Хроники Реликта. Том II - Василий Головачев

Зал перестал корчиться, ломаться и плыть, дрожь ушла в стены, успокоился пол, виом перестал показывать «вселенский пожар», вернул изображению пространства бархатную черноту и глубину, но люди опомнились не сразу. Не потеряли сознание лишь единицы, самые закаленные и сильные: Железовский, Боянова, Баренц, Демин, незнакомый высокий негр в сером кокосе и Габриэль Грехов.

– Помощь нужна? – раздался из стены голос командира спейсера. – Все живы?

– Они сейчас очнутся, – отозвался Грехов, наклоняясь над Настей. Взял ее на руки и посадил в кресло, которое уступил Демин. Потом посмотрел на негра.

– А вы здесь какими судьбами, бывший археонавт Нгуо Ранги?

– Хэлло, – ответил негр певуче, морща лицо в улыбке, хотя глаза с тремя зрачками в каждом оставались холодно-спокойными и выжидающими.

– Вы все еще играете в казаков-разбойников. Не надоело?

– Ситуация не изменилась.

– Ошибаетесь. К тому же в настоящий момент никакое изменение ситуации вам неподвластно. Как и нам, впрочем.

Негр сделал неопределенный жест рукой, и в то же мгновение два рубиновых лучика с плеч Грехова как бы обняли незнакомца, просверкнув в сантиметре от его лица справа и слева. Негр замер, улыбка его погасла. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, потом проконсул качнул головой:

– Идите. Ваша беда в том, что я знаю, кто вы, что делаете и зачем. И помните: мы – мирные люди до тех пор, пока к нам идут с миром, но кто придет с мечом…

– Я понял, – сказал Нгуо Ранги, становясь бесстрастным. И исчез. Не в физическом смысле слова, конечно. Просто движения его были так быстры, что человеческих реакций не хватало на их фиксацию.

– Кто это был? – поинтересовалась, подходя ближе, Боянова: ее все еще тошнило, хотя она и сдерживалась.

Грехов посмотрел на нее, потом озабоченно – на Анастасию, погладил ее по руке – девушка приходила в себя – и оглянулся на Железовского, неотрывно глядевшего на виом.

– Где он? – спросил комиссар глухо. Он не понял.

Вместо ответа проконсул вызвал рубку:

– Дайте на обзорный дальновидение.

Изображение в виоме вздрогнуло, зеленовато-голубые световые нити, едва видимые в центре обзорного поля, стали увеличиваться, приближаться, словно спейсер резво устремился к ним в режиме двойного ускорения. «Нити» превратились в удивительные ажурные сгустки голубого и зеленого огня, напоминавшие живую шевелящуюся мыльную пену: отдельные «мыльные пузыри» отрывались от нее, двигались некоторое время по замысловатым траекториям и рассыпались роями цветных искр. Создавалось впечатление, будто пространство в этом месте кипит на протяжении десятков миллионов километров.

– Что это? – спросила Боянова, забыв о визите К-мигранта.

Люди в зале постепенно приходили в себя, начинали двигаться, раздались первые голоса, неровные вздохи, восклицания, шорохи, слившиеся в легкий шумок.

– К-физика в наглядном изображении, – буркнул Грехов, не оборачиваясь. – Рождение и гибель всех предсказанных теорией Великого объединения[8] частиц и полей. С другой стороны – это борьба физик, нашей и «завселенской», столкновение абсолютно разных вакуумов с разными наборами физических констант. Я понятно изъясняюсь?

– Вполне, – отозвался очнувшийся Савич.

– Где Конструктор? – повторил вопрос Железовский.

Грехов снова ответил по-своему:

– Рубка, дайте запись столкновения, самую кульминацию, в замедленном темпе.

Черный провал виома с «пеной» затянулся на миг твердой белой эмалью холостого режима и снова превратился в громадное окно, только теперь на месте «пены» расцветал колоссальный протуберанец пламени, пронзенный множеством огненных зеленых струй-стрел. Медленно-медленно этот сгусток неистового огня просочился сквозь поток жалящих струй пламени, словно сдирая с себя лохмотья дымящейся материи, становясь чище и прозрачней, и наконец превратился в стремительное, мигающее с небывалой быстротой, меняющее форму полупрозрачное тело – широкий конус, из дна которого сочились голубые, клейкие с виду, дымящиеся нити, отрывающиеся где-то в невообразимой дали очередями прозрачных «водяных капель»…

– Его Величество блудный Конструктор, – пробормотал Грехов с непередаваемой интонацией.

Боянова быстро взглянула на него, но ничего не смогла прочитать на металлически твердом лице проконсула.

– Что нам делать, Габриэль? – спросила она тихо.

Грехов не отвечал с минуту, разглядывая уходящий вдаль, состоящий из подвижных гранул «призрак» Конструктора. Потом нехотя сказал:

– Что и раньше – ждать. Примите только совет: не подходите к нему близко… хотя бы первое время, и вообще верните весь исследовательский флот на Землю, исследователям нечего делать возле Конструктора.

– Но проблема контакта должна решаться ксенопсихологами и контактерами, – возразил Сингх. – Ученые других дисциплин могут действительно возвращаться, но мы…

– Проблема контакта с Конструктором будет решаться не нами. – Грехов мельком посмотрел на Анастасию.

– Кем же? – требовательно спросила Боянова. – К-мигрантами?

– Нет, самим Конструктором. Вы, Забава, как-то сказали, что не любите дежурного оптимизма, так постарайтесь доказать свою точку зрения ксенологам ИВК, они не готовы к диалогу с Конструктором… судя по их эмоциям. Извините, джентльмены, мне необходимо срочно убыть на Землю. – Проконсул направился к двери, дружески кивнул Демину.

– Постой, Эль, – раздался сзади голос пришедшей в себя Анастасии. – Я с тобой.

Они вышли.

Боянова повернулась к комиссару.

– Аристарх, у меня чувство, что с нами сейчас говорил не Грехов, а сам Конструктор. – Она зябко передернула плечами. – Я боюсь их обоих!

Железовский наконец оторвался от виома, подошел и положил ей на плечо свою огромную руку.

Запределье

Он лежал лицом вниз, раскинув руки и ноги, на чем-то твердом, напоминающем утоптанную землю с россыпью мелких и острых камней, впивающихся в тело. Сил не было, как и желания дышать и думать. Судя по ощущениям, волны боли прокатывались по коже, вскипали прибоем у островков наиболее чувствительных нервных узлов – все тело было изранено, обожжено, проткнуто насквозь шипами и колючками неведомых растений. Иногда наплывали странные, дикие, ни с чем не сравнимые ощущения: то начинало казаться, что у него не две руки и две ноги, а гораздо больше, то голова исчезала, «проваливалась» в тело, растворялась в нем, то кожа обрастала тысячами ушей, способных услышать рост травы… Но все перебивала боль, непрерывная, кусающая, жалящая, дурманящая, следствие каких-то ужасных событий, забытых живущей отдельно головой.

Шевелиться не хотелось. Однажды он попробовал поднять голову, разглядел нечто вроде склона холма, полускрытого багровой пеленой дыма, и получил колоссальный удар по сознанию: показалось – тело пронзило током от макушки до кончиков пальцев на ногах! Он закричал, не слыша голоса, извиваясь, как раздавленный червяк, и потерял сознание, а очнувшись, дал зарок не шевелиться, что бы ни случилось.

Кто-то внутри него произнес:Подыми меня из глубинбездны вечного униженья,чтобы я,как спасенный тобою пророк,жизнью новою жил[9].

Ратибор напрягся и на мгновение выполз из скорлупы внушенного кем-то или чем-то образа «раненного на холме», сумев понять, что находится в гондоле «голема», укутанный в слой компенсационной физиопены, однако тут же последовал беззвучный, но тяжелый и болезненный удар по голове (пси-импульс!), и снова вернулось ощущение, будто он лежит, изувеченный, на склоне каменистого холма…

Ленивые мысли обрывались, мешали друг другу и копошились в болоте успокоения: черт с ним, полежу, так хоть меньше болит… интересно, кто сейчас говорил про бездну? Он что – не видит, в каком я положении?… Неужели никто не видит, что я здесь лежу?…

И снова рядом тихо, но четко кто-то произнес:

– Очнись, опер, пока совсем не рехнулся…

– Кто говорит? – вяло поинтересовался Ратибор. Голову пронизала острая свежесть, пахнуло холодом и озоном, он снова увидел перед глазами красный транспарант: «Тревога АА», но не удержался на краю сознания и скатился в пропасть видения, призрачных ощущений и боли…

Еще дважды он пытался бороться за самостоятельность и свободу, испытывая чудовищные боли и муки, и наконец преодолел барьер внешнего воздействия, с которым яростно боролся на уровне эмоций и подсознания. Он находился в кокон-кресле «голема», подключенный к системе аварийной реанимации: в венах обеих рук иглы питания и гемообмена, на груди – «корсаж» водителя сердечного ритма, на голове – шлем максимальной пси-защиты.

Жив, подумал Ратибор почти с испугом, но ситуация дошла до реанимации, как говаривал Аристарх… Ничего не помню! Удалось или нет? Где я, черт побери? «Проводник, – мысленно позвал он, испытывая приступ слабости, вспомнил имя координатора „голема“ и поправился: – Дар, высвети информацию и дай внешний обзор».