Аэтерум - Владислав Мостыка

смогли подавить свою воинственную природу, что впоследствии привело к расцвету новой цивилизации и создало новый мир. Историки и летописцы, слывшие своими пафосными выражениями и дарившие вычурные названия разным эпохам, нарекли этот период «Эрой Возрождения». Как писал Джонатан Зе-Гранд в своей известной работе: «В тот переломный период человечество оказалось на краю бездны, в которую все, и стар и млад, устремили свой взор и узрели в кромешной тьме конец веков и эры существования людей. Но тут же, всего на мгновение, в жгучей черноте мелькнул еле уловимый, яркий проблеск света, который, по воле случая, был замечен, тогда еще невежественным и жестоким, человеком. Крепко уцепившись за мизерный кусочек надежды на спасение, люди смогли побороть свои хищные инстинкты и, объединившись перешагнуть пасть безграничной тьмы. И настала Эра Возрождения, Эра Мира и Понимания. Уставшая, истерзанная планета с легкостью вздохнула, и Аэтерум озарил яркий, новый свет грядущего светлого будущего».

Таким образом за, без малого, тысячелетие на нашей планете не существовало такого понятия как «война». Конечно же, не обходилось без мелких волнений или гражданских склок, сопровождающихся кровопролитием и жертвами, но тут свою роль всегда играет человеческий фактор. Такова уж наша природа – воинственная и непредсказуемая. За последние семь столетий сознание людей перетерпело глобальных изменений, оглядываясь на ошибки прошлого, мы смогли построить мир, в котором убийства, грабежи и преступность в целом свелись к минимуму. Но даже мирное время не обходится без тривиальной ярости психопатов, крови и убийств. Разум каждого человека уникален. Всегда найдутся те, кто способен окрасить белое полотно жизни в кровавый цвет.

Вся эта история с убийством Амелии Вилсон так и веяла мрачной таинственностью. Неприятный, тревожный холодок пробежал по спине, и колени тронула мелкая дрожь от страха, засевшего внутри меня. Он своими холодными руками сжимал мою грудь и пробирался все глубже, заполняя нутро и обжигая кости. Я стоял на пороге той самой комнаты, где разыгралась кровавая и трагичная драма, дерзновенно унесшая жизнь молодой девушки. При виде разодранного тела жертвы все мои внутренности сжимал невыносимый спазм. Ничего более ужасного и жестокого до тех пор мне не доводилось видеть. Брызги крови на стенах, глубочайшие раны на теле и царапина на лице непременно указывали на то, что тут бесчинствовал заблудший, дикий зверь. Но дом находился довольно далеко от леса, и дикое зверье сюда попросту не могло добраться. Из многочисленных зоопарков, которыми пестрил Сативик-Хеис, вполне мог сбежать лев или другое хищное животное и наведаться в комнату Амелии. Я решил дождаться результатов экспертизы и осмотра тела коронером. Нужно было определить природу укусов и царапин, а уж потом строить теории и предположения кому или чему они могли принадлежать. Коричневый паркет укрывали кровавые разводы, как будто некто или нечто кувыркалось в луже крови и оставило такие следы. Вокруг уже собрались криминалисты и, взяв образцы крови и сделав все нужные фотографии, разрешили пройти в комнату. Мой напарник, высокий седоволосый мужчина в коричневом плаще, сразу же направился к трупу, дабы его осмотреть. Я стоял у разбитого окна и окинул взглядом деревянную раму. На нижней части находились две большие отметины, как будто нечто вгрызлось, оставив там следы от огромной челюсти с острыми зубами. С каждой стороны на боковых частях были точно такие же отметины. Каким образом и самое главное, зачем этот зверь принялся кромсать дерево, оставалось загадкой, но вполне резонно можно было предполагать, что оно вошло через окно и точно так же вышло. Все больше улик заставляли примыкать к теории о большом, диком хищнике. При первом осмотре на месте преступления коронер не смог точно определить, чьи это были укусы и царапины. Он мог сказать только то, что зверь имел довольно большой размер. Во всем доме, помимо комнаты Амелии, не было ни единого следа его пребывания. Каким образом животное смогло взобраться по стене дома на второй этаж и залезть в окно оставалось загадкой, ибо стена выходила на зеленую лужайку, окаймленную белым, низеньким забором. На расстоянии двадцати метров от задней части дома не было ни единого дерева, по которому мог вскарабкаться зверь.

Джонатан Прайс – мой напарник, осматривал труп бедной девушки с пугающим спокойствием и цинизмом. Его морщинистое лицо отражало многолетний опыт работы в криминальном отделе полиции и долгие, усердные годы службы оставили неизгладимый след в виде темных мешков под небольшими глазами. Прайс слыл человеком довольно черствым и грубым, некоторые сотрудники иной раз рисковали называть его даже мизантропом. Не могу сказать, что Джон был плохим человеком. Ему были далеко не чужды человеческие эмоции и людское сострадание, хоть он это и довольно умело скрывал. Да и на службе в криминальном отделе черствость и цинизм наряду с неимоверным талантом и незаурядным мышлением, играли скорее на руку и непременно определяли Джонатана как отличного профессионала. Всего полгода назад капитан полиции Корвин определил меня на попечение к опытному Прайсу. Уже тогда я был наслышан об этом талантливом человеке, но увидеть его за настоящей работой представилась возможность только теперь. Я наблюдал за напарником и был восхищен его спокойствием и выдержкой. Меня же в свою очередь начало мутить, и очередной горький ком подобрался к пересохшему горлу. Тут мне представилось, что это зверское убийство вполне мог совершить и человек. Но кто способен на такую жестокость? Убийца, должно быть, имеет некую душевную хворь и воспаленный разум не способен определить границы между человечностью и животными инстинктами. Для таких людей перевести старушку через дорогу и жестоко убить человека находятся примерно в одном моральном диапазоне. Больной мозг не может увидеть разницы меж этими двумя событиями и для него они оба считаются вполне вменяемыми. Оставалось много вопросов в теории о животном, поэтому человеческий фактор вполне имел место быть в этой ситуации, и полностью исключать его было бы как минимум глупо. От таких смелых предположений мне снова стало не хорошо. Джон заметил на моем лице некоторое смятение и бледность. Конечно же, он догадался, в чем дело и строгим, грубым баритоном сказал следующее:

– Эйден! Возьми себя в руки и начинай работать. Мне нужен напарник, а не мальчишка-студент, пришедший на нежеланную стажировку. Здесь я управлюсь сам, а ты ступай на задний двор, да осмотрись там, – Прайс кивнул в сторону разбитого окна, – потом к сестре убиенной. Снять показания и все подробно записать. – Джон снова уловил мой отрешенный взгляд, тупо уткнувшийся в разорванное лицо жертвы. – Эйден! Ты меня понял?

Я слегка вздрогнул от повышенного тона напарника и, встряхнув