Капитан без прошлого 2 - Денис Георгиевич Кащеев

— Ничего такого уж интересного, — усмехнулся я. — Бегал по «Еве» от рогатого клыкастого чудовища. В какой-то момент почти ему попался — но тут как раз начались фокусы с гравитацией — и выскользнул…

— А я и не заметила, чтобы гравитация сбоила, — задумчиво проговорила девочка. — Ксен, а ты? — снова обернулась она к суперкарго.

— Я в хрустальном гробу лежала, — развела та руками. Медицинская аппаратура как раз с ней закончила, и с помощью сестры девушка осторожно села. — Там такого не чувствуешь. Но экзекуторша моя, вроде, стояла на ногах твердо…

— Наверное, это потому, что ты сама ничего не чувствовала, — предположила юнга.

— Наверное, — согласилась блондинка, неуверенно поднимаясь с койки на ноги.

— Уняйя, а тебе вообще ничего-ничего не почудилось? — поинтересовалась Дик и у фелиды.

— М-ня, почудилось, — откликнулась кошкодевочка. — Очень мешало работать, отвлекало, сбивало, м-ня. Только это было не страшное, а постыдное. М-ня, можно я не буду рассказывать?

— Настолько постыдное? — уточнила юнга.

— М-ня, ты даже не представляешь насколько!

— Типа, вырасту — пойму? — скривилась Дик.

— М-ня, — покачала головой Уняйя. — Человеку этого не понять!

— Тогда могла бы и рассказать! — сварливо заметила юнга, но фелида на это уже никак не прореагировала.

— Капитан, ваша очередь на штопку, — робко улыбнулась мне между тем Ксен, указывая на освободившуюся койку. — Дик, тебе, наверное, лучше пока выйти — капитану нужно будет раздеться, — заметила она затем девочке.

— Вот так всегда! — скуксилась юнга, но послушно двинулась к выходу из отсека.

«Я одного не понимаю, — мысленно обратился я к Аран, уже хромая к койке. — У Брин галлюцинация была напрямую связана с профессией. У Дик — с ее королевским происхождением. У Ксен — с перенесенным недавно потрясением… А почему мой кошмар был таким… ну не знаю… детским что ли? Чудище обло, озорно, огромно и лаяй… Несерьезно как-то!»

«Ничего себе несерьезно! — хмыкнула шестисолнечница. — Чудом живы остались!»

«Я не о том…»

«Да поняла я, поняла… Если честно, то тоже ожидала для себя чего-то иного… Может быть, знаете что? Это ваше “обло, огромно” — своего рода компромисс, некое среднее арифметическое наших с вами страхов. Мне предназначалось одно, вам — другое, а если совместить, вышло вот так…»

«Ну, может быть…» — я остановился возле койки и принялся расстегивать брюки, предварительно на всякий случай обернувшись к дверям: Дик в медотсеке уже не было.

* * *

Глюки глюками, но помимо полученных экипажем из-за них травм, имелось у случившегося еще одно отнюдь не иллюзорное последствие: к перевозке-то мы приняли двенадцать контейнеров, а вернуть в целости могли теперь всего десять — и это еще если не случится новых инцидентов. Тут, правда, Уняйя заверяла, что отныне у нее все под контролем и больше потерь не предвидится, но уже понесенные являлись проблемой. Да, сопровождающий нас подвел, и да, мы, вроде как, сделали все, что было в наших силах, но это еще предстояло убедительно доказать — ясно уже было, что деньги нам без разбирательства едва ли заплатят. К тому же, любой суд — это время, а нас оно здорово поджимало…

— Коммерческий арбитраж на Цолле довольно скор, — заметила Ксен, когда эта тема всплыла в разговоре. Цоллой называлась планета, к которой мы, собственно, летели. — Это было одним из факторов, которые я постаралась учесть при заключении контракта. Так что, если снова не застрянем в тоннеле, все равно должны уложиться в срок! Но вот что там решит суд…

— М-ня, неплохо было бы заставить господина укротителя свидетельствовать в нашу пользу, — промурлыкала Уняйя.

— Заставишь его… — проворчала Дик.

«Это как раз нетрудно, — заявила тут мне Аран. — С часу на час кинянин должен прийти в себя. Врать в этом состоянии он не сможет чисто физиологически — по крайней мере, какое-то время. Снимем с него показания, запишем в бортовой журнал вместе с текущими данными медицинской аппаратуры — будет неубиваемый аргумент!»

«Насчет бортового журнала — можно поподробнее? — попросил я шестисолнечницу. — Кажется, тут у меня снова пробел…» — некоторые вещи, известные каждому звездолетчику, еще недавно содержавшиеся в моей наложенной памяти, безвозвратно стерлись из нее при восстановлении исконных воспоминаний.

«Бортовой журнал стоит на каждом корабле крупнее орбитального челнока, – принялась терпеливо растолковывать мне ментальная собеседница. — И, по умолчанию, фиксирует все, что происходит в рейсе или на стоянке. Но у нас традиционно выбраны минимальные настройки: протоколируются только основные технические показатели и прямые обращения капитана к журналу — те же поощрения или выговоры членам экипажа. Однако при желании можно записывать куда больше — вплоть до частных разговоров команды и даже сцен в каютах — и потом воспроизводить их в виде голограмм…»

«Еще чего не хватало!» — нахмурился я.

«На “Орках” так редко делается — не столько даже из соображений этики, сколько экономя ресурс, – пояснила Аран. — Но бывает… Суть не в этом. Главное, что подобные записи очень любят суды: журнал опломбирован, задним числом его не подправишь. Технические данные тоже не сфальсифицируешь… Хотя в бытность мою цифровой копией кое-что я сделать бы и смогла, но там сложилась по-своему уникальная ситуация… В общем, в нашем случае мы зафиксируем в журнале показания Шулея, и если даже потом кинянин попытается юлить — от сказанного под запись уже не отопрется!»

«Тогда так и сделаем! — кивнул я. — Когда, говорите, этот орденов укротитель очухается?»

«По моим расчетам — через три-четыре часа. Может, даже раньше. И еще где-то около часа солгать у него просто язык не повернется. Вот позже, если восстановление пойдет своим чередом, уже возможно всякое…»

— Установим в медотсеке постоянное дежурство! — произнес я уже вслух. — Как только кинянин обретет дар речи — сразу его допросим!

— Чур я первая дежурю! — Дик живо вскинула вверх руку в тонкой голубой перчатке — надеть пару таких девочке пришлось, дабы не пачкать все вокруг гелем, по-прежнему густо покрывавшим ее покусанные червями кисти. — Можно?

— Добро, — согласился я.

* * *

— Как вас зовут? — четко спросил я под запись.

— Гле Шулей иль Кин, — бесцветным голосом проговорил сидевший напротив меня в