Свора пропащих - Елена Хаецкая

— Дальше? Привел он меня в сад и велел отойти от дома на двадцать шагов. Я воспрял духом. Больно уж легко удается отделаться от обманутого мужа. Он только расстояние увеличивает между мною и женой своею… Пробежал я эти двадцать шагов с поющим сердцем… и на последнем свалился в глубочайшую яму, локтей тридцать пролетел. Все кости себе переломал…

— Как же ты жив остался? — спросил Ремедий, видя, что рассказ окончен, а самое главное так и не прояснилось.

— Да разве это жизнь? — вопросом на вопрос ответил Фихтеле под всеобщий хохот и полез в кошель за игральными картами.

Через несколько дней Фихтеле натер ноги и теперь плелся, сняв сапоги. От холода весь посинел и чаще, чем следовало бы, наведывался к Эркенбальде с просьбой о фляжке дешевого рейнвейна. Женщина не отказывала, скупо улыбалась тонкими губами, цедила жидкое винцо. Фихтеле задолжал ей жалованье уже за полмесяца, но не слишком печалился — кто знает, настанет ли завтра утро.

— Хотите подкрепиться, святой отец? — привязался он к Иеронимусу, протягивая ангстер, фляжку формой и размером похожую на луковицу.

Иеронимус отказываться не стал, глотнул.

— А разводит винцо Эркенбальда-то, — сказал он, обтирая губы. — Экая ведьма.

Фихтеле забрал ангстер, завинтил пробку.

— И пес с ней, — беззаботно сказал он. — У вас нет мази от мозолей, отец Иеронимус?

— К сожалению, нет.

— А, бренное тело, значит, не врачуем? Только падший дух поднимаем на должную высоту?

— Когда есть возможность, врачую и тело, — сказал Иеронимус, не поддаваясь на полупьяную провокацию студента. — Как же случилось, что ты натер себе ноги?

— Так сапоги ворованные, — просто ответил Фихтеле. — Маловаты оказались.

— Тебе нужен совет?

— А что еще взять с вашего брата?

— В таком случае, либо не воруй что попало, либо заранее готовься к последствиям.

Фихтеле захохотал.

— Хороший же у ландскнехтов духовный пастырь. Не понимаю, за что они вас так ненавидят.

Иеронимус пристально поглядел своему собеседнику в глаза.

— Ненавидят? Ты уверен?

— Любили бы — не вешали бы напраслину.

— Что ты называешь напраслиной?

— Ну, например… Да нет, глупости. — Фихтеле хохотнул, поддел босой ногой камешек. — Шальк вчера врал. Будто у вас были какие-то интимные отношения с обозной шлюхой. Будто оттрахали ее, прости господи, у всех на глазах, а потом выгнали в холодную ночь.

Фихтеле подождал ответа, но Иеронимус молчал. Тогда студент сказал:

— Так это что… правда?

— Да, — сказал Иеронимус. — Это правда. Так что не наговаривай на Шалька.

Фихтеле дернул бровями, хмыкнул.

— Странный вы пастырь… Знаете, отец Иеронимус, я ведь много читал там, в Хайдельберге. Мы с моим другом наведывались к одному планетарию, и он пересказывал нам немало сочинений ученых мужей по науке чтения звезд. Говорил, что те или иные изменения констелляций созвездий производят строго определенные изменения в нраве человека…

— В таком случае, почему бы не молиться прямо на звезды? — спросил Иеронимус.

Фихтеле пожал плечами.

— Я не говорю, что разделяю его мнение. Он рассказывал, будто знался с почитателями Зороастра и от них получил многие знания…

— Зороастр родился смеющимся. Викентий из Бовэ в «Зерцале истории» полагает его сыном Хама и внуком Ноя, говорит, что свои знания он получил от дьявола.

— Вы верите этим сказкам, отец Иеронимус?

— Я верю в то, что предписывает мне моя религия и моя церковь, — сказал Иеронимус.

Фихтеле покачал головой.

— Да вы настоящий мракобес, как я погляжу…

Иеронимус ничуть не смутился.

— Возможно, — сказал он. — А что в этом плохого?

— Не знаю. Для вас, вероятно, ничего. А вы что, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО верите в то, что благодаря дьяволу Зороастр смеялся при своем рождении?

— А ты веришь в те истории, которые рассказываешь у костра?

— И да, и нет…

Иеронимус улыбнулся.

— Вот видишь.

— Если вы не донесете на меня святой инквизиции, я расскажу еще про того планетария.

— Не донесу.

— Ладно. Вот о чем мы спорили. Под какими зодиакальными знаками следовало бы рассматривать Бога и дьявола? Является ли Бог Раком, а дьявол Козерогом? Тому немало подтверждений. Ибо дьявол может быть отождествлен с Сатурном, господином Козерога, планетой неблаготворной, отбирающей, запирающей. Бог же — с благодатным Юпитером, императором, раздающим добро и щедро изливающим свет, а известно, что Юпитер — господин Рака.

Иеронимус слушал, не перебивая. Студент увлекся, говорил, захлебываясь.

— Но с другой стороны, можно возразить на это: сын Божий родился, как известно, первого января, то есть под знаком Козерога. Следовательно, Бог может быть также связан с Козерогом, с устремлением вверх, в горние выси. В то время как потаенное, низменное отдано во власть Рака — дьявола, чудовища, копошащегося на дне колодца…

Он победоносно поглядел на Иеронимуса. Монах сказал:

— Бог бесконечен и потому включает в себя свойства Козерога, как и свойства Рака. Дьявол же по природе своей ограничен и потому может проявляться либо в одной, либо в другой из названных форм. Где противоречие?

— Почему вы принижаете дьявола и его роль? — горячо спросил Фихтеле.

— Разве могло бы существовать добро во всем его блеске, не будь на земле зла, чтобы его оттенять?

— Бог устроил так, что и зло служит во благо Ему, — сказал Иеронимус.

— Так как бы существовало бы это самое добро, если бы не было зла? Как бы мы увидели свет, не будь рядом тени?

— Если бы существовало одно только добро, не было бы нужды его показывать и оттенять, — отозвался Иеронимус. — Добро может существовать без зла, но зло никогда не может существовать без добра. Не впадай в ересь, Фихтеле. От твоих рассуждений всего один шаг до дьяволопоклонничества.

С тех пор бранное слово, слетевшее с уст разобиженного студента, осталось за Иеронимусом как прозвище. И скоро все ландскнехты между собой называли его не иначе, как «Мракобес».

АЛТАРЬ ДЬЕРЕКА

Небольшой монастырь открылся перед солдатами сразу за поворотом дороги. Несколько старых строений за стенами, сложенными в старину серым булыжником. Неприветлив, суров облик монастыря в долине Эльца в недельном переходе от Страсбурга, и монахи в нем под стать.

Когда ландскнехты остановились у кованых ворот, наглухо закрытых, немало времени прошло, прежде чем на стене, наполовину хоронясь за зубцом, показался монах. Приземистый, плотный, с квадратным лицом, стоял он, подбоченившись, и хмуро разглядывал солдат Агильберта.