Обманщики - Драгунский Денис Викторович

Но на всякий случай спросил:

– Валь, а поедешь со мной в Москву?

– Зачем?

– Жениться! – и тихо добавил: – Ты очень хорошая.

– Опять нежности! – громко и искренне захохотала она.

Я вежливо посмеялся в ответ, сунул руку в карман и нашарил там скрепку, простую канцелярскую скрепку – вчера вечером мы заполняли ведомости по нарядам. Из этой скрепки я согнул такой хомутик, чтобы газовая зажигалка не гасла, когда отпустишь палец. Чтоб этот хомутик, значит, все время давил.

Достал зажигалку, чиркнул, открутил пламя посильнее, надвинул проволоку на клавишу и кинул в самую середину сеновала.

Кажется, Валентина все-таки успела выскочить.

Я – нет.

* * *

– Погоди! – сказал я. – Ты чего несешь? Ты что, там сгорел?

– Дотла! – усмехнулся он. – А то ты не помнишь! Вы хоронили меня всем курсом. В закрытом гробу. Ты держал под руку Лилю Лейферт. Боже, как она плакала…

Он сжал мне руку выше запястья, встал и вышел.

На руке осталась черная пятерня, след жирной сажи.

Женя, Женя и Москва

Дорогая моя граница

Женя Колодкин получил разрешение на въезд и жительство в Москве. Второй степени.

Степень разрешения считалась снизу: первой степени – это только для тебя одного; второй степени – для двоих, то есть можешь взять жену или любого кровного родственника. Третья степень – ты и еще двое, то есть трое общим числом. Четвертой степени не было, вместо нее была карта «И», то есть «исключительный случай», если ты какой-то обалденный спортсмен или там, не знаю, математик. На карту «И» можно было вывезти до четверых человек.

Женя подавал на третью степень, потому что хотел взять с собой маму и любимую девушку, на которой предстояло жениться.

Но не вышло. Где-то споткнулся. Сам не понял, где именно, а в ответе этого не было. Объяснений не полагалась. «Вам выдано разрешение второй степени», и точка. Хотя и это – грандиозное везение, конечно.

* * *

Проверок было много. Биомедицинская первым делом. Потом генеалогическая. В Москву брали только чистокровных. Не обязательно русских. Никакого шовинизма. Татарин, калмык, еврей, бурят, мордвин – пожалуйста. Хоть грек. Но чтобы на четыре поколения чистокровный, со справками. Понятно зачем – еще один барьер, только и всего. Ну а дальше – тесты. Интеллект, психореактивность, общая культурность. Математика, язык, государство и право.

Особое испытание – спортивное. «Курьерское десятиборье». Сначала поднятие тяжестей. Дальше – быстро, но не нарушая правил, ехать по городу на машине. Потом на мотоцикле. Дальше велосипед. Плаванье. Карабкаться через стены, вроде скалолазания. Бокс или карате, дзюдо – на выбор. Бег. Ориентирование по навигатору и по приметам. Скоростной подъем по лестнице на пятнадцатый этаж – и, наконец, вручить адресату пластиковую коробку с яблочным пирогом.

Потому что в Москве для приезжих никакой другой работы не было. Только курьером. Но – только на первые три года. А там уж новые тесты, новые успехи, новые вершины.

Итак, вторая степень. Соискатель плюс один человек.

* * *

Женя все-таки решил взять с собой маму.

Трудный был выбор. Мама была против. Она говорила, что скоро умрет. У нее был стафулоз в тяжелой стадии, какая-то новая зараза. Мама говорила: «Езжайте с Женечкой. Распишитесь – и езжайте. А я тут как-нибудь».

Девушку Жени Колодкина звали тоже Женя.

Он сначала обрадовался такому маминому решению, тем более что и его Женя очень хотела с ним в Москву, но не говорила ни слова, потому что знала, какой ему предстоит трудный выбор. В общем, Женя уже совсем было собрался пойти со своей Женей в МФЦ и подать заявку на брак, но вдруг подумал: «Господи боже, что ж я делаю! Это же мама! Мать! Она меня родила, растила-кормила, после папиной смерти образование дала, а я ее бросаю! Древние греки, кажется, говорили: жен-мужей и детей может быть сколько хочешь, а матери новой не будет! Что ж это я за подлец такой? Нет!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В общем, он сказал матери, что берет ее с собою. И что в Москве обязательно найдется лечение от стафулоза: либо больница, либо просто лекарство, которого здесь нет, а в Москве, наверное, в каждой аптеке навалом.

Брать с собой много вещей не разрешалось – по чемодану, пятьдесят пять на сорок на двадцать пять, и бумажник с документами.

* * *

Когда перешли наружную границу, там был двухдневный карантин. Им с мамой дали отдельную комнатку. На другой день зашел врач, посмотрел обоих, сказал маме: «Прилягте, гражданка, я сейчас вернусь». Но не вернулся.

Вечером мама позвала Женю присесть рядом и сказала:

– Зря ты Женечку вместо меня не взял.

– Да ладно! – засмеялся он.

– Так в Москве и не побывала, – сказала мама и заснула.

«А и правда, – подумал Женя. – Это только наружный периметр. Карантинная граница. А настоящая Москва там, в конце коридора, где второй контроль».

Утром мама была уже холодная.

Врач и полицейский не велели Жене брать мамин чемодан. «Заразно!»

Женя проводил взглядом каталку, на которой лежала мама, в ногах у нее, клонясь и чуть не падая, стоял серый чемодан с ремешками крестом, вспомнил про крест, перекрестился и пошел, подхватив свой чемоданчик, в конец коридора.

Он выложил свои документы на прилавок и напористо изложил ситуацию. Типа что его мать, указанная в документе как законный спутник по разрешению второй степени, ранним утром скончалась от стафулоза, вот справка.

– Ну и? – спросил пограничник, старик в толстых очках.

– Ну и я имею право въехать со спутником. Имею право вернуться и привезти спутника. В смысле спутницу. Разрешение действует год с момента выдачи. Прошло меньше месяца.

– Знаете что? – вдруг засмеялся пограничник, снял и протер очки. – Вы знаете, нас учили никогда не говорить гражданину: «Вы правы!» Надо всегда говорить: «Вы ошибаетесь, есть параграф такой-то пункта такого-то!» Гражданин не может быть прав перед официальным лицом. Но вот тут, – и он надел очки на свой толстый пористый нос, блестящий от жира, – но вот тут все-таки нет! Вы все-таки правы! Такой редчайший случай, можно сказать…

Он вбил какие-то цифры в компьютер, а потом переписал их в конторскую книгу. Долго писал, пыхтя и склоняя голову.

– Ишь! – вздохнул Женя.

– Сервера горят, – ответно вздохнул старик. – Или жгут их, черт знает. Может, диверсанты? Саботёры? Как думаете?

– Без понятия, – честно сказал Женя.

– Я тоже, – сказал пограничник. У него от старости немножко тряслась голова. – Вот ваш паспорт и разрешение. Езжайте за подружкой! – он подмигнул.

* * *

Когда Женя вернулся в родной город, он первым делом, прямо с поезда, пошел на кладбище. Заказал в конторе, чтоб на могиле папы подтюкали мамино имя-отчество-фамилию: Колодкина-Семендеева Фаина Макаровна.

Потом сразу побежал к любимой девушке Жене, чтоб она его утешила в несчастье, это раз. И чтоб они быстро сбегали в МФЦ оставить заявление на брак, это два. И чтоб она тоже начала собирать чемоданчик ехать с ним в Москву, это три.

Когда он подошел к домику, где Женя жила с родителями посреди яблочного сада и двух курятников, он увидел, что там пристроены еще две комнаты, примерно шесть на шесть.

Женя сидела в саду на скамеечке, резала яблоки на варенье, а вокруг бегал ребеночек года в полтора. Еще немтырь, но веселый. Женя ему говорила: «Мишенька, Мишенька», а мальчик гукал в ответ и кричал вроде: «Да! Да!» – и ручонки тянул к тазу с резаными яблоками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Женя полюбовался этой милотой, но сказал:

– Жень, когда успела?

– Привет! – сказала она. – Да вон сколько времени прошло, как ты меня тут оставил ради мамки своей.

– Она померла.

– Царствие небесное. Хорошая была женщина Фаина Макаровна, а ты мамочкин сынок. Тьфу. Все профукал.

– Женя! – вскричал он. – Так ведь меня всего четыре дня не было! Ты что?