Кровавый омут - Фрэнсис Вилсон

Чарли купил с разъездного лотка Библию, принес домой, начал читать.

Теперь он «заново рожденный». Истинно верующий. Настоящий зануда.

Раньше они вместе ходили по барам, вместе клеили женщин, все делали вместе. Теперь Чарли интересует одно — Библия и «свидетельства».

Впрочем, как бы там ни было, он ему брат, и Лайл его любит. Хотя больше любил прежнего Чарли.

— Если Господь устроил землетрясение специально для нас, оно определенно встряхнуло и многих других.

— Может быть, кроме нас, многим надо встряхнуться, — парировал Чарли.

— Аминь. А зачем ты орал? Предупреждай, когда собираешься отколоть новый номер. Уже плохо, что дом трещал, земля дрожала, а после твоего адского вопля все были готовы броситься в реку.

— Ничего я не орал, — возразил Чарли. — Это был настоящий вопль, брат.

— Что значит — настоящий? — Лайл в глубине души понял, но надеялся получить другое объяснение.

— Значит, не я вопил. Не человек. Дом кричал.

— Ясно. Старые балки скрипели от тряски.

Чарли остановился, уставился на него:

— Шутишь? Будешь тут мне втюхивать, будто дерево скрипело? Лучше признай, брат, что это был крик. Человеческий.

Лайл и сам так думал, хоть не мог поверить.

— Не человеческий. Кроме нас с тобой, рядом были лишь наши незваные гости, и никто из них не кричал. Так что вопль человеческим только казался.

— Нет. — Чарли быстрее забегал по комнате. — И он шел из подвала.

— Откуда ты знаешь?

— У двери стоял.

— Из подвала? — Лайл прохватила холодная дрожь вдоль спины. Он ужасно боялся подвала. — Почему ты мне не сказал?

— Вообще-то просто не успел. Позабыл, что у нас были гости?

— Все давно разошлись.

Чарли отвел глаза.

— Обязательно пойдешь смотреть?

— Обязательно, черт побери. — Идти в подвал ничуточки не хотелось, но иначе точно заснуть не удастся. — Может, сядешь? Меня раздражает твоя беготня.

— Не могу. Совсем слетел с катушек. Лайл, неужто ты не замечаешь? Дом переменился. Я сразу заметил, вернувшись сюда после встряски. Не могу сказать точно, а чую, что он стал какой-то другой... чудной.

Лайл тоже что-то чувствовал, но не признавался. Все равно что самому клюнуть на сверхъестественный бред, на который они приманивают рыбешку. Не дождетесь. Однако надо согласиться, что свет горит не так ярко, как до землетрясения. Или в углах тени немного сгустились?

— Прошедшая неделя истрепала нам нервы, и вот результат.

— Нет. По-моему, мы уже не одни в этом доме. Сюда как бы еще кто-то въехал.

— Вельзевул?

— Зря ты надо мной издеваешься. Не говори, что не чуешь!

— Ничего я не чую!..

Лайл замолчал и тряхнул головой, употребив двойное отрицание. Долгие годы старался стереть следы улицы в своей речи, но время от времени на ухоженной почве Третьего мира выскакивают сорняки. Произношение Ифасена взято из старого Третьего мира, косички — из нового. Ифасен — гражданин мира, не признающий границ между странами, расами, даже между жизнью и смертью.

Третий мир играет главную роль. Проникшиеся идеями «нового века» богатые белые простофили, составлявшие слой населения, на который охотился Лайл, уверены, что только древние примитивные цивилизации сохранили доступ к вечным истинам, забытым постиндустриальной технологической западной цивилизацией. Верят почти каждому слову африканца Ифасена, но отмахнутся от тех же самых слов Лайла Кентона, уроженца трущоб детройтского Вествуд-парка.

Лайл ничего не имел против избранной роли; фактически она ему даже нравилась. А Чарли не пожелал превращаться в ренегата, черного снаружи, белого внутри. Поэтому участвует в представлениях молча. Слава богу, хоть соглашается переодеться в Кехинде. Натягивает широкие штаны, подпоясанные веревкой, тяжело шлепавшие тапки на резиновой подошве, бейсболку с надписью «Тигры» козырьком назад. «Заново рожденный» любитель хип-хопа.

Услышав телефонный звонок, Лайл резко дернулся, облив пивом брюки. Нервы просто ни к черту. Взглянул на определитель — код Мичигана, — снял трубку.

— Привет, конфетка. Я думал, ты уже в самолете.

Бархатный голос Карины Хоукинс в трубке поднял волну страсти.

— Если бы. Рекламная программа затянулась, последний самолет ушел.

Он соскучился по Карине. В двадцать восемь лет — на два года моложе его — она возглавляла пресс-службу на рэп-волне в Дирборне. Они были практически неразлучны, пока Лайл не отправился на Восток, и последние десять месяцев переговаривались по телефону, планируя ее переезд в Нью-Йорк и устройство на здешней радиостанции.

— Тогда садись на утренний рейс.

Послышался зевок.

— Я совсем никакая, Лайл. Пожалуй, лягу спать.

Он не скрыл огорчения:

— Слушай, это уже продолжается три недели...

— К концу следующей все будет в полном порядке. Завтра звякну.

Попытка уговорить ее оказалась безрезультатной. Разговор закончился. Он мрачно замолчал, уставившись на подделку, висевшую на стене.

— Стало быть, не приедет? — спросил Чарли.

— Угу. Слишком устала. Много работы...

— Говорить не хочу, только она тебе крутит динамо.

— Не может быть. Заткнись.

Чарли пожал плечами и жестом застегнул рот на «молнию».

Лайл не признался в возникших уже подозрениях. Похоже, Карина, несмотря на сильное желание сменить место работы, охладевает к мысли покинуть уютную нишу в Дирборне и выйти на нью-йоркский рынок. А теперь начинает остывать к нему самому.

Остается одно: выкроить время на следующей неделе, поехать на запад, сесть перед ней, глядя прямо в глаза, поговорить, объясниться. Она ему нужна, он не хочет ее потерять.

Лайл взглянул на Чарли:

— Пошли, в подвал заглянем.

Младший брат молча кивнул, старший пошел вперед, спустился на первый этаж, свернул к старой кухне с линолеумом на полу, стал спускаться оттуда в подвал, щелкнул выключателем и ошарашенно замер на месте.

— Господи Иисусе... — Вспомнив, что Чарли стоит за спиной, прикусил язык и добавил: — Вот это трещина...

По словам агента из фирмы по торговле недвижимостью, продавшего им дом, подвал оборудовал владелец, после которого дом еще дважды переходил из рук в руки. Кем бы он ни был, вкусом не отличался. Навесной потолок с флуоресцентными лампами, вульгарные стенные панели под дерево, глупо имитирующие орех пекан, и оранжевый бетонный пол. Оранжевый! Как в плохом фильме шестидесятых или даже пятидесятых годов. Подвал в любом случае абсолютно не соответствует Менелай-Мэнор.

Теперь оранжевый пол расколола огромная трещина.

— Ух ты! — Чарли протиснулся мимо.

Рваная трещина протянулась по всей ширине между стенами с востока на запад, расширяясь в центре на пару дюймов. «Трещина» — не совсем подходящее слово. Бетонная плита расколота пополам.