Уничтожить Париж - Свен Хассель

Я зажал ладонями уши. Клаус оставался в позе бегуна, ждущего выстрела стартового пистолета. Думаю, мы все разделяли муки его последних мыслей. Оставаясь на месте, он был еще живым; едва двинется, станет, скорее всего, совершенно мертвым.

Клаус коснулся пальцами земли, готовясь к мигу, когда должен будет использовать свой последний шанс. А потом вдруг распрямился.

— Бросьте мне свои куртки!

Ему тут же бросили десять курток. Долетели только три. Малыш снова бросился вперед, но Порта мгновенно нанес ему удар саперной лопаткой. Тот хрюкнул и упал.

— Поблагодарите его от моего имени, — сдержанно сказал Клаус.

Он обмотал тремя куртками тело, прикрыв, насколько возможно, грудь и живот. Затем снова поднял руку в салюте.

— Прыгай! Ради Бога, прыгай!

Я слышал, как настойчиво шепчу эту команду, но ее заглушил внезапный слитный звон колоколов по всей местности. Колоколов, звонивших в честь освобождения Франции. Ветер доносил до нас ликующий перезвон, возвещающий, что Франция свободна. Люди забыли ужасы войны, ад высадки в Нормандии, разрушенные дома, разоренные поля. Они знали только, что теперь вновь стали свободными людьми. На улицах американские солдаты танцевали с французскими девушками. Vive la France! Mort aux Allemands![21]

Лейтенант Брандт напряг мышцы. И прыгнул. Разрывающий барабанные перепонки взрыв заглушил колокольный звон. Взметнулся язык пламени… Мы бросились вперед. Клаусу оторвало обе ноги. Одна лежала рядом с ним, другая улетела Бог весть куда. Все его тело было в ожогах, но он все-таки пребывал в сознании.

Старик сразу же сделал ему укол морфия. Мы с Портой наложили жгуты на кровоточащие культи. Мундир его был изорван, пахло горелой плотью. Клаус сжимал, сколько мог, зубы, но потом боль стала невыносимой, и его мучительные вопли смешались с веселым перезвоном.

— Еще морфия! — крикнул Малыш, очнувшийся после удара Порты.

— Больше нет, — негромко ответил Старик.

Малыш напустился на него:

— Что это, черт возьми, значит — нет?

Пауза.

— То, что говорю, — ответил Старик, раздраженно отбросив шприц. — Нет больше морфия.

Что могли мы поделать? Ничего. Только сидеть возле лейтенанта и мучиться вместе с ним. Кто-то вставил сигарету в его уже посиневшие губы.

— Все будет хорошо…

— Полежишь в госпитале…

— Ты не умрешь, это конец войны…

— Все будет хорошо, когда донесем тебя до базы…

— Слышишь колокола? Это конец войны!

Конец войны… Вскоре настал и конец жизни нашего лейтенанта. Он умер меньше чем через минуту, и мы пошли по минному полю по своим следам, между белыми вехами, которые он помогал устанавливать, неся его на плечах; похоронная процессия под торжествующий звон колоколов. Малыш шел первым. Порта замыкал колонну, играя печальную мелодию на своей флейте. Называлась мелодия «Полет диких лебедей»; она была одной из тех, которые Клаус любил больше всего.

3

Русский лейтенант Гаранин из Четыреста тридцать девятого Восточного батальона сделал со своим взводом татар[22] поразительную находку: в американской машине вместе с тремя мертвыми офицерами лежал набитый бумагами портфель. Гаранин сразу же схватил его и помчался к командиру роты; тот так же быстро решил, что разбираться с документами следует генералу Марксу, командующему Восемьдесят четвертой армией[23]. Поэтому оба офицера отправились к генералу, прихватив драгоценный портфель.

Генерал сразу же оценил находку Гаранина и, не теряя времени, сообщил о ней в штаб Восьмой армии. Там, к его удивлению и негодованию, рассмеялись и сказали, что он несет чушь[24]. Разгневанный генерал был способен лишь сидеть, кипя от злости; адъютант тактично встал рядом с ним и сам стал просматривать содержимое злосчастного портфеля. Оба были твердо убеждены, что документы подлинные.

— Герр генерал, не считаете, что секретная служба…

Генерал считал. Секретная служба должна быть немедленно поставлена в известность. Документы, вне всякого сомнения, были чрезвычайной важности. Затем он связался с генерал-фельдмаршалом Рундштедтом[25] и сообщил, что у него, генерала Маркса, есть совершенно секретные планы вторжения союзников в Нормандию. Планы недвусмысленно подтверждали истину того, что до сих пор было лишь догадкой: недавняя высадка представляла собой лишь прелюдию к полномасштабному вторжению, которое все прогнозировали в течение последних четырех лет.

— Ерунда! — завопил фон Рундштедт и швырнул трубку.

Генерал-фельдмаршал был непреклонен. Эти планы — фальшивка. Умышленная подделка. Подброшенная, чтобы достаться в руки такому легковерному болвану, как генерал Маркс. Если на то пошло, сами высадки имели цель ввести в заблуждение. У фон Рундштедта были свои взгляды на этот предмет. Разумеется, союзники планировали вторжение, это знал любой идиот, но высадки в Нормандии не были прелюдией к нему. Они проводились как тщательно продуманный отвлекающий маневр.

— Снять генерала Маркса с должности! — раздраженно приказал фон Рундштедт. — Он идиот, фантазер и не вправе командовать армией. К черту его.

ГОЛГОФА

Стояла ночь. Мы возвращались тремя колоннами по главной дороге на позицию № 112. Сырой туман Северного моря забирался нам в горло, под одежду, проникал до самых костей. Мы шли в хвосте одной из колонн. Авангард давно скрылся в тумане. Его существование мы просто принимали на веру.

Порта на сей раз не вел речь о еде. Он возвратился ко второй теме своих разговоров и рассказывал одну из бесконечных историй о шлюхах. Старик, замыкая колонну, флегматично шел, втянув голову в плечи; из уголка рта торчала неизменная трубка, каска свисала на подбородочном ремешке с винтовки. Мы всегда называли его Стариком. С самого начала. На самом деле он был фельдфебелем Вилли Байером, командиром нашего отделения. По армейским представлениям, он не был идеальным солдатом: сапоги его были велики на два размера, мундир — потрепанным, щеки покрывала недельная щетина; зато он был лучшим командиром отделения, какого я знал.

Мы свернули с дороги и пошли по тому, что, видимо, несколько дней назад было довольно обширным лесом. Но теперь деревья были повалены, земля изрыта танковыми гусеницами; повсюду землю густо устилали подбитые танки, брошенные джипы, опрокинутые грузовики. Не менее густо лежали груды человеческих тел.

— Господи, сколько же убитых! — пробормотал Малыш, впервые в жизни испытывая почти благоговейный ужас.

Порта сострадательно прервал на секунду рассказ о шлюхах.

— Крупнокалиберные снаряды, — сказал он.

— Это новый тип минометных мин, — возразил Хайде, всегда бывший в курсе последних новостей. — Они испаряют мундир и сжигают человека.

— О, превосходно! — сказал, захлопав в ладоши, Порта. — Жду не дождусь, чтобы испытать это на себе.

Действительно, обожженных тел на земле было много. Были и другие бросавшие в дрожь зрелища. У древесного ствола стоял голый парень без ног. Оторванные руки и ноги валялись повсюду. Малыш наткнулся на оторванную голову, все еще в каске, и с силой пнул ее, словно футбольный мяч. Легионер, обычно самый невпечатлительный из нас, прижал руку ко рту и отвернулся.

— От некоторых вещей, — сказал он, — меня выворачивает наизнанку. Зрелище катящейся по земле человеческой головы — одна из них.

— Здесь как в мясной лавке, — заметил Грегор, чье воображение отправилось в полет. — Разделанное мясо висит повсюду.

— По-моему, больше похоже на адскую кухню, — сказал Порта. — Держу пари, лежащего здесь жареного мяса хватит, чтобы целую неделю кормить половину немецкой армии.

— Заткни свою грязную пасть! — неожиданно рявкнул Старик.

Мы смущенно умолкли. Внезапно, едва Порта стал спрашивать, «рассказывал ли я вам о…», земля под нами загудела и затряслась, раздался оглушительный взрыв. Мы все инстинктивно упали на колени.

— Рота, рассыпаться!

Мы поспешно рассыпались. В небо взметнулся яркий столб огня. Должно быть, стреляла «Дора», реактивная установка с двенадцатью направляющими[26].

Гуськом, низко пригибаясь, мы двинулись в укрытие за одной из сложенных без раствора стен, которых много в этой части Франции. Противник осложнял нам жизнь тем, что менял позиции после каждого залпа, старательно перетаскивая орудия на новое место и паля в нас с неожиданных точек.

— Пошевеливайтесь! — прошипел Старик. — Снаряды падают все ближе. Вот-вот нас накроют.

В подтверждение его слов прямо позади нас взметнулась туча густого дыма, пронизанного темно-красным пламенем. Судя по страшным вою и крикам по другую сторону тучи, пострадали многие бедняги.