Мутные воды - Алёна Дмитриевна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Простите, что так поздно, — попросил он открывшую ему низенькую старушку-якутку. — Меня зовут Соколов Клим Светозарович, я муж Евгении.
Семен Владимирович выскочил из-за плеча и попытался что-то сказать, но Клим ему не дал.
— Муж? — недоверчиво повторила старушка. — А документ у тебя есть?
Говорила она с сильным акцентом, слова звучали непривычно отрывисто, и усталому разуму Клима пришлось поднапрячься, чтобы разобрать их смысл.
— Да, разумеется, — ответил Клим и достал паспорт. Показал печать. Как всегда в такие моменты подумал, что забавно выходит: у него на Женю есть документ.
Старушка кивнула и пропустила его в дом.
— А ты иди! — строго велела она Семену Владимировичу и закрыла перед его носом дверь. Пробурчала что-то, чего Клим не понял. Язык был гортанным, быстрым, птичьим. Но живя с Женей, Клим то и дело слышал записи с песнями и сказками на языках разных народов и особенно якутов и эвенков, которыми она занималась больше всех, находя нечто необычайное в их упорстве и одновременном жизнелюбии при том климате, в котором им приходится выживать, поэтому он показался ему знакомым.
— Как я могу к вам обращаться? — спросил он.
Старушка смерила его зорким взглядом.
— Саргылана Ивановна меня звать. Так и обращайся. Как Женья?
«Женья», — повторил про себя Клим. Ему понравилось, как это прозвучало.
— Еще спит.
— Ты ее видел?
— Да.
Старушка нахмурилась, потом кивнула на стол.
— Сядь, поешь.
Накормила она его лепешками и кровяной колбасой. Хаан, — вспомнил Клим название. Женя как-то раз привозила ему такую и подробно рассказывала технологию приготовления. Что ж, ему вполне могли подать жареные мозги или суп с потрохами, поэтому Клим решил, что привередничать не станет. В лепешках чувствовался вкус творога. Иэдьэгэй — неожиданно всплыло в памяти чужое слово. Что-то из Жениных рассказов все-таки откладывалось в его сознании. Удивительно.
Старуха Климу понравилась. Говорила мало и по делу, да и вообще больше спрашивала. Было видно: хочет убедиться, что он действительно тот, за кого себя выдает. Клим подумал-подумал и, чтобы окончательно ее успокоить и расположить к себе, показал привезенное с собой свидетельство о браке. Мало ли какие документы ему могло понадобиться предъявить в больнице. Саргылана Ивановна бумагу внимательно рассмотрела, изучила дату, уважительно кивнула.
— Хороший брак, — сказала она. — Мой муж умер через двадцать лет после свадьбы. Мы столько не прожили вместе. Дети-то есть?
— Сын, — ответил Клим, уверенный, что это очередная проверка. Наверняка Женю она спрашивала о том же.
— Сын — это хорошо, — вздохнула она.
Клим не стал расспрашивать.
— Пустите переночевать в Женину комнату? — вместо этого спросил он.
— Тебя пущу, — ответила она. — Нынче летом ночи холодные. Коли мерзнуть начнешь, топить надо. Я уже привыкла в прохладе спать, а Женья мерзла. Она мне за дрова отдельно платит. Только мне уже тяжело вставать. Сможешь сам затопить?
— Я умею.
— И не удушишь нас? Смотри, задвижку не закрывай. Ну-ка, показывай, чего там умеешь.
Не смотря на усталость Клим широко улыбнулся и принялся показывать. Женя рассказывала, что раньше якуты использовали камелек — открытую печь, образующую вокруг огня полукруг, с подведенным к нему дымоходом. Но камелек требовал едва ли не в три раза больше дров и был пожароопасен, и постепенно местные перешли на русские печи, тем более их можно топить углем. И несмотря на то, что нынешние дома в основной массе были газифицированы, никто в здравом уме в деревнях от печи никогда бы не отказался. Топить все равно приходилось, морозы зимой стояли лютые. Тем более у якутов, веривших, что вся природа населена духами, был культ огня. На взгляд Клима для любого человека, взаимодействующего с природой, ее одухотворенность была очевидной. Поэтому рассказы Жени он воспринимал как вполне логичные, сами собой разумеющиеся вещи.
Клим продемонстрировал навык топления печи и едва сдержался от того, чтобы застонать от удовольствия. Руки все помнили. Руки хотели помнить и работать. Пламя в печи обдало-обняло его теплым дыханием, и на душе стало немного легче.
— Держи, — старушка протянула ему лепешку и велела строго, — покорми огонь.
Клим не увидел смысла перечить. Аккуратно положил лепешку в горнило и закрыл заслонку.
— Ну и хорошо, — благосклонно покивала головой хозяйка. — Духов уважать надо, тогда защитят. А то ходят тут…
— Кто ходит? — мгновенно напрягся Клим.
— Да вот этот ваш… Который с тобой приходил… Просился к Женьиным вещам, я не пустила. И еще один. То и дело макушку вижу за забором.
— В очках?
— В очках, — подтвердила Саргылана Ивановна. — Щуплый, длинный… Я ж вышла, попросила его дров наколоть, а он и убежал.
Клим нахмурился. Парень, которого он видел до этого, весьма подходил под данное описание.
— А вам дров наколоть надо?
— Да надо бы, — призналась старушка. — Я по чуть-чуть на лето беру и обычно мальчишек местных прошу за малую денежку, но вот бы кто по доброте душевной…
И бросила на него очередной внимательный взгляд.
Клим кивнул.
— Наколю. Только посплю сначала, хорошо?
Комната, которую занимала Женя, оказалась совсем маленькой, квадратов пять, не больше. Односпальная кровать, стол, стул, небольшой шкаф с немного криво сидящей дверцей, из-за которого нельзя было до конца открыть дверь. Ничего лишнего. И все очень аккуратно, как Женя и любила. Единственное узкое окно выходило на тот самый курятник, который Клим уже видел. Получалось, что парнишка мог пытаться заглянуть во вполне конкретную комнату.
— А Женья говорила, муж ее каким-то животным величает, — вдруг задумчиво обратилась к нему Саргылана Ивановна. — Не напомнишь, каким?
— Ежиком, — улыбнулся Клим. Эх, ему бы такую сотрудницу.
— Ключ в шкафу висит, только Женья никогда не запиралась, — сказала тогда старушка и после этого оставила его одного.
Клим плотно закрыл за ней дверь. Подумал и решил тоже не запираться. Чутье подсказывало, что Саргылана Ивановна к нему посреди ночи с проверкой не нагрянет, а вот если придет кто другой, то лучше дать
