Операция «Дар» - Александр Лукин

— Мой отец был управляющим имением князя Шлобиттена неподалеку от Эльбинга, господин рейхскомиссар. Я сам после смерти отца и до поступления в военное училище служил там же помощником нового управляющего.

— Подождите, подождите, — прервал собеседника Кох и задумался. Потом, оживившись, он повернулся к присутствовавшему в кабинете генералу. — А ведь я его помню! Помню! В тридцать пятом году я охотился в тех местах и обедал в замке Шлобиттена. Теперь я припоминаю, что разговаривал с управляющим и его помощником. Значит, это были вы. Что же вы молчали?

— Так точно, господин рейхскомиссар, это действительно был я, — скромно признался изумленный в глубине души Кузнецов. И добавил: — Для меня большая честь, что вы запомнили этот случай. У вас редкая память. Сознаюсь, что не решался сам напомнить об этом…

Действительно, произошло нечто невероятное: Кох признал в советском разведчике бывшего помощника управляющего имением в Восточной Пруссии, в котором Николай Иванович Кузнецов отродясь не бывал, хотя и мог без запинки описать замок Шлобиттена со всеми подробностями.

— Ну ладно, ладно, — Кох снисходительно махнул рукой. Он подтянул поближе к себе ходатайство обер-лейтенанта и черкнул несколько строк: распоряжение об отправке в Германию Валентины Довгер отменить, зачислить ее на работу в рейхскомиссариат.

Почтительный и бравый фронтовик, кавалер «железных крестов» обеих степеней, к тому же «земляк» снискал расположение рейхскомиссара.

Теперь Кох уже разговаривал вполне дружелюбно, угостил обер-лейтенанта великолепными египетскими сигаретами, даже с собой дал коробку в подарок. К сожалению, Кузнецов чувствовал, что расположение рейхскомиссара никак не отразилось на подозрительности охранников-эсэсовцев. Они по-прежнему не спускали с него настороженных глаз, и все так же чутко подрагивали уши овчарок.

Выпуская изо рта кольца голубого дыма, Кох продолжал задавать вопросы:

— А где вы были ранены, Зиберт?

— Под Курском, господин рейхскомиссар. Только из-за ранения вынужден временно, до полного выздоровления, служить в тылу. С нетерпением жду возвращения на фронт, в свою роту.

— Ну, скоро вы получите удовлетворение за свою рану — через полтора-два месяца, не позже. Фюрер готовит большевикам сюрприз, и как раз в том районе.

От неожиданности Кузнецов едва не вздрогнул. Может быть, он ослышался? Нет, не ослышался. Сам рейхскомиссар Украины и гауляйтер Восточной Пруссии в случайном разговоре с каким-то обер-лейтенантом выболтал военную тайну о намечаемой гитлеровской ставкой важной операции.

Едва ли господин рейхскомиссар подозревал, что его беседа с одним из обычных посетителей с точностью до каждого слова будет в тот же вечер передана в Москву.

…Кузнецов закрыл за собой дверь в кабинет Коха. Ожидавшая в приемной Валя Довгер вскочила со стула. В больших серых глазах ее застыл немой вопрос: «Почему не стрелял?»

Весело помахивая листом бумаги с резолюцией Коха, Кузнецов громко сказал:

— Все в порядке, дорогая, господин рейхскомиссар любезно удовлетворил нашу просьбу. Тысячу раз благодарю вас, капитан!

Последняя часть фразы предназначалась фон Бабаху. Генералы в приемной с завистью смотрели на бравого обер-лейтенанта, снискавшего благосклонность самого Эриха Коха.

Подхватив ничего не понимающую Валю под руку, Кузнецов быстро покинул особняк, сел в пролетку и коротко бросил своему «кучеру»:

— Трогай!

Зацокали подковы по булыжной мостовой. Исчезли, растворились куда-то несколько человек, прогуливавшихся по не слишком многолюдной Шлосштрассе.

Рейхскомиссар и гауляйтер Эрих Кох 31 мая 1943 года остался жив, но зато в стене тщательно охраняемой «Цитадели» в этот день была пробита брешь. Советское командование заблаговременно узнало о готовящемся «решительном» наступлении немцев под Курском.

Уже полыхала огнем курская земля, когда мы получили из Москвы приказ: любой ценой взорвать двухколейный железнодорожный Прозоровский мост через реку Горинь между Здолбуновом и Шепетовкой. Уничтожение моста прервало бы снабжение фашистской армии в самое неподходящее для гитлеровцев время — в разгар сражения.

Это была нелегкая задача. Мост охраняла усиленная рота солдат. По обе стороны моста в небо угрожающе уставились стволы зенитных орудий. Наши разведчики насчитали в этом районе также несколько замаскированных зенитных батарей и до двух десятков пулеметных гнезд. По ночам через каждые пять-десять секунд над мостом взлетали осветительные ракеты и медленно опускались на парашютиках, заливая окрестности ослепительно белым светом.

Ни о какой лобовой атаке не могло быть и речи. Годилось только одно решение: сбросить на мост мину с поезда. Для этого нужен был снаряд огромной разрушительной силы весом в 40—50 килограммов. Изготовить такой снаряд большого труда не составляло, но как его доставить на мост? Ведь немцы тщательно следили за тем, чтобы на поезда, следующие через мост, не мог проникнуть никто из посторонних.

Выполнить операцию поручили Николаю Гнидюку и здолбуновской подпольной группе. Выбор командования был не случаен. Этот невысокий жизнерадостный юноша с веселыми карими глазами завоевал в отряде репутацию смелого и изобретательного разведчика, не теряющегося ни при каких обстоятельствах. Несмотря на свою молодость, он уже имел основательный жизненный опыт. Уроженец Западной Украины, Гнидюк в 1937 году, еще совсем юношей, за участие в революционном движении был осужден правительством панской Польши на два года тюремного заключения. Освободила его советская власть. По профессии Гнидюк — железнодорожник, помощник машиниста. В Ровно и Здолбунове он работал, пользуясь изготовленными в нашем отряде превосходными документами на имя пекаря Яна Багинского.

Среди всякой дряни, всплывшей во время оккупации на поверхность, «пан Багинский» пользовался почетом и уважением как крупный воротила на ровенском черном рынке.

На самом же деле спекулянтом Коля — «гарные очи», как называл его Медведев, — был весьма посредственным. Все его коммерческие дела не завершались полным разорением лишь благодаря солидной дотации оккупационными марками, которую он регулярно получал в отряде. Но зато Коля давал нам прибыль в другом: в добывании ценнейшей информации. А уж в этом деле он был мастером настоящем.

Руководство деятельностью здолбуновских подпольщиков мы осуществляли через Николая, у которого в городке было много надежных людей, У младшей сестры одного из них — поляка Владека Пилипчука — Николай предполагал остановиться на этот раз. Ванде, крепкой жизнерадостной девушке, было тогда всего семнадцать лет, но она уже выполнила не одно наше задание, и Гнидюк мог на нее положиться во всем.

В доме на Долгой улице, куда зашел Николай, разведчика ждал сюрприз. За накрытым столом, расстегнув тугой воротник, сидел осанистый мужчина лет сорока пяти в черном гестаповском мундире. Делать было нечего, пришлось знакомиться: Ян Багинский, двоюродный брат панны Ванды.

Не слишком обрадованный новым гостем, мужчина хмуро представился Генеком Ясневским, сотрудником отдела гестапо по охране железнодорожных объектов.

Подозрительность и недовольство Ясневского Гнидюку и Ванде удалось побороть, лишь влив в него несколько стаканов самогона. Язык гестаповца развязался, и он стал беззастенчиво хвастаться, рассказывая о своих успехах по службе и тому подобном. Но на каком-то очередном стаканчике его настроение резко изменилось, он размяк и с пьяной слезливостью стал жаловаться Гнидюку на свою нелегкую долю, на полученную от партизан рану, на плохое отношение сослуживцев-немцев к полякам.

— А я добрый поляк и католик, — жаловался он, — и кабы не гроши, нипочем бы не стал служить в этом проклятом гестапо…

Наконец Ясневский изъявил желание отправиться домой спать. Николай пошел его проводить. Возле калитки гестаповец обнял его за шею и, обдав спиртным перегаром, зашептал на ухо:

— И не думайте, пожалуйста, что эти немцы такие уж большие умники. Да и партизаны тоже. Будь я на их месте, я бы такое устроил немцам, пся крев!

Когда Гнидюк вернулся, Ванда рассказала ему, что Ясневский влюбился в нее по уши и уже две недели уговаривает выйти за него замуж, обещая озолотить и даже достать «синеву с неба». «Синевы с неба» от Ясневского Ванде не нужно было, но она вынуждена морочить ему голову, чтобы избежать угона в Германию.

О знакомстве с гестаповцем Гнидюк сообщил в отряд. Мы предложили Николаю привлечь к делу Ясневского, используя его влюбленность в Ванду и еще более сильное чувство — патологическую жадность к деньгам.

Гнидюк сумел очень быстро обработать Ясневского, и тот ради любви к родине и к Ванде согласился давать различные сведения. И тут же поинтересовался, сколько ему за эти сведения будут платить. Ответ его удовлетворил вполне.