Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917 - Альберт Каганович

В свете описанных порядков не удивляет проявление бухарскими евреями особых симпатий к прибывавшим в Среднюю Азию европейским путешественникам. Такое отношение сохранялось вплоть до начала XX века. Побывавший в Бухаре датский офицер Оле Олуфсен был удивлен хорошим отношением ко всем европейцам со стороны местных евреев, видевших в каждом из них друга[77]. Объясняется это тем, что в отличие от мусульман европейцы не гнушались вести беседы с евреями, которым они рассказывали о религиозной терпимости в христианских странах, нередко даже преувеличивая ее. Бухарским евреям казалось завидным положение их ашкеназских собратьев в этих странах. Впрочем, и действительное положение евреев там не разочаровывало тех, кто смог увидеть его своими глазами, посетив Европу. Все увиденное и услышанное породило мечты бухарских евреев о завоевании Средней Азии христианами[78]. Особенно способствовал распространению надежд на христианское завоевание Средней Азии мулаи калян (главный раввин) бухарских евреев Йосеф Маман, уроженец Марокко[79]. За время своего продолжительного проживания в Бухаре (1793–1823) он внес заметный вклад в поднятие духовно-религиозного уровня местных евреев[80].

С ростом активности России в Средней Азии бухарским евреям стало очевидно, что освобождения из-под действия ограничительных законов нужно ожидать с севера. Авторитетный в среде российской военной элиты западносибирский генерал-губернатор Иван Вельяминов писал из Тобольска военному министру Александру Чернышёву в 1834 году: «Бухарские богатые евреи и купцы вообще предпочитают пока русское правительство и торговлю с русскими, тяготятся деспотическим своекорыстием и жестоким управлением ханов, радостно [под] большим секретом изъявляют сочувствие к переходу (разумеется, всей нацией) в русское подданство». И далее: «…евреи в особенности жаждут владычества в Средней Азии русских, чтобы завести фабрики, заводы, торговые дома, золотые прииски, разбрасывать [разрабатывать] рудники и прочее (а то большая часть их капитала зарыта в землю от алчности хана и его близких)»[81]. Возможно, эту информацию он получил от русских купцов, ездивших в Бухару, или, что скорее всего, от нескольких бухарских евреев, начавших приезжать тогда в Сибирь по торговым делам. В любом случае сообщение Вельяминова как нельзя более точно отражает ту правовую скованность, в рамках которой развивалась предпринимательская деятельность бухарских евреев в Средней Азии.

Но, даже находясь в условиях жестких рамок исламского феодального государства среднеазиатской модели, отдельные семьи бухарских евреев смогли совершить огромный экономический скачок в первой трети XIX века. Путь к своему новому положению, описанному Вельяминовым, они начинали как производители шелка и красители тканей, каковыми были до рубежа XVIII–XIX веков[82]. Проживший несколько лет в Бухаре в конце 1770-х годов русский унтер-офицер Филипп Ефремов счел нужным отметить хорошие профессиональные навыки местных евреев, производивших в большом количестве шелк[83]. И позже, на всем протяжении XIX века они поставляли свои шелковые ткани эмирскому двору[84]. К 1890 году их шелка еще пользовались спросом на ярмарках Нижнего Новгорода и Одессы[85]. Что касается других занятий, то евреи в Бухаре были почти единственными, кто занимался в 1820-х годах рыболовством[86] и виноделием, которое мы подробно рассмотрим в следующей главе. Согласно «Записке» Виткевича (1835), некоторые евреи иногда намывали золото на берегах Зеравшана, но, как отмечал сам Виткевич, промысел этот был незначительным[87].

Хотя большинство из бухарских евреев даже до последней четверти XIX века продолжали заниматься шелковым ткачеством и окраской тканей, данные занятия уже не определяли лица общины, а точнее – ее рук, цвет которых из-за несмываемого синеватого красителя индиго выдавал не только профессию, но и конфессиональную принадлежность (с первой четверти XIX века бухарские евреи сохраняли за собой монополию окраски в этот цвет и его оттенки[88]). Экономический скачок стал возможен благодаря вовлечению бухарских евреев в расширявшуюся меновую торговлю между Средней Азией и Россией.

Первое известие об активном занятии бухарских евреев торговлей относится к 1808 году. Неизвестный автор «Статистического журнала», говоря, что евреи охотно выменивают русские товары и тем самым способствуют высоким ценам на них, отметил: в Бухаре евреи считаются самыми сильными предпринимателями[89]. Хотя автор, очевидно, преувеличил их роль (в других источниках при описании торговли евреи часто вообще не упоминаются), любопытно его замечание, что евреи эти «сделались весьма богатыми», – оно указывает на недавнее вовлечение их в торговлю.

Еврей-ткач (Туркестанский альбом: часть промысловая / Сост. А.Л. Кун и М.И. Бродовский. Ташкент, 1871–1872. Л. 6). Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий, LC-DIG-ppmsca-09955-00031

Евреи – продавцы шелка, 1871 год (Туркестанский альбом: часть этнографическая / Сост. А.Л. Кун. Ташкент, 1871–1872. Т. 2. Л. 125). Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий, LC-DIG-ppmsca-12222

В самом начале XIX века даже наиболее предприимчивые бухарские евреи не ездили с караванами в российские пределы, предпочитая посылать туда приказчиков-мусульман. Подобным же образом поступали и крупные купцы-мусульмане[90]. Те и другие боялись подвергнуться во время длительных караванных переходов разбойничьим нападениям, которые происходили вплоть до 1870-х годов. При этом бухарскому еврею было опаснее, чем мусульманину, оказаться в руках грабителей: в 1869 году во время нападения банды хивинских грабителей на шедший из России торговый караван все ограбленные купцы были отпущены, а бухарский еврей Якуб Муши – захвачен[91]. Грабители, видимо, хотели получить выкуп с его родственников или общины. Нельзя исключать и другую возможную цель – обращение в ислам.

Кроме этого, бухарские купцы опасались надолго оставлять свои дома, поскольку такая поездка в Россию, даже с коротким, месячным пребыванием в Оренбурге, занимала не менее полугода. Уезжая на такой срок, бухарский торговец, особенно еврей, в условиях коррумпированности местной власти и снисходительности к проявлениям религиозного фанатизма рисковал навсегда лишиться семьи. Согласно семейному преданию, именно это произошло во время длительного отъезда по торговым делам еврея Якова Самандара в первой четверти XIX века. В Бухаре его двое детей были похищены мусульманами и обращены в ислам, а жена умерла, не пережив утраты[92].

Бухара отличалась в то время и чиновничьим произволом, примером которого служило поведение эмира. Как утверждает советский исследователь Средней Азии XIX века Нафтали (Нафтула) Халфин, ханы и чиновники могли беспрепятственно отбирать у торговцев их состояния[93]. Это утверждение заслуживает доверия, поскольку даже имущество видных бухарских сановников иногда переходило в эмирскую казну. Вернувшийся в 1874 году из Бухары Николай Стремоухов сообщил, что предыдущий кушбеги (премьер-министр) Абдул-Адир был казнен только из-за того, что эмир захотел прибрать к рукам его богатство[94]. Эмирский произвол выражался и в наложении на купцов единовременных поборов по какому-нибудь особому поводу. Так, в 1847 году высоким налогом общим размером 40 тыс. золотых тилля (около 160 тыс. российских серебряных рублей по курсу того времени) были неожиданно обложены все местные купцы, включая бухарских евреев[95].

Краевед и русский офицер пограничной стражи Дмитрий Логофет, а также американский журналист Вильям Элрой Кёртис считали, что эмирские власти особенно часто захватывали имущество разбогатевших евреев[96]. Вряд ли этим грешили все эмиры, но вероятность такого произвола вынуждала бухарско-еврейских купцов скрывать рост своего благосостояния. Они старались не вкладывать деньги в домашнее имущество, одежду, предметы роскоши. Опасность в одночасье лишиться всего побуждала их вкладывать образовавшиеся свободные капиталы в новые торговые обороты и, в меньшей степени, в ростовщические операции. Ростовщичество не являлось самоцелью, поскольку хотя и было выгоднее торговли (очень перспективной в то время), но представляло гораздо больший риск – из-за опасности обвинений со стороны должников в преступлениях против исламской религии и из-за неравенства сторон в мусульманском суде. По этой причине ссуды бухарские евреи давали очень избирательно. По материалам майора Григория Генса, начальника Оренбургской пограничной комиссии в 1825–1844 годах, собиравшего сведения о жителях Средней Азии, и в том числе о бухарских евреях, последние ссужали значительными суммами индусов, кокандцев, бухарских узбеков и татар, а таджикам – за редким исключением – даже не хотели отпускать товар в долг. Генс пояснял это необязательностью таджиков в выплате ссуд[97]. И спустя несколько десятилетий Александр Хорошхин также указывал, что бухарские евреи ссужают индусов[98]. На самом деле это были не ссуды, а вклады. Принимавшие их индусы в Средней Азии издавна играли роль европейских банкиров, обеспечивая зажиточные слои бухарского населения стабильными доходами по процентам почти безо всякого риска и одновременно ссужая под большой процент всех, кто нуждался в кредите[99]. К этому вопросу мы вернемся в следующей главе, поскольку борьба русских властей против такой деятельности индусов чуть было не стала прецедентом для принятия мер против евреев.