Алана Инош - Слепые души

Диана Несторовна ещё не знала, что не пройдёт и получаса, как я буду для неё «золотцем» и «лапушкой», а она будет измерять мне давление и готовить для меня яичницу с колбасой; если бы сейчас ей кто-то сказал об этом, то получил бы от неё плевок в лицо. Несомненно, она хотела меня уязвить, и ей это удалось. Эти слова – «никто» и «ничтожество» – вонзились мне в душу острыми сосульками, а к горлу подступил солёный ком, но я, собрав в кулак все силы, постаралась не показать, что мне больно. Посмотрев на мою враждебно настроенную собеседницу сквозь задумчивый прищур улыбки, я вдруг увидела всё ясно, как на ладони, и, увидев, перестала её бояться. Её мучила головная боль, оттого она и была такой раздражительной, а ещё ей в детстве не хватало материнской ласки и нежности. Её суровость и жёсткость были всего лишь защитной позицией против окружающего мира, а коротко остриженная голова – протестом против глупого стереотипа «у бабы волос долог, а ум короток».

– Наверно, трудно жить, никому не доверяя и всех подозревая, – сказала я. – Почему вы думаете, что вас окружают одни враги, и вам надо постоянно от кого-то оборонять себя и вашу сестру? Вы сильный и умный человек, но ваш враждебный посыл, отправляемый вами в этот мир, возвращается бумерангом и бьёт вас по голове – оттого она у вас и болит.

В её глазах читалось недоумение, но она всё ещё прикрывалась щитом враждебности.

– Что, изображаешь из себя психолога? – усмехнулась она. – Давай, давай. Только я тебя всё равно насквозь вижу, голубушка.

Видимо, боль усилилась, потому что она слегка побледнела и снова поднесла руку ко лбу. Я сказала:

– Ничего вы не видите, Диана Несторовна. То, что вам кажется, что вы видите – это вы сами себе внушаете годами. Знаете, в чём ваша главная проблема? Вам просто-напросто до боли не хватает человеческого тепла и ласки. Вам не хватает любви. Вы привыкли жить во враждебном мире и на агрессию отвечать агрессией, и это покрыло вас твёрдым панцирем, под которым никто не может разглядеть вашу истинную суть. А вы ведь неплохой человек – может быть, добрый, чуткий и способный на глубокие чувства. Только этого никто не знает – все вас боятся, потому что вы никого к себе не подпускаете на пушечный выстрел. И поэтому вы изголодались по теплу и нежности, которой вам никто никогда не подарит, если вы будете сохранять эту позицию. Знаете, а я вас не боюсь. Мне вас очень жалко. Сильно у вас болит голова?

Это был излишний вопрос: по морщинам на её побледневшем лбу всё было и так видно. Не знаю, что на меня вдруг накатило; мне неудержимо захотелось пожалеть и приласкать её, как несчастного, недолюбленного ребёнка, страдающего и больного. Повинуясь этому порыву, я погладила её по стриженым седым волосам, по поражённой экземой руке и поцеловала в щёку. Видимо, это было не то, чего она ожидала, потому что морщины на её лбу разгладились, а лёд во взгляде растаял. Она смотрела на меня так, будто видела перед собой нечто необычайное – по меньшей мере, гуманоида.

– А к Альбине я очень хорошо отношусь, – закончила я. – Она очень мне нравится. Мне не нужны от неё ни деньги, ни дорогие подарки. Даже если бы она не ездила на джипе, а ходила пешком и была нищая, как бомж, я бы всё равно почувствовала к ней то, что я сейчас чувствую. Я понимаю, вы её очень любите и беспокоитесь за неё, но в данном случае ваши опасения напрасны. Вы сами видите – я не секс-кошечка и не охотница за кошельками. Я не собираюсь вам ничего доказывать: вы, как я вижу, уже сделали свои выводы. Что ж, оставайтесь при них, я ничего поделать не могу. А сейчас извините, я пойду домой. Мне ещё обед приготовить надо, да и работы куча.

Я взяла с заднего сиденья свой пакет и вылезла из джипа, сделав это довольно ловко: за время общения с Альбиной я уже успела привыкнуть к особенностям этой машины. И уже совершенно другой, изменившийся до неузнаваемости голос Дианы Несторовны окликнул меня:

– Подожди…

Я обернулась. Диана Несторовна стояла, держась за дверцу машины, высокая, чуть сутулая и грузноватая, но совершенно другая: вся её враждебность как будто испарилась. Её лицо прояснилось, складки между бровей расправились – словом, она стала совсем другим человеком. Признаюсь, такой она понравилась мне гораздо больше.

– Девочка… Ты скажи честно, кто ты? – спросила она смягчившимся, уже гораздо более приятным голосом.

Я недоуменно подняла бровь.

– Кто я? Но ведь вы, кажется, уже выяснили всю мою подноготную. Я никто и звать меня никак.

– Ну, перестань. Не цепляйся к словам. – В голосе Дианы Несторовны всё ещё звучали властные нотки, но уже без того неприятного ледяного призвука. – Я имею в виду – ты экстрасенс, целительница? Или кто?

– С чего вы взяли? – засмеялась я.

Диана Несторовна шагнула ко мне и взялась за ручки моего пакета. В её глазах по-прежнему было удивление.

– Да не прикидывайся… Ты же только что сняла у меня головную боль.

– Может быть, она сама прошла, а я тут ни при чём? – предположила я, не веря своим ушам.

– Да нет, при чём! – с уверенностью сказала она. – Эти боли у меня часто бывают. Сами они никогда не проходят, и их трудно снять даже анальгетиками. А ты до меня дотронулась, и боль как рукой сняло.

– Вы и правда гораздо лучше выглядите, – признала я озадаченно. – Но я не уверена, что я к этому причастна. Скорее всего, это просто совпадение. Уверяю вас, я не экстрасенс и никогда им не была. Вы извините, мне надо домой… А то не успею к возвращению отца приготовить еду.

Высвободив пакет, я пошла к своему крыльцу. Но с каждым шагом я чувствовала нарастающую слабость и дурноту, как будто кто-то выдернул пробку, и силы вытекали из меня, как вода из ванны. На крыльце у меня потемнело в глазах, и я вынуждена была ухватиться за перила, чтобы не упасть. Уже оседая на ступеньки вместе с пакетом, который весил как будто целую тонну, я увидела бегущие ко мне ноги в чёрных брюках и чёрных туфлях на низком каблуке. Меня стиснули чьи-то сильные руки.

– Голубка, что с тобой? Тебе плохо?

Кажется, это был голос Дианы Несторовны. Он утонул в оглушительном, трескучем оркестре из будильников, а её лицо ушло за радужную пелену: моё тело охватывала мучительная бесчувственность, а голова была готова вот-вот взорваться. Резкий запах нашатыря пронзил и рассёк опутавший меня глухой кокон, и нормальная картинка постепенно вернулась. Крыльцо, голубое небо, стриженая голова Дианы Несторовны и сердобольные голоса старушек из нашего подъезда:

– Жарко-то сегодня как… Кому угодно плохо станет.

– Да, и не говорите… Духота, хоть бы дождичек пролил… У меня все помидоры сгорят…

Моего лица касался прохладный ветерок, возвращая меня к жизни. Диана Несторовна помазала мне виски нашатырём и спросила:

– Ну, как ты?

– Спасибо, лучше, – пробормотала я, озираясь в поисках своего пакета.

Пакет был тут же, на ступеньке. Сильные руки Дианы Несторовны подняли меня на ноги, а бабушки качали головами.

– Может, «скорую» надо вызвать?

– Нет, нет, мне уже лучше, – испуганно пролепетала я. – Я пойду домой…

– Я провожу тебя, – сказала Диана Несторовна тоном, не допускающим возражений. – Держись за меня, лапушка.

Она повела меня в подъезд, а одна бабушка начала рассказывать второй:

– Прошлым летом, помню, тоже было вот так же жарко, дак я…

Рассказ бабушки о том, что у неё случилось прошлым летом, мне было уже не суждено услышать: её голос удалился за пределы слышимости. Диана Несторовна спросила, обеспокоенно заглядывая мне в лицо:

– Тебе лучше, моя хорошая?

Откровенно и грубо говоря, мне было хреново. Это выражалось в слабости, от которой мне хотелось расстелиться по ступенькам ковриком и больше не вставать. Ещё никогда мне не было так плохо, и я, честно сказать, порядком испугалась. До двери своей квартиры я уже и не чаяла дойти. Диана Несторовна, крепко поддерживая меня за талию одной рукой, в другой несла мой пакет, шуршание которого так раздражало её недавно. Вот наконец появилась и моя дверь, но силы к этому времени внезапно кончились, и Диане Несторовне пришлось практически на себе затаскивать меня в квартиру. В комнате она опустила меня на диван и присела рядом, переводя дух.

– Что же с тобой такое, золотце? Точно не нужно «скорой»?

– Нет, – прошептала я. – Полежу чуть-чуть, и пройдёт.

– У тебя что-нибудь болит? – обеспокоенно спрашивала Диана Несторовна. – Сердце, головка? Может быть, давление?

Я подумала, что не помешало бы измерить давление, и показала на тонометр, лежавший на столе. Диана Несторовна ловко надела мне на руку манжету и включила прибор.

– Восемьдесят пять на сорок пять! – присвистнула она. – Почти на нуле. И часто у тебя такое бывает, милочка?

– Нет, – чуть слышно ответила я. – Обычно у меня нормальное давление – сто двадцать… Со мной ещё никогда такого не было.

– Ну, всё когда-то бывает в первый раз, – сказала Диана Несторовна. – Так, что же делать? Может, тебе крепкого кофе выпить, дорогуша? У вас есть кофе?