Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников

– От кого узнал такое? – Бронислав схватил брата за рукав объяровой свитки.

– Ишь, прыткий какой! – Вериней усмехнулся. – Очами засверкал, как филин! Тебе скажи, так ты дров наломаешь! В таких делах нужно действовать тихо и неспешно.

– Может оболгали Саломею злые языки, а ты и рад! – Бронислав сверлил брата недовольным взглядом. – Отчего не говоришь, кто тебе нашептал такое?

– Ладно, – сказал Вериней и выражение его лица чуть смягчилось, – приведу я этого человека к тебе в дом, сам его послушаешь.

– Когда приведешь? – нетерпеливо спросил Бронислав.

– Да хоть завтра поутру, – ответил Вериней. – Токмо сделать нужно так, чтобы Саломея этого человека не увидела. Лучше бы, конечно, ему вовсе здесь не появляться…

– Тогда в свой дом его приведи, а я к тебе загляну завтра утром, – живо нашелся Бронислав.

Порешив на этом, братья распрощались.

Весь день Бронислав места себе не находил, терзаясь услышанным от брата. Его так и подмывало учинить Саломее строжайший допрос, самому дознаться, лежит ли у нее сердце к Давыду Юрьевичу? И когда успела Саломея знакомство с ним свести?

Уже поздно вечером в опочивальне Бронислав, любуясь Саломеей, снимающей с себя одежды и украшения, негромко окликнул жену:

– Любишь ли ты меня, Саломеюшка?

Оставшись в одной исподней сорочице, Саломея повернулась к мужу, лежащему на ложе. Язычок пламени светильника озарил румяное лицо иудейки, ее чувственные приоткрытые уста. Лишь глаза Саломеи были скрыты тенью от слегка растрепанных кудрей.

В лице Саломеи промелькнуло что-то едва уловимое: не то смущение, не то испуг.

У Бронислава невольно сжалось сердце: вдруг Саломея скажет сейчас, что не люб он ей!

Саломея неторопливо и грациозно возлегла на ложе рядом с мужем. В ее молчании было что-то завораживающее, как и в блеске ее глаз. Словно играя, Саломея принялась нежно гладить мужа по груди и плечам, склонив над ним голову с распущенными волосами.

Бронислав взирал на жену снизу вверх, стараясь разгадать ее молчание, понять ее таинственный взгляд.

Внезапно Саломея схватила голову супруга обеими руками и впилась губами в его уста.

В груди Бронислава разлилась горячая волнительная радость. Он млел от счастья. Все его подозрения мигом рассеялись. Он желанен Саломее! Значит, она его любит!

Вскоре Бронислав заснул глубоким умиротворенным сном, досыта вкусив сладостной истомы от крепкого юного тела Пейсаховой дочери.

Саломея же долго не смыкала глаз, перебирая свои густые растрепанные локоны, тревожные мысли отражались на ее румяном прекрасном лице.

В дом брата Бронислав пришел в полной уверенности, что на Саломею наговаривают злые люди из зависти или по другой причине. Ему не столько хотелось послушать этого человека, сколько увидеть его воочию. Этим человеком оказался княжеский гридень Терех, белобрысый и толстогубый.

Терех держался с той легкой развязностью, какая присуща юношам, не по возрасту и заслугам вкусившим почестей и власти. К тому же, как выяснилось из разговора, к Тереху благоволила ключница княгини Агриппины Давыдовны, супруги рязанского князя. Через ключницу Терех и узнавал многие тайны обитателей княжеского терема.

– Поначалу Саломея появлялась на княжеском подворье вроде как бы брата навестить, – рассказывал словоохотливый гридень, потягивая хмельной мед из кубка. – Потом княгиня Агриппина Давыдовна стала приглашать Саломею в свои покои, познакомила ее с дочкой своей Радославой. Бывало, что Саломея допоздна у княгини засиживалась.

Как-то стою я на страже у дверей, что в сад выходят. Вижу, спускается по ступенькам из женских покоев фигурка женская. Темненько уже было. Я сразу-то не распознал, кто это. Сначала подумал, что Гликерия моя идет. Хотел было окликнуть ее. Вдруг, вижу – Саломея! Спускается неторопливо и все оглядывается, будто ожидает кого-то.

Я притаился в уголке, жду, что дальше будет. Гляжу, появился князь Давыд, и тоже сверху. Причем спускается вниз осторожно, старается не топать сапогами. Я сразу смекнул, что неспроста это. Схватил Давыд Саломею за руку и потащил за собой по переходу к угловой теремной башне. Саломея последовала за Давыдом без сопротивления. Я шмыг за ними, крадусь, как рысь. Давыд и Саломея шасть в башню и заперлись изнутри. Я встал под дверью… Ну и услышал, чем они там занимались.

– Чем же они занимались? – бесстрастно спросил Вериней. – Молви, Терех, не стесняйся, а я тебе еще медку налью. Ты слушай, Бронислав, слушай!

– Чем занимались… – Терех ухмыльнулся. – А тем, что улеглись на лежанку, и полились стоны да охи!

– Лжешь, собака! – вскричал Бронислав и резким движением выбил из руки гридня недопитый кубок.

Терех испуганно захлопал глазами, глядя то на рассерженного Бронислава, то на его брата.

– Угомонись! – Вериней хлопнул Бронислава по плечу. – Ишь, горячий какой! Продолжай, Терех.

– Чего продолжать-то… – Гридень опасливо покосился на мрачного Бронислава. – Недолго я там прислушивался, поскольку смениться должен был вскоре. Ушел я обратно к выходу в сад и встал настороже в дверях. В ту же ночь я с Гликерией встретился. Ну и поведал ей про увиденное, удивить ее хотел. – Терех усмехнулся краем рта. – Да токмо Гликерии это было не в диковинку. Как оказалось, ей уже было ведомо про тайные свидания Давыда Юрьевича с Саломеей.

– Лжешь, выползень змеючий! – вновь не сдержался Бронислав. – По глазам вижу, что лжешь!

– Терех, побожись! – повелел гридню Вериней и предостерегающе привстал над столом, опасаясь невыдержанности брата.

Гридень без колебаний перекрестился.

– А, безбожник! Левой рукой крестишься, значит, точно солгал! – злобно вымолвил Бронислав и двинул Тереха кулачищем в челюсть.

Тот слетел со стула на пол, только локти сбрякали.

– Ты что, белены объелся! – накинулся на брата Вериней. – Кабы я знал, что так все получится, то не стал бы и затевать это дело. Милуйся со своей неверной женушкой всем на потеху! Терех, ты как? Не ушибся?

– Дурной у тебя брат, боярин, – отозвался гридень, сидя на полу. – Нечего с ним толковать! Скажи ему, что я – левша, поэтому для меня левая рука, что для него правая.

– Истина это, Бронислав, – подтвердил Вериней. – У Тереха даже прозвище есть – Левша. А ты его по зубам ни за что ни про что!..

– За свой лживый язык получил он от меня вознаграждение! – гневно промолвил Бронислав. – Небось сам на Саломею облизывается, вот и наговаривает на нее. У, злыдень белобрысый! Пшел вон отсюда!

– Ступай, Терех, – кивнул дружиннику Вериней и протянул ему небольшой слиток серебра: – Вот, возьми гривну и не держи зла на моего брата.

Терех молча взял гривну и с поклоном удалился.

Бронислав, не глядя на брата, нервно барабанил пальцами по столу.

Вериней поднял с полу серебряный кубок и поставил на стол.

– Каких еще доказательств тебе нужно, брат? – спросил Вериней после долгой паузы.

– Пойду я, брат, – ответил Бронислав и встал из-за стола. – Прощай покуда!

– Ступай с Богом! – глядя в окно, сказал Вериней.

Собрался как-то Моисей навестить родителей в Ольгове и уговорил Бронислава отпустить с ним Саломею.

Пейсах был несказанно рад приезду сына и дочери. Он все приговаривал, обращаясь к супруге:

– Гляди-ка, Шейна, каким молодцем стал наш Моисей! Какие на нем сапоги, какой плащ, а шапка какая!.. А Саломея-то наша как расцвела! От нее просто глаз не оторвать. Не дети, а загляденье!..

Шейна расцеловала дочь, прижала к себе сына. Затем, сидя за трапезой, Шейна с довольной улыбкой слушала Моисея, как ему живется на княжеском подворье. В отличие от брата, Саломея была более молчалива, хотя и хмурой она не выглядела.

Вечером Пейсах пришел в комнату дочери, чтобы побеседовать с ней по душам.

– Я ведь сразу заметил, что какие-то невеселые думы одолевают тебя, дочка. – Пейсах ласково коснулся распущенных волос Саломеи своей холеной рукой. – Доверься мне, моя девочка. Я же всегда понимал тебя, всегда желал тебе блага.

Это было правдой. Пейсах всегда уделял дочери больше внимания, нежели сыну, распознав в Саломее с самых юных лет натуру незаурядную и честолюбивую.

Саломея взяла отцовскую руку и прижалась к ней щекой. Она часто так делала в детстве.

Несколько долгих мгновений отец и дочь пребывали в молчании.

Наконец Саломея промолвила:

– Я влюблена в Давыда Юрьевича, младшего сына рязанского князя, а Бронислав мне противен. Мы встречаемся с Давыдом украдкой, но, кажется, это перестало быть тайной для моего мужа.

– Вот оно что! – взволнованно произнес Пейсах. – Вот какие, значит, дела!

Саломея взглянула на отца, желая понять по его лицу, осуждает он ее или нет. Ей было важно услышать отцовское мнение по этому поводу.

– Ты держишь в одной руке повод удачи, дочь моя, – сказал Пейсах, отвечая на молчаливый вопрос Саломеи, – а в другой руке держишь повод счастья. Тебе самой решать, за какой из этих двух поводьев ухватиться обеими руками.