Обретение крыльев - Сью Кидд

– Сара, полагаю, ты готова дать свои первые уроки, – сказала мама.

Недавно я стала учительницей в воскресной школе для цветных. Один урок там вели девочки от тринадцати лет и старше, но мама упросила преподобного Холла сделать для меня исключение. В кои-то веки ее властная натура была мне на руку.

Из окна резко пахло бирючиной, я повернулась к матери:

– …Да… я оч-чень много занималась.

– …Оч-чень много, – передразнила меня Мэри, выпучив глаза и гримасничая.

Бен захихикал.

У моей сестры всегда была наготове какая-нибудь пакость. В последнее время я стала меньше запинаться и не позволяла ей сбивать себя с толку. Я стремилась сделать что-то полезное, и если заикнусь на уроке, то так тому и быть. Сейчас меня больше беспокоило, что придется вести занятие на пару с Мэри.

Экипажи подъезжали к рынку, где по тротуарам разгуливали толпы негров и мулатов. Воскресенье – единственный выходной у рабов, и они заполоняли оживленные улицы. Большинство отправлялось в церкви хозяев, где им надлежало сидеть на галерее. Однако и в будни на улицах было полно рабов: они выполняли господские распоряжения, наведывались на рынок, доставляли письма и приглашения на чай и обед. Некоторые трудились по найму, ходили на работу и с работы. У них почти не оставалось времени, чтобы заводить знакомства, и тем не менее они нередко собирались на углах улиц, на причалах или у винных погребков. Газета «Чарльстон меркьюри» выступала против «безнадзорной толпы» и требовала принять меры, но отец говорил, что, если у раба есть пропуск и рабочий жетон, его присутствие абсолютно законно.

Однажды задержали Снежка. Вместо того чтобы ждать нас у церкви, он принялся радостно разъезжать по городу. Его забрали в караулку около церкви Святого Михаила. Отец разгневался, но не на Снежка, а на городскую стражу, он бушевал всю дорогу до канцелярии мэра и заплатил штраф, чтобы Снежка не забрали в работный дом.

Из-за огромного скопления экипажей на Камберленд-стрит мы не смогли подъехать близко к церкви. Мать возмущалась: мол, народ валом валит на службу только на Пасхальной неделе, в то время как она заботится, чтобы Гримке посещали храм каждое скучное, ничем не примечательное воскресенье. С места возницы донесся скрипучий голос Снежка:

– Госпожа, отсюда придется идти пешком.

Сейб распахнул дверцы экипажа и по очереди помог нам сойти.

Впереди размашисто шагал отец – невысокий, но импозантный мужчина в сером пальто, цилиндре и с узким шелковым шарфом на шее. У него было худое лицо с длинным носом и густыми, кустистыми бровями. Я думаю, красивым его делали волосы – буйная темно-каштановая копна. Томас унаследовал от него насыщенный коричнево-красный цвет волос – как и Анна, и маленький Чарльз, – а мне достался приглушенный оттенок хурмы да еще светлые, почти незаметные брови и ресницы.

Места прихожан в церкви Святого Филипа точно отражали их статус в Чарльстоне. Элита соперничала за сиденья в передней части, менее богатые размещались сзади, а бедняки теснились на боковых лавках. Наша скамья, которую отец арендовал за триста долларов в год, стояла всего в третьем ряду от алтаря.

Я сидела рядом с отцом, держала его шляпу на коленях и улавливала легкий аромат лимонного масла, которым он пользовался для приручения своих локонов. С верхних галерей доносились галдеж и смех рабов. Этот гомон всегда нам докучал. Когда рабов собиралось много, они шумели в церкви так же, как на улицах. В последнее время гвалт сделался столь невыносимым, что на балконах для устрашения поставили наблюдателей. И тем не менее галдеж не прекращался. А тут – бац! Крик. Прихожане зашевелились, с опаской поглядывая вверх.

К тому времени как преподобный Холл взобрался на кафедру, под сводами поднялся невообразимый шум. Над галереей пролетел чей-то ботинок и шлепнулся вниз. Тяжелый ботинок. Он упал на леди, спешащую к выходу, удар пришелся по голове, сбив шляпу.

Когда семья вывела травмированную леди из церкви, преподобный Холл наставил указательный палец на дальний левый балкон и медленно покрутил им. Наступила тишина, и он по памяти процитировал отрывок из Послания апостола Павла.

– Рабы, со страхом и трепетом подчиняйтесь своим господам, как самому Христу. – Затем он произнес слова, которые многие, включая мою мать, назвали бы самой красноречивой импровизацией на тему рабства. – Рабы, призываю вас не роптать на судьбу, ибо такова воля Господа! Ваша покорность предписана Священным Писанием. Так повелевает Господь через пророка Моисея. Ваше послушание одобрено Христом через Его апостолов и поддерживается Церковью. Так будьте же осмотрительны, и пусть Господь в своем милосердии дарует вам в этот день смирение с тем, чтобы вы вернулись к своим хозяевам преданными слугами.

Священник сел в кресло за алтарем. Я уставилась на папину шляпу, потом в смущении и замешательстве подняла взгляд на отца, силясь разобраться в происходящем. Лицо его походило на бледную суровую маску.

После службы я пришла в небольшую грязноватую классную комнату за церковью, по которой взад-вперед носилось двадцать два ребенка. Я распахнула окна, впустив облако пыльцы цветущих деревьев в сумрачную душную комнату. Чихнув несколько раз, я постучала концом веера по столу в надежде призвать детей к порядку. На единственном стуле сидела Мэри и глядела на меня со смешанным выражением скуки и насмешки.

– Пускай играют, – сказала она. – Я им разрешаю.

Я растерялась. После проповеди преподобного рвения к уроку у меня поубавилось. В заднем углу класса валялась куча пыльных потрепанных подушек, на которых, вероятно, сидели дети, поскольку в комнате не было иной мебели, помимо учительского стола и стула. Никаких листков с расписанием, книг с картинками, грифельной доски, мела или картинок на стенах.

Я разложила подушки рядами на полу, и дети бросились пинать их ногами, как мячи. Мне было велено прочитать им сегодняшнюю проповедь и разъяснить ее значение. Когда удалось рассадить детей на подушках и взглянуть в их лица, затея показалась мне глупой. Если каждый озабочен обращением рабов в христианство, то почему бы не научить их самостоятельно читать Библию?

Я запела алфавит, это была новая песенка для обучения. A B C D E F G… Мэри с удивлением посмотрела на меня, потом вздохнула и вернулась в состояние апатии. H I J K L M N O P… Когда я пела, я никогда не запиналась. Глаза детей заблестели от любопытства. Q R S… T U V…W X…Y Z.

Я уговорила детей петь песенку по частям со мной. Произношение хромало, но надо было видеть их улыбающиеся лица! Я сказала себе, что в следующий раз принесу грифельную доску и буду писать буквы. Мне вспомнилась Хетти. На письменном столе я заметила беспорядок в книгах и поняла, что в мое отсутствие она их рассматривала. Ей бы понравилось выучить алфавит!

После полудюжины повторов дети запели от души, почти выкрикивая буквы. Мэри заткнула уши пальцами, а я пела в полный голос, дирижируя руками, и даже не заметила на пороге преподобного Холла.

– Что за ужасные проказы? – спросил он.

Мы замолчали, а меня не покидало странное ощущение, будто буквы продолжают беспорядочно кружиться над головами. Запылали щеки.

– …Мы пели, ваше преподобие.

– Которая ты из детей Гримке?

В младенчестве он крестил меня, как и моих братьев и сестер, однако вряд ли помнил каждого.

– Это Сара, – вскочила на ноги Мэри. – Я с ними не пела.

– …Извините, что мы так шумели, – сказала я.

Он нахмурился:

– Мы не поем в воскресной школе для цветных и, само собой, не поем алфавит. Ты знаешь, что учить раба читать – это нарушение закона?

Я смутно помнила об этом законе, он хранился где-то в глубине памяти и казался постыдным. Вряд ли священник стал бы утверждать, что это тоже Божья воля.

Он ждал ответа, а когда оного не последовало, спросил:

– Не думаешь ли ты, что Церковь может противоречить закону?

Вспыхнули воспоминания о дне, когда мать стукнула Хетти тростью, и я, подняв голову, молча взглянула на священника.

События завертелись стремительно и неотвратимо.

В понедельник, после молитвы, Тетка отвела матушку в сторону. Она сообщила, что у госпожи есть подруга, которой не нравится наказание кнутом, и та предложила кару под названием «на одной ноге». Сказала, что на лодыжку раба набрасывают петлю из кожаного ремня, потом заставляют отвести назад согнутую ногу и завязывают второй конец на шее. Если раб опускает ногу, петля затягивается…

Мы понимали, о чем она говорит. Матушка уселась на ступени кухонного корпуса и положила голову на колени. Привязывать ее пришел Томфри. На его лице было написано, что ему хочется оказаться где угодно, только не здесь, но он не произнес ни слова.