Ярость - Алекс Михаэлидес

8

Агати маленьким острым ножом ловко разделывала морского леща. Она выкинула мутные серые внутренности в раковину и стала промывать рыбу изнутри. В раковину, смешиваясь со струей воды из крана, потекла темная кровь.

Казалось, вместе с Агати сейчас работала и бабушка. Словно бабушкин дух направлял руки внучки, помогая выполнять знакомые движения. Ее yiayia[15] весь день не шла у Агати из головы — бабушка была неотделима от острова. Обоих отличали неукротимый нрав и капелька волшебства. Про бабушку говорили, что она колдунья. И Агати ощущала ее присутствие повсюду: в солнечных лучах, в звуках моря и даже при разделывании рыбы.

Она выключила воду и, промокнув тушку бумажным полотенцем, выложила на блюдо. Агати было сорок пять. Волевое лицо, черные глаза, острые скулы — по-моему, типично греческая внешность. Красивая женщина, которая редко утруждалась, чтобы нанести на лицо косметику. Волосы она собирала в высокий пучок. Внешность довольно аскетичная, но туалетный столик у Агати был маленький — и оставалось совсем мало свободного времени, которое она тратила не на то, чтобы вертеться перед зеркалом. Это она оставляла другим.

Агати взглянула на рыбу. Три штуки должно хватить. На всякий случай стоит посоветоваться с Ланой. Кажется, Лана приободрилась. Хорошо.

Последнее время Лана словно отдалялась, уходила в себя. Агати видела, что хозяйку ­что-то беспокоит, однако деликатно воздерживалась от расспросов. Она была крайне благоразумной женщиной и никогда не высказывала своего мнения, разве что ее просили, — да и то крайне неохотно.

Из всех обитателей дома только Агати хватило проницательности заметить недавнюю перемену в Лане. Остальные — двое мужчин — не задумывались об этом. Агати оправдывала эгоизм Лео юностью; простить Джейсона было труднее.

Агати считала, что Лане за эти несколько дней на острове нужно как следует отдохнуть и развеяться. И все этому способствовало. С погодой пока везло. Никаких признаков ужасного ветра. Море вело себя на удивление миролюбиво. На зеркально-­гладкой поверхности не было ни морщинки.

Приезд хозяев прошел не так гладко — в логистическом плане. Агати превосходно исполняла обязанности экономки, и благодаря ей все в доме крутилось, как отлаженный часовой механизм. Тем не менее сегодня на каждом шагу возникали проволочки. Когда приехали хозяева, Бабис был на кухне, продукты стояли неразобранные, уборщицы еще работали в комнатах — мыли пол и заправляли кровати. Бабис, страшно смутившись, бормотал извинения. Лана с присущим ей тактом успокоила его, сказав, что слишком поздно оповестила всех о своем приезде. Она поблагодарила каждую уборщицу лично, и пожилые женщины восторженно заулыбались под впечатлением от встречи со знаменитой актрисой. Лана и Лео отправились плавать, а Джейсон, озабоченно хмурясь, пошел к себе в кабинет, вооруженный ноутбуком и телефоном.

Агати осталась наедине с Бабисом — и это, конечно, было ужасно неловко. Но она не стушевалась. Бабис — редкостный мерзавец! Льстил Лане, подхалимничал, чуть ли не на брюхе перед ней ползал. Зато на подчиненных ругался по-гречески, вел себя властно и спесиво, словно не считал их за людей.

Агати он особенно не любил, по-прежнему видя в ней официантку из своего ресторана. Он так и не простил ей того, что случилось однажды летом, когда Лана и Отто впервые пришли в ресторан «Ялос» в поисках няни. И по прихоти судьбы их столик обслуживала Агати. Лана мгновенно прониклась к ней симпатией. Супруги наняли Агати, и с тех пор она стала их незаменимой помощницей. Когда отпуск у Ланы и Отто закончился, они предложили Агати переехать с ними в Лос-­Анджелес в качестве няни. Она согласилась не раздумывая.

Вы можете подумать, что Агати охотно приняла предложение, соблазнившись блеском Голливуда. И окажетесь неправы. Для нее не имело значения, куда ехать, лишь бы оставаться рядом с Ланой. В те дни Агати была совершенно очарована хозяйкой. Стоило Лане попросить, она поехала бы куда угодно, хоть на край света.

Итак, Агати отправилась с семьей Ланы в Лос-­Анджелес, а затем в Лондон. Когда Лео вырос, она из няни превратилась в повариху, экономку, помощницу и — не льстит ли она себе? — стала доверенным лицом Ланы и ее лучшей подругой. Возможно, это немного за гранью дозволенного, но лишь слегка. В практическом, бытовом смысле Агати была Лане ближе, чем ­кто-либо еще.

Оставшись на кухне наедине с Бабисом, она с мстительным удовольствием медленно, дотошно проверяла по длинному списку, все ли он привез. Бабис страдал от этой пытки — он громко вздыхал и топал ногами. Решив, что с него достаточно мучений, Агати его отпустила. Затем стала раскладывать продукты по местам и прикидывать меню на ближайшие дни.

Только она налила себе чаю, как дверь черного хода отворилась. На пороге, в тени крыльца, стоял Никос. В одной руке он держал нож и устрашающего вида крюк. А в другой — садок с мокрыми черными морскими ежами.

— Чего тебе? — строго спросила Агати по-гречески.

— Вот. — Никос протянул садок с морскими ежами. — Для нее.

— А! — Агати приняла садок.

— Как их чистить, знаешь?

— Знаю.

Никос не спешил уходить. Казалось, он пытается заглянуть вглубь кухни, чтобы понять, есть ли там ­кто-то, помимо Агати.

— Ч­то-нибудь еще? — Она нахмурилась.

Никос молча помотал головой.

— Тогда мне надо работать. — И Агати, решительно закрыв перед его носом дверь, поставила садок с морскими ежами на разделочный стол.

Сырые морские ежи были местным деликатесом, излюбленным блюдом Ланы. Никос сделал доброе дело, и Агати не возражала, что придется повозиться. И все же этот поступок Никоса ее обеспокоил.

Было ­что-то странное в том, как он смотрел на Лану. Агати обратила внимание на этот взгляд раньше, когда Никос встретил их на причале. Сама Лана ничего не заметила. Но Агати увидела. И увиденное ей очень не понравилось.

9

После стольких месяцев в одиночестве снова оказаться среди людей было непривычно. Отчасти приезд хозяев напоминал вторжение — как будто они захватили остров. Его остров. Нелепо думать, что остров принадлежит ему. Но Никос ничего не мог с собой поделать.

Он жил в одиночестве на Ауре почти двадцать пять лет и практически полностью себя обеспечивал: добывал все необходимое охотой и огородничеством. На заднем дворе сторожки у Никоса имелся небольшой огород, жили куры, а в море в изобилии водилась рыба. На Миконос приходилось ездить редко, лишь за самым необходимым типа табака, пива и традиционной греческой анисовой водки узо. Секс? Можно и без него.

Если вдруг накатывала тоска и хотелось общества — услышать человеческие голоса и смех, — Никос заходил в популярную среди местных таверну. Она располагалась на противоположной от порта стороне Миконоса, вдали от миллиардеров и их яхт. Никос садился за барную стойку и в одиночестве цедил пиво. В разговоры он не вступал — только слушал краем уха, о чем болтают в городе. Остальные посетители приветствовали Никоса кивком, но не подсаживались. Люди чувствовали, что он изменился — десятилетия отшельничества превратили Никоса в чужака.

Он слушал, как местные сплетничают о Лане — старики за узкими столиками играли в нарды, рядом с каждым — стаканчик узо. Многие еще помнили Отто, а говоря о Лане, изысканно называли ее по-гречески «сиреной экрана». Им не давала покоя удалившаяся от света американская кинозвезда, владелица заколдованного острова.

— Остров проклят, — сказал ­кто-то. — Попомните мои слова. Скоро и новый муженек последует за первым.

— У этого денег нет, — послышался другой голос. — Живет за счет жены. Она за все платит.

— Так у нее денег куры не клюют, — вмешался третий собеседник. — Жаль, моя за меня не платит…

Шутка вызвала всеобщий смех. Насколько слова о Джейсоне соответствовали истине, Никос не знал — да и не интересовался. Он понимал, что Джейсону непросто. Кто сравнится с Ланой в богатстве? Никос мог предложить ей лишь свои руки. Зато он настоящий мужчина, а не фальшивка, как Джейсон.

Джейсон не понравился ему с первого взгляда. Никос вспомнил, как этот парень впервые приехал на Ауру: в костюме и темных очках, раздражительный, ходил по острову, будто хозяин. Никос много лет наблюдал за ним с близкого расстояния, чаще незаметно для Джейсона, и решил, что муж Ланы — аферист. Взять хотя бы его последнее «хобби» — Джейсон воображал, что охотится. Это вообще была умора! Никос с трудом сдерживал смех, видя, как неловко тот держит ружье, криво целится; а потом важно