Свобода в широких пределах, или Современная амазонка - Александр Бирюков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но даром ли обошлось Вере Васильевне то ликующее парение в теплом муромском небе? Неужто вы забыли, Верочка — я уж вас так назову, раз много знаю и сильно жалею, — что потом-то было?
Не сложилась семейная жизнь у Веры Васильевны. Да и как она с Сереженькой могла сложиться? Когда он на трассе, сердце разрывается — не случилось бы что, уж больно лил да удал, редкий раз без происшествий возвращался. А когда в поселке отгуливает, тоже неспокойно — где он, с кем? Сколько раз говорили Вере Васильевне: «Придержи своего кобеля! А то нарвется». И не парила она больше ни над Аткой, ни над каким-нибудь поселком по соседству — больше корчилась от обиды и боли душевной. Но прощала все-таки, уступая не теперешнему забулдыге, а тому, муромскому, нежно-белому на бронзовом от загоревших тел берегу Оки.
С таким ли мужем ребеночка заводить? А потом и беременеть перестала — от скоблений ли, от переживаний?
Сергея нашли зимой под мостиком речушки, протекавшей через поселок, без шапки, с проломанным черепом. Женщин в те годы на Колыме было мало, стерегли их крепко. Убийцу не нашли.
А больше о прошлом Веры Васильевны и рассказывать нечего. Года через три после смерти Сергея сошлась она — постепенно, после долгих и нескладных ухаживаний с его стороны — с Виктором Степановичем, которого жена бросила из-за занудства — сбежала, сына прихватив, с одним узелочком, правда, через полгода про алименты все-таки вспомнила. И пошли у нее «гадики» да «гадики» со всех сторон. Неплохой вроде человек, да и хорошего в нем мало. Жадный, но не сильно ограничивает. Пьет, но в меру, пьяный редко бывает. По бабам не бегает — и то хорошо. И на работе уважают.
И потянулись эти пятнадцать лег — уже пятнадцать! Сын его год назад в армию пошел. От такой жизни и те далекие завихрения, парения, падения — как хотите их называйте — счастьем могут считаться. Кажется, я соглашусь с Верой Васильевной.
Она позвонила Тоне, но подошла Ленка, племянница Тониного мужа. Она приехала в Магадан поступать в педагогический институт (открыт в 1961 году, имеет три факультета), потому что у себя на Украине боялась не попасть. Но и тут не поступила (в 1972 году конкурс в Магаданский пединститут был такой: на историко-филологическом — 2,3, на физико-математическом — 1,8, на факультете учителей начальных классов — 2,1) — совсем вареная девка. Пошла учиться на продавца.
— Она Павлика моет, — сказала Ленка. — Я передам, что вы звонили.
Тониного звонка Вера Васильевна ждала с нетерпением, словно Тоня ей так сразу эту загадку разгадает. А та, как назло, не звонила — полдесятого, десять. Забыла, что ли, эта дура вареная ей сказать? В начале одиннадцатого Вера Васильевна позвонила еще раз.
— Только уложили, — сказала Тоня. — Развыступался за день, никак не успокоишь. Как здоровье?
— Ничего. Событие тут одно произошло.
— С Виктором поругались?
— Ну его! — сказала Вера Васильевна и, чувствуя, что поступает неправильно, что надо все затаить в себе, спрятать и молчать, все-таки не удержалась: — Открытку я какую-то странную получила.
— От кого?
— В том-то и дело, что не знаю. От какого-то Антона.
— Так уж и не знаешь?
— Сроду такого знакомого не было.
— Интересно, — сказала Топя. — И мне про него никогда не говорила.
— Да не знаю я его!.
— И что он пишет?
— С праздником поздравил. И в конце — «остаюсь всегда Ваш».
— Прыткий. Ты поосторожней. Может, аферист какой-нибудь.
— Сон мне сегодня приснился, — сказала Вера Васильевна, — будто я с кем-то познакомилась. И, представляешь, открытка! У меня весь день предчувствие было.
— Ладно, — сказала Тоня, — завтра покажешь.
— Подожди, — Вера Васильевна боялась, что Тоня сейчас положит трубку. — Может, он еще что-нибудь напишет? Объяснит, кто он и откуда меня знает. А то странно получается — поздравил и пропал.
— А кто их, мужиков, поймет? — сказала Тоня. — Вот чего мой сидит на «Полярном»? (Полярнинское месторождение открыто в 1961 году партией В. Полэ благодаря научному предвидению, специалистов и редкому дару поисковика А. Власенко, нашедшего здесь первые знаки золота еще в 1948 году. Чуть позже рядом было открыто месторождение, названное «Ленинградским» — в честь выпускников Ленинградского горного института, в числе которых был и легендарный Ю. А. Билибин. На базе этих месторождений существует Полярнинский горно-обогатительный комбинат — см.: Чемоданов Н. В двух шагах от Северного полюса. Магадан, 1968.) Все равно всех денег не заработать. И еще думает, что я туда поеду. Буду я город на прииск менять!
— Знаешь, — перебила ее Вера Васильевна, — я думала, что так только в книжках бывает — записки, тайны разные.
— Погоди, еще на свидания бегать будешь.
— Где уж мне на пятом десятке.
— Не говори — тут самые страсти и начинаются.
— Ну ладно, — сказала Вера Васильевна, досадуя на себя, что проявила несдержанность и все разболтала. — Извини, что спать не даю.
— До завтра, — сказала Тоня. — Что-то я тебе даже завидовать начала. Спокойной ночи.
А ночь получилась кошмарной. Этот странный Антон влез ей в голову и добро бы уж хоть приснился, а то ведь, нет — снилась всякая ерунда, и Вера Васильевна, чтобы прогнать ее, то и дело просыпалась и говорила себе: «Ну вот сейчас увижу!», но Антон (она теперь так называла человека из вчерашнего сна) так и не появился.
Вдобавок ко всем волнениям под утро снова разболелась печень. Пришлось опять ставить чайник. Но и грелка не очень помогла. И она еле дождалась сменщицу — черт бы побрал эту праздничную десятку, стоит из-за нее так мучиться!
По дороге домой Вера Васильевна уже в который раз думала о том, что давно могла бы бросить работу, Виктор, слава богу, зарабатывает неплохо, да и следить за ним нужно получше, шестой десяток как-никак. И можно было бы сидеть дома. Что ее сто пятьдесят рублей значат?
Но ведь тоже деньги. Тем более что Виктор Степанович никогда не требовал у нее отчета — трать как хочешь. А потом, что она будет делать без работы? Подушечки вышивать? Это Тоне хорошо, у нее Павлик есть. Хотя уж ей-то ребенок совсем ни к чему, ей бы только шастать где-нибудь, молода еще. Ей Павлик только мешает.
А у Веры Васильевны что? Только Белочка, нежная и доверчивая. Хотя тоже мозги крутить любит. Попробуй отогнать от нее женихов осенью или весной. Это ужас какой-то, когда за маленькой, нежной Белочкой целая свора увязывается, а та бежит впереди, довольная, и еще оглядывается, рассматривает своих ухажеров, словно выбирает. Прибила бы Вера Васильевна эту потаскушку, хотя, конечно, выкинуть теперь уже жалко.
Виктора Степановича дома не было.
«Куда это он с утра? — подумала Вера Васильевна. — Сегодня ведь тоже выходной. Неужели пить куда-нибудь побежал?»
Но так она устала, что даже рассердиться не было сил — сразу повалилась. И спала без снов, словно в какой-то глубокой темной яме сидела. И про Антона ни разу не подумала.
Она проснулась во втором часу, потому что солнце стало светить прямо в лицо, и услышала запах щей. Вот он, оказывается, куда бегал с утра — в магазин. Она еще подремала с полчаса. И было ей хорошо — мягко, тепло и радостно, хотя, если подумать, ничего особенного не произошло. Готовить Виктор Степанович умеет и раза два в месяц потчует ее щами или еще чем-нибудь. При этом он как бы невзначай выпытывает: «Мясо ничего? А то гадики подсунут», — и совсем расплывается, если Вера Васильевна хвалит. Он сейчас, наверное, извелся, что она до сих пор не встает, так не терпится ему похвастать этими щами. И даже с Белочкой, наверное, в порядке исключения погулял, потому что она не скулит.
Перед обедом забежала Тоня за томатной пастой.
— Там у тебя в ящике что-то лежит, — сказала она тихонько, чтобы Виктор Степанович не услыхал. — Ты бы сама посмотрела.
Это было письмо от Антона. Первый раз Вера Васильевна прочитала его наскоро, привалившись спиной к двери кухни, чтобы Виктор Степанович не вошел. Потом, через полчаса, выскочив из-за стола, в уборной прочитала во второй раз — уже не так быстро. И еще через час, когда он, пьяненький, захрапел на кушетке, прочитала в третий раз. Тут уж никто не мешал.
Читая и перечитывая эти прекрасные слова, Вера Васильевна была счастлива. Она и за столом вела себя как девочка — смеялась чему-то, вскакивала, обнимала Виктора Степановича и говорила ему: «Ах, какой ты милый и славненький! Как я раньше этого не замечала!» В эти минуты ей плакать хотелось. Виктор Степанович даже сердиться стал, потому что все эти фокусы мешали ему, нарушали установленный порядок, согласно которому в золотых с эмалью стопках на серванте как будто нет ничего и не увидишь, сколько ни гляди, а потом вдруг оказывается, что Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя-а, а все остальные — гадики.