Пленник железной горы - Генри Олди

— Юрюн! Кустур! Айда в кылыы[8] прыгать!

За оградой по-заячьи скакал Чагыл — то ли разминался для игры, то ли просто от нетерпения. Ну да, мы с Кустуром сейчас много напрыгаем! Все смеяться будут.

— Иди, мы догоним!

Миг — и Чагыла и след простыл. Догоним мы его, как же!

— Пошли?

Кустур был уже на ногах. И приплясывал бодрей бодрого, словно натощак.

— А тебе в кузню к отцу не надо?

Честно говоря, я бы поспал.

— Не-а! Отец для шамана Арамана секрет делает.

— Какой секрет?

— Не сказал. Меня погнал: мол, в кузне сегодня не появляйся. Тебе на секрет даже смотреть нельзя!

Кузня, подумал я. Скоро Кузня.

Вдоль хребта побежали мурашки: щекотно, сладко, страшно.

6

Иди сюда, сильный

Устраивать состязания на тюсюльгэ можно только по праздникам. Но мы нашли участок с краю, где трава была почти что не вытоптана: вроде еще и поле, а вроде уже и нет. Место ровное, подходящее. Старшие, помнится, головами качали, сомневались: разрешить или нет? Хотели у моего отца спросить, но раздумали: Сиэр-тойона по пустякам беспокоить — себе дороже. Теперь мы тут и прыгаем, и боремся, и вообще.

Когда мы с Кустуром притопали, кылыы уже шло вовсю. Чагыл брал разгон. У первой вешки-прутика он ловко оттолкнулся левой — Чагыл по ногам левша — и давай скакать кузнечиком! Седьмая, восьмая…

— Ча-гыл! Ча-гыл!

На двенадцатом прыжке Чагыл едва не улетел в небо и гулко впечатался в землю обеими пятками. Покачнулся, но устоял, победно вскинул руки:

— Кырык!

— Ча-гыл! Ча-гыл!

Распухший от гордости малыш Айан — ему доверили судить состязания — провел заостренной палкой черту на том месте, где стояли пятки Чагыла, и старательно затер предыдущую отметку: на три кулака ближе к последней вешке.

— Ни-кус! Ни-кус!

Никус смешной: на одной ноге скачет, а второй и обеими руками во все стороны машет. Ну вот, домахался: споткнулся. Хорошо, руки успел выставить, а то б носом землю вспахал! Хохоту было — до небес. До Верхних, Восьмых — сами-то мы на Седьмых живем.

— Ку-стур! Ку-стур!

За Кустура я громче всех кричал. И знаете? — помогло! Кустур на кулак дальше Чагыла допрыгнул. Зря я опасался — мол, опозоримся. Пошла впрок мамина кормежка!

— Ку-стур! Ку-стур!

А тут и моя очередь подоспела.

— Ю-рюн! Ю-рюн!

Пока разгонялся — еще ладно. А как прыгать начал… Еда-питье в кишках забултыхались: кэр-буу! Скачу дурным адьяраем — они, говорят, все одноногие — а в голове страх-ужас: «Расплещу! Ой, мамочки, расплещу ведь…»

— Ю-рюн! Ю-рюн!

Ф-фух! Доскакал! Не упал, и на том спасибо. Вроде, никто надо мной не смеется… А что это Айан у меня под ногами возится? Сопит, от усердия аж язык высунул.

— Юрюн как Кустур прыгнул! Палец-в-палец!

— Ничья!

— Ю-рюн!

— Ку-стур!

— Пе-ре-прыг! Пе-ре-прыг!

Что, опять?! Нет уж, дудки! Ничья — так ничья. Кустур тоже не хотел перепрыгивать — сразу видно. Ну, мы с ним обнялись, как братья, носами потерлись: ничья! Остальные поорали еще капельку — требовали перепрыга — и угомонились. Кто-то крикнул: «Хапсагай! Бороться давайте!» — и от нас отстали. Я и рад: бороться мне только со старшими разрешают. Старших с нами нет, Айан годами не вышел — короче, досталось мне судить.

Все равно, мол, без дела сижу.

Раньше хапсагай был для одних боотуров. Пока восемнадцать весен не стукнет — никакой борьбы, мал еще. Да и после восемнадцати не всякому дозволяли. Правда, мальчишки и тогда бороться лезли, сколько ни гоняй. Подсмотрят у взрослых приемчики — и ну друг дружку валять! Старики почесали в затылках, решили: пусть упражняются, молокососы! Хуже не будет. Говорят, мой отец лично разрешил. Теперь бороться с девяти весен можно. Но на праздниках — ни-ни! Смотри, кричи, хоть из кожи выпрыгни, а в круг не лезь.

Это у нас, на Небесах, понятное дело. А в Среднем мире до сих пор раньше восемнадцати бороться нельзя. Строго у них там! Хорошо, что мы на Небе живем. Интересно, а у адьяраев как? Им ведь закон не писан. Они, небось, в своих подземельях и борются не по правилам!

На праздниках борцов под покрывалами прячут — чтобы не знали заранее, кто с кем схватится. Народ с других улусов приезжает — поди-угадай, кто под покрывалом! Мы-то местные, мы своих с рожденья знаем: накрывай, не накрывай — без толку. У нас поединщик сразу в круг выходит — кто на меня?

…ловкач Испен увернулся, подставил Чагылу ногу. Тому, чтобы не упасть, пришлось оттолкнуться от земли ладонью.

— Раз!

Я поднял палец. Трижды коснулся ладонью земли — проиграл. Ну, это для нас такие правила, для мальчишек. У взрослых строже — один разок, один-разъединственный, и все, давай из круга. А так Чагыл еще поборется. Он нырнул Испену в ноги, Испен ухватил его сверху, поперек спины. Они долго мотали друг дружку из стороны в сторону, пытаясь перехватить поудобнее, свернуть противника набок и уронить. Наконец Испен вывернулся, отскочил назад, и Чагыл снова ткнулся ладонью в землю.

— Два!

Окрыленный успехом, Испен ринулся в атаку. Это он зря. Чагыл освободился из захвата, толкнул Испена плечом. Удар? Нет, сперва коснулся, потом толкнул, все по правилам! Испен потерял равновесие, и Чагыл подсек ему опорную ногу.

Испен со всего размаху на задницу сел.

— Чагыл!

Чистая победа, не придерешься.

— Ча-гыл! Ча-гыл!

Остаться в кругу Чагыл не захотел: решил передохнуть. Вышли бороться Никус с Кустуром, но тут все сразу ясно было — к удаганке не ходи. Кустур Никуса играючи через бедро бросил — сам даже не покачнулся. Против Кустура вышел Вилюй, он из нас самый большой и сильный. Зато Кустур жилистый, верткий. Они второй год спорят, кто из них лучший. Помню, целую зиму не разговаривали: дулись.

— Ви-люй! Ви-люй!

— Ку-стур! Ку-стур!

Сцепились. Расцепились. Снова сцепились. Кустур нырнул под локоть, скользнул вправо, влево. Пошел по кругу на полусогнутых, вздыбил лопатки по-звериному. Вилюй топтался в центре, следил, что да как. Поворачивался с ленцой, обманывал. Кустур — волк: налетел, укусил, отпрыгнул. Ждет момента, чтобы завалить добычу. Вилюй — медведь: норовит облапить, заломать. Пальцы на Кустуровых руках — клыки. Сомкнулись на чужом запястье, рванули. Нет, крепок медведь, не сдвинуть. Разжались клыки-пальцы, прянул волк прочь, а лесной дед за ним. Откуда и прыть взялась! Дотянулся, обхватил, да не так крепко, как хотел; вывернулся волк. Ступню Вилюю подбил, и сам на ногах не удержался.

Упали оба.