Рассказы о театре - Эдуард Кочергин

В 9:30 из гостиницы приехал Гуревич. Спустившись в зал со сцены и осмотрев наше детище, он сказал мне: «Эдуард, у нас с вами все получается!» Где-то за полчаса мы с ним проверили все смены картин, то есть повторили техническую репетицию. С 10:00 до 11:30 удалось управиться с направкой света и грубо записать его процентовку. Тем временем привезли наших выборгских героев, выдали им костюмы и распределили по уборным.

В 11:30 начался актерский прогон в костюмах с корректировкой света и окончательной его записью. Вся сборная постановочная часть Москвы работала как часы. Отштудированные Григуром с помощниками артисты выкладывались на все сто. Прогон закончился где-то в 14:30 дня. Главный спектакль начинался в 16:30. После прогона с рабочими мы навели окончательный марафет на сцене, с осветителями уточнили свет, и режиссер с радистами выставил на зал запись шумов и музыки. Так как от нас уже ничего не зависело, мы с Григорием Израилевичем оставшееся время провели в кремлевском коммунистическом буфете, приняв на грудь по сто пятьдесят граммов прекрасного десятилетнего армянского коньяка, закусив черной икоркой и осетровой рыбой.

Конкурсный спектакль прошел блистательно. Зал полностью забила публика. В первых рядах сидели партийные начальники и «удавы» — члены комиссии, известные театроведы, режиссеры, артисты. Они, судя по реакции, спектакль принимали с восторгом. Мы с Григуром на свое детище смотрели из боковых лож. Действительно, выборжцы были в ударе, и зритель аплодировал им после каждой картины. Виртуозный танец меж свадебных блюд на столе встретили с восторгом. Присыпкину в конце спектакля устроили овацию минут на пятнадцать. Успех получился ошеломляющим. Старый Григорий Израилевич даже прослезился, сказалась дикая нагрузка всех этих тяжелейших нервных дней.

После спектакля мы пробрались в закулисье и поздравили актеров с успехом, а ребят постановочной части поблагодарили за качественный труд. От банкета отказались — я вскоре уезжал в Питер, а Гуревич страшно устал и не захотел остаться. Его отвезли в гостиницу «Бухарест», которую потом он ругал за бесчисленное количество клопов и тараканов.

Через два дня главная газета Советского Союза «Правда» посвятила половину второй страницы Народному театру города Выборга Ленинградской области. Рецензент сообщал всему Советскому Союзу и миру в статье «Так держать», что по пьесе великого Маяковского самодеятельный театр Выборга поставил грандиозный спектакль и победил все коллективы, участвовавшие во Всесоюзном конкурсе самодеятельных театров. И что выборгский «Клоп» является выдающимся достижением истинной советской народной культуры, не уступающей спектаклям прославленных коллективов. Про декорации и костюмы критик написал большой восторженный абзац.

Григур, прочитав этот знатный подвал «Правды», снова печально пошутил: «Видите, Эдуард, какие мы с вами выдающиеся консультанты советской народной культуры».

Дней через десять по приезде в Питер Гуревича вызвали в обком партии. Там довольные начальники, получившие хорошие чаевые за успех «Клопа», восторженно встретили его как талантливого, выдающегося постановщика выборгского спектакля, вышедшего в дамки на Кремлевской сцене. Цитировали хвалебные рецензии из газет. После дифирамбов заявили, что платить за работу не могут, так как в афишах и рецензиях его фамилии нет и по условиям конкурса не должно быть. Но рассчитаться за труды праведные готовы и просят подумать, в чем Гуревич нуждается кроме грошей. На размышления дали неделю.

«Вас тоже скоро вызовут и предложат то же, что и мне. Платить вам не имеют права, но отблагодарить смогут, — сказал Григур. — Мне известно, Эдуард, что вы нуждаетесь в жилье. Так прямо им и скажите». Действительно, на двенадцатый день меня вызвали в культурную управу обкома. Тетенька с тревожным лицом, не общавшаяся со мною в Москве, очень любезно, даже ласково приняла меня и расхвалила, ссылаясь на огромную стопку газет с восторгами о «Клопе». Но, как и предупреждал Григур, объяснила, что деньгами рассчитаться не смогут, но чем-то другим хотели бы компенсировать мой труд по оформлению спектакля. Я напрямую ее озадачил: мне с семьей негде жить и работать. На что она неожиданно сказала: «Думаю, что это не такая большая проблема. В этом вопросе мы сможем помочь. Подождите минут десять, я сейчас приду», — и вышла в боковую дверь. Через минут семь вернулась в кабинет и объявила: «Ваша просьба решена. В течение года вы будете иметь квартиру». И уже осенью я стал обладателем собственного жилья от кремлевского «Клопа». По такому поводу мой режиссер снова пошутил: «Видите, Эдуард, у них, как в пушкинской сказке, все происходит по щучьему веленью, через боковую дверь».

В последний раз в своей жизни я встретил Гуревича на Марсовом поле, сразу после всех майских праздников. Шел пешком с Петроградской стороны в свой БДТ, в котором уже служил несколько лет. После хмурой погоды наступили солнечные дни, и только прохладный ветерок мешал радоваться солнцу. Однако народ поторопился одеться по-весеннему. В центре мемориала я увидел пожилого плотного человека, упакованного во все зимнее, греющегося прямо у Вечного огня. Что-то очень знакомое показалось мне в нем. Силуэт его напоминал Григория Израилевича Гуревича, только несколько поникшего, осевшего. Подойдя ближе, убедился — передо мной старый Григур. Я не виделся с ним много лет. Знал, что он, покинув Театр на Литейном, стал завкафедрой тогдашнего Библиотечного института. Учил режиссеров для народных театров ЭсЭсэРии. Судьба — индейка… Он искренне обрадовался мне: «Рад вас видеть. Знаю про вас — вы молодец, умница, действуйте дальше так же успешно». Он выглядел сильно старым, еле ходил. Глаза от солнца и ветра слезились. «Вы в БДТ? Проводите меня, пожалуйста, до канала». Мы двинулись мимо Спаса на Крови в сторону станции метро. Я спросил его, работает ли он? «Нет, Эдуард, я вышел на пенсию. Сегодня забрал последние документы». Он шагал с большим трудом. «Вам необходимо с кем-то ходить, одному ведь трудно. Где ваша жена, дочь?» — спросил я его. Он через паузу ответил: «Они уехали…» — «Как уехали?» — «А так, взяли да уехали. В Америку. В Канаду…» — «А вы почему с ними не уехали, Григорий Израилевич?» — «Я… не могу… Я — петербургский еврей».

В ту пору я не знал этой формулы, но говорят, что во времена цариц нескольким еврейским семьям разрешили жить в столице. Из этих семей вышли знаменитые профессионалы — юристы, врачи, издатели, ученые, послужившие отечеству своими талантами. Григур — один из потомков этих интеллектуальных титанов.