Философия в будуаре - Сад Де

ЭЖЕНИ. - На этот счёт можете не волноваться, мой отец уже давно потребовал от меня того же. Благотворительность не настолько искушает меня, чтобы нарушить его приказ... веление моего сердца и твои желания.

ДОЛЬМАНСЕ. - Не будем разбазаривать на других ту долю добрых чувств, которой наделила нас Природа. Что для меня невзгоды, одолевающие других?

Разве мне не хватает своих, чтобы изводить себя ещё и чужими? Пусть чувства разгораются только для наших наслаждений! Будем чувствительны ко всему, что им способствует, и абсолютно холодны - к остальному. Такого рода экономия чувств и здравомысленное отношение приводит к некоторой жестокости, которая порой не лишена прелести. Но оказывается невозможным всегда делать зло, и лишённые этого удовольствия мы, по крайней мере, можем компенсировать его крупицей мелкой, но пикантной порочности никогда не делать добра.

ЭЖЕНИ. - О, Боже! Как воспламеняют меня ваши наставления! Я думаю, что скорее погибну, чем позволю заставить себя совершить добрый поступок!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - А если бы предоставился случай совершить дурной, была ли бы ты готова к этому?

ЭЖЕНИ. - Остановись, искусительница я не отвечу, пока ты не закончишь моё воспитание. Мне кажется, что следуя вашим наставлениям, Дольмансе, нет абсолютно никакого различия, добро делаешь или зло. Ведь только своему вкусу, своему темпераменту надо следовать, не так ли?

ДОЛЬМАНСЕ. - О, не сомневайтесь в этом, Эжени. Слова: порок и добродетель несут весьма ограниченный смысл. Нет ни одного действия, каким бы странным оно ни могло показаться, которое поистине преступно и ни одного, которое можно назвать истинно добродетельным. Всё зависит от наших обычаев и климата, в котором мы живём. То, что считается преступлением здесь, нередко является добродетелью в нескольких сот льё отсюда, а добродетели на другой стороне Земли вполне могли бы стать преступлениями на нашей. Нет ужаса, который где-то не был бы освящён, и нет добродетели, которая не была бы проклята. Когда лишь географические различия определяют, какое действие должно вызывать одобрение или порицание, то как ничтожно мало должны нас волновать эти смехотворные и легкомысленные чувства наоборот, мы обязаны надёжно вооружиться против них и бесстрашно предпочесть им презрение людей, если только действия, которые на нас его навлекают, доставляют нам хоть малейшее наслаждение.

ЭЖЕНИ. - Однако мне кажется, что есть поступки такие опасные и порочные, что их повсюду считают преступлением.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ни одного, любовь моя, ни единого: ни воровство, ни кровосмешение, ни убийство, ни даже убийство родителей.

ЭЖЕНИ. - Как! Эти ужасы где-то оправдываются?

ДОЛЬМАНСЕ. - В одних странах они уважаются, награждаются, рассматриваются как образцы поведения, тогда как в других краях человечность, милосердие, доброжелательность, целомудрие - словом, все наши добродетели воспринимаются как нечто чудовищное.

ЭЖЕНИ. - Вы должны мне всё это объяснить, Я прошу вас кратко проанализировать каждое из этих преступлений, но, пожалуйста, прежде всего изложите мне ваше мнение о распутстве девушек, а потом об изменах замужних женщин.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Тогда слушай внимательно, Эжени. Право же, это сущий абсурд, когда сразу после того, как девочку отнимают от груди, она обязана превратиться в жертву родительской воли, чтобы оставаться таковой до самой смерти. В наш век, озабоченный правами человека и всяческими свободами, девушки не должны считаться рабынями своих семей, когда ясно, что родительская власть над ними весьма иллюзорна. Испросим же совета у Природы по этому поводу, и пусть послужат нам примером животные, чьи законы находятся в полном согласии с ней. Разве родительские обязанности у зверей распространяются сверх удовлетворения главных физических потребностей детёнышей? Разве каждый зверь не располагает той же свободой, теми же правами, какими пользуются его родители? Заботятся ли о зверёныше его родители, едва он научится ходить и самостоятельно кормиться? Да и сам детёныш - считает ли он себя обязанным тем, кто дал ему жизнь? Нет, конечно.

Но по какому праву на человеческих детей накладываются иные обязанности? И что, кроме отцовской жадности и честолюбия, лежит в основе этих обязанностей? Итак, я спрашиваю: справедливо ли юную девушку, начинающую чувствовать и размышлять, подвергать таким ограничениям? Не предрассудок ли самолично куёт эти цепи? Есть ли что-нибудь нелепее, чем девушка пятнадцати-шестнадцати лет, вынужденная подавлять желания, которые сжигают её? Она должна дожидаться в худших, чем адские, мучениях, пока родителям, виновным в её несчастной юности, вздумается принести в жертву и её зрелые годы - отдать дочь против её воли нелюбимому или ненавистному супругу, руководствуясь своим вероломным корыстолюбием?

О, нет! Нет, Эжени, эти путы очень быстро исчезают. Девушка, достигшая сознательного возраста, должна быть отделена от родителей, и после получения образования необходимо, чтобы в пятнадцать лет она стала сама распоряжаться своей судьбой и стала бы такой, какой бы ей захотелось. Падёт ли она в объятия порока? Да какая разница! Разве услуги, которые оказывает юная девушка, соглашаясь принести счастье всякому, кто к ней обратится, не в тысячу раз важнее тех услуг, которые она предоставит лишь супругу, изолировав себя от прочих? Призвание женщины - быть распутницей, как сука, как волчица: она должна принадлежать всем, кто её захочет. Очевидно, что связывать женщину абсурдными путами уединённого брака значит оскорблять её природное предназначение.

Будем надеяться, что глаза у людей откроются, и, обеспечив свободу каждой личности, они не забудут о судьбе несчастных девушек. Но если их, к великому сожалению, обойдут вниманием, то пусть они сами восстанут против обычаев и предрассудков и пусть разорвут цепи, которыми их желают поработить, и тогда они восторжествуют над расхожим мнением. Люди, умудрённые свободой, поймут, что эти девушки восстали против беззакония и что, в глазах свободного человека, уступить зову Природы не есть преступление и может представляться таковым только человеку порабощённому.

Посему, исходите из законности этих принципов, Эжени, избавляйтесь от кандалов чего бы вам это ни стоило презирайте внушения слабоумной матери, которой вы законно обязаны лишь ненавистью и омерзением. Если же ваш развратник-папаша захочет вас, то - в добрый час: пусть он насладится вами, но не позволяйте затуманивать себе голову - сбрасывайте хомут, который он может захотеть надеть на вас. Уйма девушек поступала так со своими отцами.

Ебитесь, одним словом. Ебитесь! Именно для этого вы произведены на свет. Нет никаких границ вашим удовольствиям, кроме тех, что ставят ваши желания и силы. Не важно, где, когда и с кем - в любое время, в любом месте и любой мужчина должен служить вашему сладострастию. Воздержание невозможная добродетель, и за него Природа, ущемлённая в своих правах, тотчас наказывает нас бесчисленными невзгодами.

Пока же законы остаются такими, как сейчас, будем осмотрительными. Нас принуждает к этому крикливое общественное мнение. Но в уединении и в тишине мы возместим убытки, наносимые жестоким целомудрием, которое мы должны проявлять на людях.

Юной девушке следует завести надёжную подругу. Свободная, светская, та должна тайно приобщать её к миру наслаждений. За неимением подружки девушка должна ухитриться соблазнить окружающих её стражей. Пусть она умолит их проституировать её и посулит им все деньги, которые они смогут выручить, продавая её. Или сами стражи могут послужить ей, или женщины, которых мы зовём сводницами, найдут ей тех, кто утолит желания юницы. Она должна пускать пыль в глаза всем вокруг неё: братьям, кузенам, друзьям, родителям - пусть она отдаётся всем, если это требуется, чтобы скрыть своё поведение. Пусть она даже поступится своими вкусами и симпатиями интрига, которая ей не по душе и которую она заведёт только из дипломатических соображений, приведёт её вскоре к желаемой. И вот она, наконец, при деле.

Но ни в коем случае она не должна возвращаться к предрассудкам детства:

угрозы, увещания, долг, добродетель, религия, советы - всё это она обязана похерить, она должна отбросить и упорно презирать всё, что способно поработить её, словом, всё, что мешает ей идти путём бесстыдства.

Не что иное, как сумасбродство наших родителей предрекает несчастия на стезе разврата. Шипы есть везде, но там, где обитает порок, выше шипов расцветают розы. На грязных тропинках добродетели Природа не позволяет цвести улыбкам.

Единственное препятствие, которое вызывает страх на пути порока - это общественное мнение. Но найдётся ли пылкая девушка, которая, чуть поразмыслив, не возвысится над этим презренным мнением? Удовольствия, получаемые от уважения, Эжени, - это лишь духовные удовольствия, доступные только некоторым натурам. А от ебли удовольствие получают все его чары вскоре сводят на нет то навязчивое, но иллюзорное презрение, которое исходит от общественного мнения, когда над ним насмехаются. Однако здравомыслящие женщины так издеваются над ним, что даже извлекают из этого дополнительное наслаждение. Ебитесь же, Эжени, ебитесь, мой ангел! Ваше тело - ваше и только ваше и в целом мире лишь вам одной принадлежит право наслаждаться им, как вы пожелаете.