Осенние детективные истории - Татьяна Сергеевна Шахматова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это был очень толстый пушной зверь, правда? — интересуется он.
— Мастер-класс от графа Монте-Кристо, — откликается Светлана. — Наверное, даже знаменитый узник удивился бы, узнав, что замок можно взломать матрасом.
— В общем да, но я не о том.
— А о чем? — Она поворачивает голову.
Он полулежит лицом к ней на расстоянии вытянутой руки, опирается на локоть.
— О том, что мне почему-то кажется, что мы с тобой очень многое не говорили друг другу. Как Анжелика со своим мужем. Я слушал тогда ее, а думал о нас.
Светлана быстро отворачивается, на мгновение зажмуривается. Так вон к чему была история. Как издалека зашел, Громыко чертов! Ее больше не тошнит, но во всем теле ужасная слабость и нежелание что-либо решать.
— Ты ускользаешь, как рыба, — говорит он, пользуясь ее молчанием.
— И ты сломал ключ в замке, чтобы рыба точно не просочилась?
— Нет.
— Ну что «нет»?! Я же не идиотка. Имей смелость, иди до конца. Почему ты вечно прешь, как танк, наступаешь, нападаешь, и вдруг в последний момент, когда надо принять решение…
— Ладно, сломал, — прерывает он мягко. — И Дамиру другое время тоже я назначил. А ты, в свою очередь, не стала ему звонить, хотя зарядка в телефоне еще была. Я оценил.
— Хотелось посмотреть, как ты доиграешь партию… — признается Светлана, но теперь Глеб не дает ей договорить.
— Ты тоже имей, пожалуйста, смелость.
Светлана хмурится и молчит, а он продолжает:
— Ты хотела, чтобы я доиграл партию. Мы доиграли. Ты дала мне этот шанс.
Она набирает в легкие воздух, но передумывает возражать. Он прав. И партия действительно разыграна. И по всем спортивным правилам Глеб сейчас в шаге от победы. Его беззащитное голое тело, умоляющие глаза, искреннее раскаяние, его запах — все на его стороне. Но, к сожалению или к счастью, жизнь не олимпиада. После всех этих удачных драйвов, кроссов и боутсов Щ их пара неизбежно выпадает в аут. Да, именно так. Мимо правил. Проигрывают оба. Ну или, выражаясь спортивным языком, — ничья.
Глеб понимает это секундное замешательство по-своему, сокращает расстояние между ними, обнимает и зарывается лицом в ее волосы.
— Я идиот, — шепчет бывший муж на ухо бывшей жене. — Все еще можно исправить. Да, в каждой семье есть своя бабушка, которая в молодости отморозилась по полной, я помню про твою Олимпиаду. Но она ведь исправила свою ошибку, почему бы не попробовать и нам.
Светлана грустно улыбается ему в плечо. Сейчас Глеб, сам не зная того, почти дословно цитирует философа Жиля Делеза, которого она особенно штудировала в юности ради разговоров со своим доцентом. Если продолжить мысль, то неизбежно встанет вопрос о власти телесного, о семейных стереотипах и скелетах в шкафах, которые темным преданием втягивают нас в кровные отношения с прошлым, не всегда постигаемые умом. Человечество шагает вперед, социум и мораль подстраиваются под новые технологии, а темные глаза наших прабабушек, это вечное Евино око, прорезают наши души и тела сквозь вековую мглу. Рано или поздно мы сами становимся на место наших бабушек и разрешаем истории говорить нашими ртами. Телесное беззащитно, движение бесконечно, но сейчас Светлана знает точно: они переиграли саму Олимпиаду. И проиграли.
— Оба мы идиоты, — замечает она, не находя в себе сил отодвинуться и оттолкнуть его.
Он целует горячую, умопомрачительно знакомо пахнущую кожу, намечает языком пульсирующую вену на шее, сам не понимает, расстегивает или рвет платье, которое поддается на удивление быстро. Наверное, все-таки рвет, вот и характерный водевильный стук пуговиц по новому ламинату. Семиотический знак победы телесного. Надо закрыть дверь, а то явится Дамир: теперь уж точно не ко времени.
— Хорошо, что один несломанный ключ у нас все-таки остался, — шепчет он в упругое белое кружево. Нашаривает ключ, который так и лежит на полу рядом с матрасом, и вдруг чувствует, как над головой раздвигается уютный облачный полог их нового брачного ложа, и чистый ручейный голос громыхает с небес:
— Я беременна, Глеб.
Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Первым отмирает бывший муж.
— И в этом ты тоже круче всех. — привычным нетерпеливым жестом он треплет свои волосы. — После секса такое можно услышать от любой, но чтобы до — только от тебя.
Какое-то время они просто молча улыбаются друг другу. Кто и когда подменил мяч в их непростом взаимном сквоше, подсунув гранату с вырванной чекой?
— Поздравь меня, что ли? — предлагает она.
— Поздравляю! Прабабка Липа нервно курит, глядя на нас с того света.
— Шолохов тоже, поди, обзавидовался: сколько можно еще деталей накрутить. У тебя ребенок от секретарши, я беременна от американца. Оба мы состоим в законном браке с матерью и отцом наших детей, и у нас куча совместного имущества и бизнес.
Глеб задумывается на несколько мгновений и подытоживает с нарочитой серьезностью:
— Если все округлить, то счет один-один. Хотя юридических проблем точно не избежать, если…
— Если что?
В коридоре раздаются шаги.
— О, это, кажется, наш Годо, в смысле риелтор, — разводит руками Светлана. — Дождались все-таки.
Дамир оглядывает комнату, стараясь не выдавать своего изумления. Матрас разодран, на полу валяются скомканные брюки и рубашка. Туфли Светланы разметаны, будто взрывом. Сумка здесь же, на полу, вверх тормашками, блеванувшая из солидарности с хозяйкой всем своим содержимым. Разведенные собственники квартиры восседают друг напротив друга на матрасе. Он — в одних трусах. Она — в спущенном до пояса порванном платье, которое пытается поспешно натянуть на плечи.
— Начало осени — лучшее время года для продажи недвижимости. Цена моего предложения вас очень порадует. У меня уже есть покупатель, — произносит Дамир бодрым, наработанным за годы риелторской деятельности тоном.
Татьяна Устинова
Дверь в лето: Разговоры о жизни, любви и самом важном
Дверь в лето
Не люблю сентябрь! Пусть кто как хочет, а я — ну не люблю!
Особенно потому, что новый год.
Ну в смысле учебный, учебный!..
Все летние радости позади: дача, гамак, пинг-понг, длинные теплые дни, короткие теплые ночи, ожидание моря — мама, мама, а на море когда? Мама, мама, а мы надолго на море? А мы на досках будем кататься по морю? А мы будем в песке валяться у моря?…
Будем, сынок. Будем, не волнуйся. Вот мы, а вот и наши
