородних поездах,Люблю в метро,Люблю в кино,Люблю в автобусе,Люблю на Петра Первого громадном глобусе,Люблю всегда —И в рыбные дни, и во время поста,Люблю под пиво,Раскованно, игриво,Люблю, как могу,Люблю и в сене, люблю и в снегу,Люблю под пледом,Люблю перед обедомИ даже после,Люблю, когда приходят гости,Люблю в ванной, люблю под душем,Люблю с марихуаной и даже в присутствии мужаТвоего, поскольку мне плеватьНа ревности его!

– Плевать на ревности! Класс! Нужно запомнить и применять! Осторожнее, ты, дебил! – Андрей до того вошел в образ, что чуть не угодил под колеса мчавшейся старенькой «Оки», из окна которой немедленно высунулся здоровенный детина и покрыл Андрея матом. До ограды больницы оставалось метров сто, Андрей чувствовал, что не успевает, не успевает …

9 утра

– Успел! – Андрей вломился в холл больницы, как возбужденный от вида молоденькой самочки матерый носорог. – Клац! – на входном турникете загорелся зеленый огонек, и створки отворились. Андрей триумфально проследовал между ними, обернувшись и удостоверившись, что следующий за ним малоизвестный ему доктор из терапевтического отделения растерянно прикладывает пропуск к сенсорному экрану, но в ответ получает только злобное жужжание иезуитского механизма. Андрей выиграл каких-то три секунды, но они означали победу!

– А опоздавших бьют! – входной автомат разблокируют только после доклада главврачу с ежеутренним перечислением опоздавших – а доклад приравнивается к безусловному лишению премии за месяц. – Бедолага! Сегодня не твой день, доктор Борменталь! Хотя бы ты и резал яичники для профессора Преображенского! – Андрею очень хотелось рассмеяться вслух, но он взвешенно решил промолчать. Кто знает, сколько ему самому будет везти?

Всё! Теперь можно не торопиться – он повесил куртку в гардероб, надел бахилы и побрел к лифту. Ноги чуть-чуть дрожали, Андрей чувствовал, как пот выступает на спине – зато, несмотря на многочисленные утренние задержки и препоны, он на работе вовремя и можно расслабиться. А что способствует расслаблению? Чай! Горячий, крепкий – можно даже чуть-чуть горьковатый и со вкусом лимончика!

Звякнул звонок лифта. Двери открылись – «Четыре», это его кнопка. На четвертом этаже у него кабинет, он одновременно служит и рабочим местом, и убежищем – почти сакральным личным пространством, где можно передохнуть, собраться с силами и восстановиться после нервного напряжения.

– Чем с утра здесь так мерзко воняет? – этот вопрос Андрей задавал себе постоянно. В момент появления его в кабинете (он брал ключи у дежурной медсестры на этаже, расписывался, взламывал сургучную печать на двери и открывал замок) спертый застоявшийся воздух коварным ударом обрушивался на его тонкое обоняние и причинял ему почти физическую боль. И не имело значения, открыто окно на улицу или нет, все равно – воздух был всегда сперт и всегда вонял, как на скотобойне.

Сие странное явление называлось в больнице «душком». «Душок» жил везде– и даже в стерильной до хруста образцово-показательной барокамере, призванной выполнять представительскую роль в моменты прибытия высоких проверяющих гостей или комиссий. Другого применения камере так и не нашли – ведь в конце концов здесь не какой-нибудь водолазный центр по подготовке морских диверсантов!

– Да перестань ты возмущаться! – говаривал Андрею по поводу всепроникающего «душка» его пожилой наставник врач высшей квалификации Златоуст Павел Никифорович. – Ты должен для себя уяснить: любому месту (особенно это касается заслуженных медицинских учреждений типа нашего) присущ свой запах. И не только запах, но и некая изюминка, культурный пласт и даже отношение к действительности! Вот у нас – «душок», на Загородном шоссе по стенам время от времени сочится кровь и проступают четверостишия Безумного Психиатра, а в Питере в Кащенко ходят два дореволюционных привидения и отлавливают задержавшихся до ночи аспирантов. Особенно любят девушек – говорят, у одной после встречи с привидениями даже случился выкидыш, и это притом, что не была беременна! Тебе лично что больше нравится: наш безобидный «душок», кровь и Безумный Психиатр или вообще мертвецы в белых простынях?