Сафари для победителей - Артем Каменистый

Светлый рей еще на подходах к дворцовому комплексу был вынужден воспользоваться на совесть надушенным платком — смердеть начало еще в районе руин Морионового храма. Опытные всадники, сопровождавшие Альрика, поспешно заткнули ноздри, а на рты накинули марлевые повязки, пропитанные чем-то ядовито-желтым. Их меры защиты оказались эффективнее — телохранители перестали обращать внимание на вонь, а вот принца едва не вывернуло в воротах.

За стенами не просто смердело — здесь вообще отсутствовал воздух. Концентрированное зловоние — хоть в мешки такое лопатами насыпай. Высота укреплений дворцового комплекса во все века поражала зрителей, и одновременно не позволяла вольно разгуливать здешним ветрам. Артиллерия коалиции неплохо потрепала скорлупу этого орешка, но полностью сокрушить не смогла. В итоге смраду разложения просто некуда было отсюда деваться — так и оставался в каменном мешке.

Граций видимо еще более безумен, чем казалось — не поленился стащить сюда тысячи тел, и проводит среди них день за днем.

Похоже, ему это нравилось…

Альрика никто не встретил, и он был вынужден приказать телохранителям расспросить снующих туда-сюда жрецов. Это не повысило его настроение — он начал задумываться о репрессиях, которых следует применить против Грация. Мало того, что из-за него пришлось окунаться в этот протухший ад, так еще и не оказал положенные почести рею.

Хотя чего ждать от этого оригинала… Не зря его недолюбливают абсолютно все…

Граций нашелся на углу Обсидианового дворца — именно в его стенах нашла свою смерть малолетняя дочь наложницы. Белая фигура советника, застывшая в бреши, проделанной взрывом, очень напоминала упыря на пороге собственного склепа. А лицо… Поговаривали, что немало людей не сдержало крик ужаса, повстречав его в темное время суток. Само по себе лицо терпимое: уродливое, но уродство не вызывает брезгливости — при желании можно даже какую-то привлекательность найти, или даже признать эту жабью маску своеобразным совершенством. Но вот улыбка… При виде такой улыбки даже пьяный до полусмерти грабитель могил рискует обзавестись седой шевелюрой и остаться заикой.

Светлый рей не успел выразить свое недовольство — Граций бесцеремонно приступил к делу:

— Приветствую, ваша светлость! Подойдите сюда — первые следы именно здесь! Спешите же!

Альбинос нетерпеливо замахал рукой, одновременно указывая на что-то под его ногами:

— Видите? Мне сказали, что это след от взрывного шнура. Его используют наши саперы. Солдаты не хотели ломиться в забаррикадированные двери и сделали этот пролом.

— Вы позвали меня, в эту невыносимую вонь, чтобы показать мне результат применения взрывчатки? — во внешне безобидный вопрос Альрик ухитрился вложить очень многое: сомнение в здравом рассудке собеседника, возмущение его несусветной глупостью, жалобу на многочисленные неудобства пребывания на загаженной территории дворцового комплекса и намек на неприятности, грозящие безумцу, затащившему сюда принца.

Но Граций проигнорировал абсолютно все намеки — равнодушно сплюнув на гниющий труп с оторванными ногами, что-то неразборчиво пробурчал и пояснил:

— Нет — просто показываю, с чего здесь все началось. Наша солдатня взорвала стену и полезла внутрь. Заходите сюда. Видите — все стены пулями избиты. В пролом дали несколько залпов. Наверное, гранат уже не осталось. Ну не глупцы ли?! Взрывчатка у них осталась, а вот гранаты все закончились! Гранаты, я вам скажу, лучшее средство для драки в таких вот лабиринтах. Бросай их за каждый угол и горя знать не будешь.

Рост у Альрика немаленький — пришлось пригибаться, пробираясь через пролом. Далее оказалась большая квадратная комната — судя по остаткам обстановки, подсобное помещение при кухне. Заваленные полки, измятые кастрюли, битая керамика, сотни медных гильз, несколько трупов солдат коалиции. Воняло здесь примерно в девяносто раз сильнее, чем на улице — светлый рей едва в обморок не грохнулся, непроизвольно выдохнув:

— Ну и мерзость! Здесь ведь невозможно находиться!

— Потерпите немного, — как-то зловеще предложил Граций. — Сейчас я вам самое интересное покажу.

Проклятье — этот урод даже нос ничем не прикрывает. Ему, наверное, здесь действительно нравится. На редкость неприятный тип.

— Интересное?! Да вы издеваетесь — зачем вообще меня в эту клоаку позвали?!

— Сейчас сами все поймете. Вот — смотрите: солдаты ворвались в эту комнату. Дальше через вторую дверь вышли в коридор, что тянется вдоль всей стены внутреннего дворика. Там они поставили пулемет и встретили защитников дворца достойно — вон, сколько трупов навалили. Те, видимо, сидели у входа, не ожидая, что к ним ворвутся через стену. Вот и поплатились, когда толпой сюда кинулись… Их сильно посекло пулями и осколками от стен — здесь все облицовано обсидианом, а он колется при ударах легко. Это ведь, по сути, обычное стекло, просто создано не человеком, а вулканом — оттого и темное, неочищенное. Крови натекло озеро — весь пол в ней испачкался. Еще несколько врагов вы сейчас увидите — они под лестницей затаились и, подпустив наших поближе, напали. Здесь мы понесли первые потери — обратите внимание на эти два тела. Одно с разрубленным плечом — удар наискосок прошелся, располосовав почти до середины груди, а второй насквозь проткнут. Скорее всего, мечом.

Альрик, при всей скрываемой (и нескрываемой) антипатии к советнику, высоко ценил его многочисленные таланты и работоспособность. Вот и сейчас, догадываясь, что тот показывает все это не просто так, уточнил:

— В первой комнате, что сразу за брешью, лежало целых четыре наших солдата и возле позиции пулемета еще двое, а вы обращаете мое внимание именно на этих. Почему?

— До тех еще доберемся — они особенные. Дохлого быдла в округе хватает, но убитых таким способом очень мало. Идемте наверх. Сейчас будет грязно — там пожар был сильный.

Советник не обманул — действительно очень грязно. Да и воняло там еще сильнее, чем внизу (хотя это и казалось невозможным — куда уж более).

— Наша солдатня ворвалась сюда, привычно стреляя во все, что видит. Победа была у них перед носом — немногочисленные защитники уже уничтожены, потери мизерные — всего два ротозея у лестницы. Где-то здесь затаилась малолетка-принцесса — по ее голове уже горько плачут булыжники внутреннего двора. И тут… — Граций воздел к потолку руку с выставленным указательным пальцем. — Тут что-то пошло не так. Наши солдаты вдруг начали умирать. И умирать странно…

Присев, Граций указал на обгорелые останки — огонь пощадил лишь часть черепа, хребет и несколько крупных костей.

— Судя по оплавленному нагрудному знаку, это капрал двадцать шестого стрелкового полка — «Волкодавы Эстии». Эстия с давних времен распахана чуть ли не от берега до берега — сплошное пшеничное поле. Лучший хлеб в мире. Властелины обожали вкусно поесть — остров этот они держали до последнего, а местным крестьянам спуску не давали. От рождения и до смерти жизнь у них протекала одинаково: пахота, сев, жатва. Их даже в армию никогда не призывали. И следили за ними в оба — никаких мятежей не допускалось: даже драка серьезная была редкостью. И длилось это долго — практически население острова выхолостили: мужчины на серьезные дела уже неспособны. Это удобно — безропотное быдло легко держать в кулаке. Сейчас все изменилось — пришлось и этим пахарям повоевать. Стрелки из них хорошие получаются: послушные, легко держат строй в цепи и темп на марше, привычка к повиновению помогает четко следовать командам. Но вот в ближнем бою они никчемны — нет в них тяги к резне. Века растительного существования сказываются. Увальни они, к штыку не приспособленные. И вовсе не волкодавы — волков в Эстии стража гоняла, а не эти черноштанники: не разрешали им охотиться. Вот и боятся крови. Вы, ваша светлость, взгляните вот сюда — на череп. Видите, как пострадала от огня правая глазница? А левая при этом почти целая. Странно ведь — похоже, над ней еще до пламени чем-то поработали. А вот еще один валяется — умирая, он поджал под себя руку, будто баюкая. В итоге тело сгорело почти целиком, а вот кости руки лишь немного поджарились. Вот видите у локтя повреждение — будто топориком тюкнули.

— И что это означает? — рей до сих пор не мог понять — для чего ему все это объясняют.

— Помните тех солдат, что остались внизу? Двое у лестницы изрублены, будто свиные туши на прилавке. А вот остальные зарезаны аккуратно и почти одинаково. Кто-то, вооруженный тонким клинком, мастерски разрезал им шеи, иногда загоняя лезвие меж позвонков. У некоторых пробиты глазницы — великолепный прямой удар. Почти у всех повреждены руки, причем правые — рассечены жилы на локтевых сгибах, отрублены кисти, у одного начисто отхвачен бицепс: будто скальпель хирурга поработал. Картина вырисовывается ясная — им противостоял настоящий мастер клинка. Холодным оружием трудно остановить врага мгновенно — даже увалень-эстиец, получив пару смертельных ран, может успеть выпустить пулю. Но им не давали шансов — подсекали руку, способную потянуть спусковой крючок, после чего наносили смертельный удар. Этот мастер начал свой путь именно отсюда — до последнего скрывался где-то в верхних залах. А потом вышел и начал убивать. Я почти уверен, что все эти кости появились здесь по его вине. Увы — огонь тут поработал славно: почти ничего не разобрать. Но там, где пламя пощадило хоть что-то, улики указывают на дело его рук. Уничтожив ворвавшихся сюда стрелков, он пошел вниз, убивая всех на своем пути. В комнате, где зиял пролом, он столкнулся с четверкой солдат. И те тоже не смогли его остановить, хотя у них были винтовки. В итоге он покинул дворец.