Монстр сдох - Анатолий Афанасьев

— Ну-ка, пососи, малышка. Но медленно, не спеши.

И танцуй, танцуй…

Чертовка отлично справилась с ответственным заданием. Шахов положил ладони на гибкую спину, прикрыл глаза, раскачивался в такт с ее стонами и причмокиванием. Вот оно, вот! Истина в экстазе, в любви, в вине, а не там, где ее ищут высоколобые мудрецы.

Чтобы добраться к ее изножью, не надо семи пядей во лбу. Вот она под руками, под ногтями, от кожи к коже — квинтэссенция жизни, ее сокровенный смысл…

В точке кипения, на последнем толчке сбросил девку на пол, опрокинул, наступил босой ступней на влажно-упругую грудь, помял, утоляя сердечную вековую печаль. Понятливая Фаинка заверещала, завыла, перекрывая музыку, забилась белой, крупной, подыхающей рыбицей…

Банкир Сумской не любил, когда опаздывали, а Шахов задержался против оговоренного на целых тридцать минут. За этим не скрывалось неуважения, обычная безалаберность, Леонид позволял себе опаздывать уже не первый раз. Подождав, пока Шахов поудобнее устроится в кресле, Сумской холодно заметил:

— Значит так, Леонид. В общей сложности за этот год я прождал тебя около десяти часов, то есть полный рабочий день. Мне это надоело. Ты не девушка, я не твой кавалер. Давай договоримся: или ты ведешь себя по-человечески, или — разбегаемся.

Леонид Иванович поперхнулся сигаретным дымом.

— Ты что, Боренька, не похмелился нынче?

— Смени, пожалуйста, тон, Ленечка. Я говорю серьезно. Пунктуальность необходима в любом бизнесе.

Это не мелочь. Разгильдяйство в подобных мелочах приводит иногда к непоправимым потерям.

— Боренька, ну ты и зануда! — восхитился Шахов.

Как и банкир, он прекрасно понимал, что хотя свел их счастливый случай, развести могла разве что могила.

Или скамья подсудимых, но это лишь при условии, что вернутся к власти красножопые, — вариант все более призрачный, неуклонно отдаляющийся в историю.

Крепче братских уз их связывали коммерческие тайны.

Банкир Борис Исаакович Сумской, как и вся плеяда молодых блестящих новых русских предпринимателей, появился на небосклоне крутого бизнеса можно сказать ниоткуда. До овеянных легендами 90-х годов Борис Сумской пребывал в безвестности на математической кафедре Московского университета, кропал докторскую, учил уму-разуму студентов, и если мечтал о финансовом могуществе, то лишь в потемках рабочего кабинета. Время прогудело грозовым набатом, и в 92 году, по пришествии Гайдара, он выскочил, как чертик из табакерки, на поверхность, зарегистрировав товарищество с ограниченной ответственностью с нежным именем «Кларисса». Чем занималось товарищество, вероятно, сам Борис Исаакович не сразу вспомнит, проще сказать, не брезговало ничем, если пахло хоть минимальной выгодой. Торговля, посреднические услуги, юридическая консультация, сделки с недвижимостью — и многое другое. Компьютерный ум Сумского, подпитываемый солнечной энергией, не делал сбоев, и однажды, года не прошло, из всего этого торгово-спекулятивно-посреднического хаоса на Ленинском проспекте, тоже словно из небытия, вынырнула фондовая биржа «Кларисса», давшая мгновенные метастазы во Владимир, Суздаль и другие подмосковные города. Но это было только начало. Борис Сумской, всегда действующий с небольшим опережением, уже почуял: пора делать главный замах. Как в сказке, выйдя одним прекрасным утром на улицу, москвичи не обнаружили больше ни одной забавной привычной собачьей рожицы с эмблемой «Клариссы», будто все раскиданные по городу конторы и филиалы за ночь корова языком слизнула. Зато на одном из двухэтажных представительных особняков на Зацепе, с забранными металлическими решетками окнами, засветилась нарядная гордая вывеска: "Банк Заречный". Подоспела знойная пора десятизначных цифр, открылась возможность рубить бабки из воздуха, и Борис Сумской, вчера еще никому не известный, затурканный молодой ученый, озаренный провидением, устремился к золотой раздаче раньше многих. О, светлые незабываемые дни, когда человек ложился спать с рублем в кошельке, а просыпался миллионером!

Леонид Иванович познакомился с Сумским на какой-то презентации, в период буйного расцвета «Клариссы», и они сразу приглянулись друг другу. Между ними было много общего: оба молодые, красивые, сильные, неразборчивые в средствах, но твердо знающие, чего хотят от жизни. Рыбак рыбака видит издалека. Условились назавтра же поужинать где-нибудь, после ужина поехали к Шахову на дачу — никаких девочек, никаких глупостей — проговорили подряд десять часов, как влюбленные, и утро встретили осовевшие, но бесконечно довольные друг другом.

Планов настроили столько, что хватило бы на иные десять жизней, но им все было мало. Короче, не повстречайся они на презентации, пожалуй, не возник бы в мгновение ока банк «Заречный» с первым фантастическим фондовым кредитом. Дальше — пошло как поехало. Тыква у Сумского варила, как урановый котел. Валютные сделки, колоссальная ваучерная афера, нефтяные ручейки, зеленая улица в Европу, Чечня и Прибалтика, — виток за витком, как изящные шелковые узоры на белом холсте, безумные, на первый взгляд, операции, высасывание аграрных и промышленных регионов, — громада банковского капитала разбухала, как тесто на дрожжах. Оглянуться не успели, «Заречный» вошел в десятку несокрушимых, монументальных банков, перескочил прострельную цифровую зону, где его еще можно было достать, свалить, распотрошить… И здесь тоже Сумской пульнул в яблочко, ибо многочисленные мелкие коммерческие банки, наросшие на всем пространстве бывшего Союза подобно грибной плесени, вслед за биржами и фондами начали лопаться один за другим, гасли, как свечки, оставляя после себя толпы озверевших, осатаневших вкладчиков.

— Я не зануда, — Борис Исаакович говорил обычным ровным тоном бывшего лектора, — но смотрю на вещи трезво. Ты — политик, я банкир. В одной упряжке мы сила, но если одна из лошадок начала спотыкаться, имеет смысл ее поменять, пока не уволокла всю повозку в кювет. Я ведь понятно выражаюсь, да, Ленечка?

Улыбка его была холодна, и Шахов насторожился.

— Ты что, хочешь поссориться из-за того, что я опоздал на полчаса? Не верю! Выкладывай, какой там у тебя камень за пазухой?

— Никакого камня. Просто дружеское предостережение.

Не в первый раз Шахов подумал о том, что яйцеголовый подельщик намного опаснее и решительнее, чем кажется. Но тут как раз они могли потягаться на равных.

Неадекватный выпад нельзя было оставлять без ответа.

— Может, ты чего-нибудь не того поел? — осведомился он участливо. — Но это же не оправдывает хамства. Я тебя предупреждаю, если еще раз позволишь себе отчитывать меня как своего клерка, я выйду в эту дверь и больше сюда не вернусь. У тебя хорошая охрана, Боренька, но проживешь ты после этого не больше месяца. Вот тебе мое честное комсомольское слово.

— Что-о?! — не поверил своим ушам Сумской.

— Ничего. Дружеское предостережение. Шутка.

У Бориса Исааковича узенькое, в очечках личико сморщилось от глубокой незаслуженной обиды.

— Дурак ты, Ленька, и больше никто. Разве можно бросаться такими угрозами. Даже в шутку нельзя.

— Не я начал, — сухо ответил Шахов. — Я человек прямой, открытый, что думаю, то на языке. Твоим жидовским штучкам не обучен.

— Какой ты прямой, я знаю. Ну ладно, проехали…

Говори, зачем пришел?

Проклятый ублюдок, с уважением подумал Шахов.

Он никогда не отступает. Зачем пришел? В смысле, чего тебя принесла нелегкая? Так обращаются с шестеркой, но не придерешься, будешь смешон. Шахов сказал задумчиво:

— Удивляюсь тебе, Боренька. Такую громаду поднял, и хватает сил на мелкую грызню. Вот же дал Господь характер. Скорпион позавидует.

— Давай, что ли, ближе к сути, — поморщился Сумской, но в очах блеснула скользкая усмешка.

Суть у Шахова была такая. Кроме текущих незначительных вопросов, его интересовали финансовые дела Поюровского, его укрепы. Разумеется, доктор пользовался услугами банка «Заречный», причем на самых привилегированных условиях. Банк открыл ему два номерных счета в Женеве и в Мюнхене, помимо того, по специальному допуску вкладывал деньги в акции и ГКО. Нельзя исключить, что Поюровский подстраховывается еще где-то, но это вряд ли. Он доверял Борису Исааковичу, как маме родной, может быть, и напрасно.

— Зачем тебе? — спросил банкир. Шахов объяснил, что доктор практически вышел из-под контроля, расширяется по собственному усмотрению и скоро, судя по всему, крупно проколется. Исключительно из уважения к Поюровскому, как к своему лечащему врачу, Шахов намерен немного попридержать его бурную деятельность, сбить угар. Поэтому ему необходимо точно знать, какими средствами тот оперирует.

— На чем он проколется? — поинтересовался Сумской.

— На всем сразу. Какой-то он стал шебутной, неуправляемый. Надо его остудить. Хорошо бы на некоторое время вообще заблокировать все его деньги. Это возможно?