Прометей № 1 - Альманах Российский колокол

написал книгу «Ленин и русская революция», которая впервые вышла в 1947 году в серии для самостоятельного изучения истории, а затем неоднократно переиздавалась.

Книга о Ленине кажется чем-то необычным среди других трудов Хилла: ни до, ни после неё истории России и СССР он больше касался. Однако если учесть, что главной темой исследований учёного – темой всей его жизни – стала революция, пройти мимо главных событий XX века, Хилл просто не мог. В процессе работы Хилл проштудировал несколько десятков ленинских работ, а плюс к тому мемуары очевидцев революционных событий в России и литературно-художественные произведения писателей. Такое углублённое внимание к литературе времён общественного подъёма мы находим в трудах более зрелого Хилла-историка.

В русских революциях 1917 года Хилл обнаруживает два парадокса. Он писал: «Марксизм – продукт Запада. Маркс и Энгельс вывели свою теорию на основе анализа индустриальной цивилизации, которая, как выразился Ленин, использовала наследие немецкой философии, английской политэкономии и французского политического мышления. Первый из парадоксов русской революции состоит в том, что эта теория, отвергнутая лидерами самых крупных социалистических партий Запада, должна была быть принята революционной группой, чьи национальные традиции так отличались от традиций парламентской демократии… Применение марксизма к специфическим условиям России Ленин сделал делом своей жизни». Второй парадокс состоит в том, что «революция, которую большевики характеризовали как “пролетарская” произошла в стране, где 80 % населения составляли крестьяне и где пролетариат был меньше… чем в другой европейской державе».

В книге «Ленин и русская революция» Хилл сравнивает вождей революционных событий, анализирует идеи и поступки таких личностей как Ленин, Кромвель, Мильтон и другие. И как отмечает историк, «Кромвель и Наполеон – люди действия», с ними «наиболее естественно сравнивать Ленина», «но у Ленина есть то, чем не обладали Кромвель и Наполеон, – он был ещё и мыслителем». Сопоставляя революции между собой, Хилл приходит к умозаключению: «все великие революции имели международное влияние. Нидерландское восстание в XVI веке глубоко повлияло на революционное движение в Англии. Английская революция XVII века имела непосредственное влияние на события в Северной Америке. Результаты революций 1789, 1830, 1848 и 1871 годов последовали незамедлительно. Но русская революция была первой, в которой сами революционеры полностью осознавали, что их действия будут оценены не только по их результатам внутри собственной страны».

Хилл очень точен в характеристике работ Ленина, со многими из которых историк, по-видимому, познакомился на языке оригинала: «Ленинские мысли, по крайней мере, в том виде, как они изложены в его опубликованных трудах, всегда носили строго функциональный характер. Даже Маркс тратил больше времени на неуместные рассуждения. В работах Ленина нет отступлений, нет, кстати, затяжек, нет словесных отдушин: и его самые оригинальные работы обычно носят полемический характер, так что не всегда легко читать их сегодня». Хилл показывает целеустремленность, реализм, здравый смысл, силу воли и дерзость Ленина-политика и революционера.

Некоторые из соображений Ленина оказались близки Хиллу потому, о чём-то подобном говорилось на собраниях Группы историков: «..Мы должны понять, что на место старой учебы, старой зубрежки, старой муштры мы должны поставить уменье взять себе всю сумму человеческих знаний, и взять так, чтобы коммунизм не был бы у вас чем-то таким, что заучено, а был бы тем, что вами самими продумано, был бы теми выводами, которые являются неизбежными с точки зрения современного образования». А сама атмосфера таких обсуждений крайне напоминала описание лондонского съезда 1903 года. «Какая прекрасная вещь – наш съезд! – отмечал Ленин. – Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! – вот это я понимаю. Это – жизнь. Это – не то что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а просто потому, что устали говорить…»

К 1952 году Группа превратилась в зрелую организацию, поддерживаемую компартией, но обладающей правом на свободу дискуссий. Был образован комитет, избран секретарь и даже появилось несколько региональных отделений. Большие воскресные конференции привлекали множество участников. Группа сохраняла связь со штаб-квартирой Коммунистической партии Великобритании, но никакого контроля над группой та не осуществляла.

По мысли Хилла, Группа историков не должна выступать с узкоклассовых позиций, но ей необходимо поощрять дебаты между немарксистами и марксистами всех разновидностей и оттенков. Одни участники приглашали к обсуждениям других – тех, кто, по их мнению, испытывает интерес к теме дискуссии. Привлекались в первую очередь учёные, но не только одни они. Не существовало никаких ограничений в обсуждаемых темах, поскольку участники решали между собой, что именно им интересно обсудить.

«Мы разделились на секции: была секция XIX века, секция XVII века, средневековая секция и древняя секция, – вспоминал Кристофер Хилл. – У всех нас были свои собственные дискуссии, и мы разработали нашу собственную повестку дня и обсуждали то, что хотели обсудить… У нас шли ожесточенные бои. Не было идеи навязывания ортодоксии или партийной линии – что было одной из причин, почему дискуссии получались такими хорошими».

Группа не принимала никаких решений о том, кто и о чём конкретно должен писать. Участники могли обсуждать рукопись, над которой работали, если таковая появилась в рамках общегрупповой дискуссии, что – с согласия автора – могло привести к изменениям в будущей книге. Так, одна из исторических работ Хилла – «Интеллектуальные истоки английской революции» (1965) возникла из таких дискуссий. Тоже самое можно сказать о монографии «Экономические проблемы церкви» (1956) – первой действительно очень крупной работе Хилла, материал для которой он черпал на заседаниях группы.

При всём том Кристофер Хилл оставался «правоверным» коммунистом, и, когда в 1953 году умер Сталин, он опубликовал статью «Сталин и историческая наука», где охарактеризовал его как «великого и проницательного мыслителя» и «все страны всегда будут у него в большом долгу».

В 1954 году Академия наук СССР пригласила Хилла и ещё трёх английских историков в Москву. Но поездка, скорее, обманула их ожидания: они увидели Советский Союз, который растерял былой динамизм социальных и экономических программ 1930-х годов, а членство в КПСС превратилось в обязательное условие для успешной карьеры. Впечатление не могли скрасить щедрые застолья, но где не велось никаких серьёзных дискуссий, к каким они так привыкли на собраниях своей Группы историков. В общем, все четверо вернулись разочарованными…

Хилл оказался в самом центре водоворота событий, когда Группа историков возглавила движение за бо́льшую независимость британской компартии от Москвы. Члены Группы считали для себя принципиально невозможным некритическое согласие с колебаниями советской партийной линии. Скудную информацию о негативных явлениях в СССР ещё можно было списать на капиталистическую пропаганду, а беды советской экономики списать