Никола Тесла. Портрет среди масок - Владимир Пиштало

— Он не умеет, а я умею! — воскликнул великолепный Моя. — А вальс танцевать очень просто. Раз-два, встать на цыпочки!

— А не слишком ли это глупо? — спросил посерьезневший Никола.

— Может быть, самую чуточку, — отозвался Моя, — но зато как интересно! Раз-два, встали на цыпочки!

Никола поразился, глядя, как вчерашний увалень Моя кружится по карловацкой мостовой. Танцевало не только тело выпускника Мои Медича, но и его мысли. Большой мир гудел от шепотов и обещаний, а над ним кружился романтический любовник Моя Медич, этот Пушкин и Байрон нашего времени.

— Раз-два, встали на цыпочки!

Кружась, неустрашимый Моя потерял равновесие и поскользнулся. К счастью, он успел втянуть голову и потому не ударился затылком об лед.

— Моя! — перепугался Никола Тесла, который только что осуждающе смотрел на друга.

Он бросился поднимать его, но тут поскользнулся и сам. Удар костлявого тела об лед просто парализовал его. Он медленно растер поясницу, и боль потихоньку отступила.

Но тут новый приступ боли вынудил Теслу закашляться. Он поморщился. Моя глянул на него и надул щеки. Тесла ответил ему сердитым взглядом, но тут же расхохотался.

Николин смех заразил Мою. Король вальса завалился на спину и захохотал громогласным смехом молодости.

16. Погоня за ветром

Вряд ли какой молодой человек, особо тот, который в училище многие годы потратит, отважится церковной службе обучаться…

И хотя ум человеческий не в состоянии ответить на все вопросы, Милутин Тесла был уверен: можно запомнить, что на Пасху следует красить яйца. Можно запомнить, что в день именин положено святить пирог и что молодожены с коронами над головой должны три раза обойти вокруг аналоя. Он верил, что истина состоит не в попытке полностью разобраться в дилемме, а в решимости раз и навсегда решить дилемму, выбрав тот или другой вариант.

— Отец! Выслушай меня! — напрасно умолял Никола.

Милутину не нравилось вдохновенное лицо сына.

— Прошу тебя, пойми. — Сын возвысил голос. — Мысль о том, что я стану попом, ужасает меня. Вы швыряете меня как котенка в воду, а я не могу. Не могу потому, что я — это я!

Отец посмотрел на него так, будто впервые услышал это слово:

— Что значит это я? Нам нужны священники. Мы едва сводим концы с концами в этом нищем краю. Нам нужны люди, чтобы открывать в Лике истину умам и сердцам народным! — Милутин сбросил очки со лба на нос. — Наука, по которой ты страдаешь, — суета сует, — продолжил он убеждать сына, который и не собирался его слушать. — Суета и погоня за ветром. Нелепо бежать от ладана ради эгоизма.

У Николы кровь в жилах застыла. У него едва хватило сил, чтобы возразить:

— Я, отец, говорю тебе, а ты меня не слышишь.

— И не обязан! — победоносно воскликнул Милутин. — Нет такого закона, что все обязаны слушать говорящего!

Дамы и господа, уважаемые друзья!

Когда Никола Тесла отказался быть священником, отец употребил все средства, чтобы принудить его к этому. По причине его давления и в связи с утратой желания жить Никола заболел холерой. Человек может умереть от этой болезни уже в первый день. Николу мучили понос и рвота. Ногти его посинели. Провалившиеся глаза смотрели из черных кругов. Судороги сотрясали его тело и рвали внутренности. Силы покидали его. Его бросало то в жар, то в холод. Голос охрип. Пульс едва прощупывался.

И лихорадка превратила комнату в водоворот.

Николы не было в этом мире. Он оказался в узком коридоре, по сторонам которого висели портреты членов его семьи. Слева — проклятые попы. Справа — проклятые офицеры! Обе стороны глядели на больного одинаковым взглядом.

В ногах у него сидел отец.

В головах — дьявол.

— Я убью его, вот увидишь, — шептал дьявол попу.

— Это не в твоих силах, — глубоким голосом отвечал Милутин. — В нашем роду все были священниками.

Зеленые глаза дьявола сверлили насквозь мозг Милутина.

— Ты меня не слушаешь, — сказал он. — Этот не доживет до утра!

— Все мои надежды… — вырвался стон из глубин Милутиновой души.

— Поп, приди в себя или он умрет!

— Это мой единственный сын, — раскачивался Милутин, словно баба, взад-вперед. — Данила мой погиб. Остались только дочки. Только он может продолжить традиции нашего рода.

— Я убью его, — повторил дьявол.

Крупные капли пота катились по челу молодого Николы Теслы.

— Оставь его, — слезливо просил поп.

— Убью!

Никола дернул потной головой, и ноздри его истончились. «Оставь его, Бога ради!» — хотел сказать поп, но произнес только:

— Оставь…

— Убью!

— Никола, сынок! — произнес Милутин с такой силой, что призрак демона на другом краю кровати побледнел. — Сынок, поправляйся! Ты только поправься и отправляйся в свою политехническую школу. Поезжай в Грац. Штудируй что хочешь. Только поправляйся!

— Правда, отец? — приоткрылись потрескавшиеся губы.

— Не оставляй ты меня, — промолвил поп Милутин, уставившись в сыновний лоб. — Иди куда хочешь. Штудируй что хочешь.

И тогда Никола открыл глаза.

И рулетка лихорадки замерла.

И неспешно…

Все вещи в комнате вернулись на свои места.

17. В городе штирийских маркграфов

Когда Никола вбежал в здание факультета, голоса снаружи смолкли. Аудитория была гулкой, как раковина.

Студенты с разбегу скользили по мраморным полам. Говорили в основном по-немецки, хотя можно было услышать сербский, венгерский, польский…

— Теперь я в другом мире. Я теперь в замке! — радовался юноша из Лики.

Короче говоря, в городе штирийских маркграфов Никола вздохнул полной грудью. Впервые в жизни он выбирал для изучения предметы, которые ему нравились. Ему нравилась даже холодная студенческая комнатенка на Атемсштрассе. Правда, тут была маленькая незадача. Никола купил замечательные яблоки и предвкушал встречу с ними после занятий. Он вошел в комнату и…

— Почему ты ешь мои яблоки? — крикнул он с порога.

— Потому что я их увидел, — ответил с набитым ртом его сосед по комнате Коста Кулишич.

Никола полоскал воспаленное горло теплой водой с солью.

— Ты похож на птицу, которая глотает змею, — сказал ему Кулишич.

Утром он пошел умываться и вновь изумился:

— Зачем ты взял мое полотенце?

— Потому что оно чистое, — серьезно ответил ему Кулишич.

Рассмеяться было легче, чем начинать ссору. У Кулишича были медвежьи глаза и корявый нос. Он очень страдал из-за кровопролитий в окрестностях своего родного Требине[4]. И чем больше он крепился, тем сильнее казалось Николе, что из глаз его хлынут слезы. По воскресеньям Грац был так тих, словно здесь жили только камердинеры. И тогда студенты позволяли себе понежиться в кроватях. На фоне разукрашенного морозом окна они могли видеть свое дыхание. Ветер раскачивал комнату, а Никола рассказывал Косте о своей машине для полетов.

— Как ты думаешь, где находится ад? — неожиданно спросил он.

— Не знаю, — ответил Коста, — но, должно быть, он ближе, чем мы полагаем.

В таких разговорах Коста мало что понимал. Не понимал он и того, почему его сосед в самые холодные дни просыпается задолго до рассвета.

— И как тебе только не противно… — бормотал он, — подниматься в такую тьму, до того как Бог свет сотворил…

Никола считал, что самым изумительным преподавателем на факультете был специалист по интегральным и дифференциальным уравнениям доктор Алле. Алле считал человеческую глупость недопустимым безобразием. После лекций он разыскивал Николу и спрашивал:

— Будешь?

И целый час задавал ему специальные задачи.

— Браво! — восклицал Алле.

По окончании математических сеансов они вместе покидали здание политехнической школы. Студент удивил профессора вопросом:

— Видите экипажи на улицах Граца?

— Вижу, — заморгали глаза Алле, увеличенные стеклами пенсне.

— Многие из них катятся на эластичных рессорах и обиты кожей по моде девятнадцатого века.

— Ну и?..

— Но ведь они принципиально не отличаются от колесниц, описанных у Гомера и в Ветхом Завете.

— И?..

Никола раскрыл портфель и показал профессору эскиз машины для полетов с электрическим двигателем.

— Не пришла ли пора летать? — взволнованно спросил он.

В первый год обучения Николу мало интересовал мир вне библиотеки и аудиторий политехнической школы. Его не вдохновлял ни здешний приятный климат, ни термальные источники в Тобельбаде. Ни часовая башня шестнадцатого века. Ни Мура. Ни мосты на ней. Ни пивные. В этом городе добрых шляпников и оптиков его интересовали книги и электротехника.