Я проснулся - Кирилл Ликов

про свое горе, прежде чем свалился без чувств. "Гефесты", это высшие члены общества. Для понятливости, это те, у кого душ больше чем у нас.

— Ну, гефесты так гефесты, и что мне с них?

— Как что? — глаза у сестренки округлились, будто я сказал самую безбожную фразу во всем мире за все время его существования. — А зачем мы сюда, по-твоему, приехали?

— Вроде как пьесу смотреть. Разве нет?

— Пьесу смотреть приезжают гефесты, а все остальные приезжают навести с ними мосты и попробовать заключить контракты.

— И мы тоже хотим заключить контракт?

— Маманя да. А я сюда приехала, пообщается с Беланом Димоном, молодым принцем второй гильдии. Он любит таких блондинок как я. Вчера ночью мой Клаус обещал меня с ним познакомить.

— То есть ты хочешь пленить своими чарами этого принца, с которым тебя познакомит твой Клаус?

— Не только пленить чарами, но и желательно женить его потом на себе.

— А этот твой Клаус то знает?

— Конечно. Он мне это и предложил, но вот познакомить, обещал только после ночи с ним.

— И ты переспала с ним, только ради того, чтоб он подвел тебя к своему знакомому и представил по имени?

— Да. А что тут такого? Если есть такая возможность, то ей нужно пользоваться, тем более он же не души с меня за это попросил, а всего лишь полежать, раскинув ножки. Вот если бы деньги, то я бы еще подумала, а он оказался глупым бабником. Мог бы попросить с меня неделю совместной жизни, а попросил всего один раз.

— Ну и как он в постели?

— Ничего отвратительного.

Мы прошли в зрительский зал. Как все вокруг он был пафосен, шикарен и бездарен. Мамочки не было.

— А где наша матушка?

— Как всегда занимается делами.

— А ты когда будешь знакомиться со своим принцем?

— Естественно в антракте. Знакомиться до начала представления — моветон. Оппонент сразу заподозрит мои намеренья. Хотя в моих намереньях может усомниться только слепо-глухо-немой алкоголик, — сказала сестренка и хохотнула от души.

— Тогда зачем мама занимается делами перед представлением?

— У нее дела важнее и требуют много времени на переговоры. Да и возраст у нее такой, когда можно плевать на шушуканье толпы. Если тебя очень интересует мамочка, то смотри на вторую VIP-ложу. Она, по-моему, там сейчас.

Я посмотрел и обомлел, узнав мамин чепец. Кроме головного убора видно ничего не было, да и он был виден урывками, когда, как мне показалась, мама поднимала голову над штанами толстенного борова, что один занимал всю эту ложу.

И тут погасили свет, и раздался последний звонок. Действие началось.

На середине спектакля мне по-честному захотелось спать. Пьеса была проста до банальности, правда этим и гениальна. Двое молодых разнополых индивидуума хотели быть вместе, но не могли по причине вражды их родственников. Ну, естественно больше половины сцен занимали слезы, вздохи, аханья и бесконечные признания в любви. Я быть может, и заснул во время представления, но мне этого не давал сделать зрительный зал. Он орал, ржал, улюлюкал и кидал в актеров что-то красное и сочное. В общем, в зале стояла веселая эйфория. Самое интересное, что это ни как не сочеталось в моем мозгу с действием на сцене. Зал пуще прежнего начинал смеяться над сценами насилия, кричал в унисон "оторви ему башку" или "добей ты этого гаденыша" если убивали кого-то из добреньких. Искренне сопереживал смерти отчаянных злодеев и засыпал на сценах признаний в любви.

— Скажи мне милая сестренка, что смешного в том, что главный герой признается в любви героине?

— Да братец, видать, ты не только потерял память, но и ту часть мозга, что отвечает за юмор. Тут вся соль в том, что какой умный юноша, имеющий влиятельных родственников, заговорит о любви? Любовь это чувство рабов и нищих, что не могут себе позволить ухаживать за избранной пассией с великолепием и тратить на подарки немалую кучу душ. Им не ведома щедрость, ибо нет ничего, что они могли бы щедро подать, получив в ответ благосклонность партнера. Любовь, как говорится, придумали рабы, чтобы денег не платить. Любой уважающий себя линор будет смеяться над чувствами просто так, без выгоды финансовой или политической, а тут это делает гефест. Понял соль юмора?

— Угу, — кивнул я, — а кто такие "линоры"?

— Линоры — это мы.

— Понятно.

Как я понял "линоры" это среднее между гефестами и рабами. Как трудно узнавать мир заново. Как трудно набивать шишки и наращивать опыт, когда ты не маленькое дите и тебе простительно, а взрослый мужик и должен уже знать бы все сам.

Юмора я все-таки в данном случае не уловил, но суть кажется, понял. Смеются над теми, кто признает чувства и ставит их выше душ. Делаем выводы? Чувства, если они не способствуют твоему обогащению, показывать нельзя, иначе вызовешь не сочувствие и сострадание, на кои полагался, а всего лишь ржач и непонимание.

Оставшуюся часть спектакля я уже не скучал в полудреме, а пристально следил за реакцией зала, пытаясь понять, что именно вызывает у зрителей смех, дабы потом не совершать такого в жизни. А кому хочется быть осмеянным? Вывел я для себя после двух часов сидения в кресле только то, что нужно максимально любить деньги, не отличаться от других и еще кучу всего подобного. Правда, не все было на спектакле так уж однообразно. Антракт. Вот что наполнило мое существование смыслом. Точнее это они думали, что наполняют его. Они, это те, кто уже узнал о моем так сказать горе и стремился выдавить сочувствие и дружескую поддержку. Ко мне подходили, жали руку, преданно смотрели в глаза, обещали посильную помощь в восстановлении памяти. Дамы намекали на наши былые узы и уверяли, что именно в их объятьях я смогу вспомнить сначала их, а потом уже все остальное. Причем говорили они все это, не скрывая от рядом стоящих мужей. Каким то шестым чувством я понял, что все особы, тершиеся возле меня, стоят чуточку ниже по иерархической лестнице, чем я. И будь у меня память, я бы тоже так же крутился возле какого-нибудь гефеста или обхаживал какую-нибудь знойную гефесточку. Моя сестра в отличие от меня времени не теряла, и терлось возле

своего принца всеми частями тела в прямом и переносном смысле.

— Дуэль! — вскричал расфуфыренный гефест бросая тапок с желтенькими висюльками в своего оппонента.

— Дуэль! — вскричал оппонент, но уже не так воодушевленно, как бросавший вызов.

— Дуэль! Дуэль! — вскричала толпа, радостно, хлопая в ладоши.

По-видимому, это