Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме - Карл Саган

В научной статье любым данным сопутствует указание на возможную погрешность. Негромкое, но внятное напоминание о том, как далеко наше знание от полноты и совершенства. По шкале погрешностей мы видим, в какой мере можно довериться этому знанию. Если погрешность невелика, значит, в этой области эмпирические знания достаточно развиты, но если погрешность увеличивается, значит, убывает определенность знания. За пределами математики мало в чем можно быть уверенным на 100% (хотя многие выдумки заведомо ложны).

Более того, ученые и сами стараются охарактеризовать уровень надежности своих высказываний об устройстве мира: что-то они относят к предположениям, гипотезам, т. е. к осторожным догадкам, но есть и законы природы, многократно, систематически подтверждаемые различными экспериментами. Но даже законы природы не абсолютны. Могут появиться новые данные, которых мы прежде не обнаруживали, — нечто, таящееся в черных дырах или внутри электрона, или феномен, проявляющийся на скорости, близкой к скорости света, — и тут-то наши законы природы нарушатся и нам придется их корректировать, хотя до сих пор в обычных условиях они нас не подводили.

Люди мечтают о полной определенности, они стремятся к ней, они порой притязают (в этом суть многих религий) на обладание истиной. Однако вся история науки — лучшего инструмента познания, каким обладают люди — показывает, что мы можем надеяться лишь на постепенное расширение знаний, можем учиться на ошибках и по касательной приближаться к познанию Вселенной, но никогда не добьемся полной и окончательной определенности.

Нам не выпутаться из заблуждений. Максимум, на что может рассчитывать очередное поколение, — еще чуть-чуть снизить погрешность, еще немного добавить к накопленному корпусу проверенных данных. Шкала погрешности — наглядное мерило для оценки надежности нашего знания. Ее указывают и когда прогнозируют результаты выборов («погрешность ±3%»). Представьте себе общество, в котором любую речь, передаваемую из конгресса, любую рекламу, любую проповедь будет сопровождать подобная шкала допустимой погрешности.

Едва ли не первая заповедь науки: «Не доверяй авторитетам». Ученые — тоже приматы, они склонны выстраивать иерархии и забывать это правило. Не раз людям довелось дорогой ценой убедиться в том, что и начальство может ошибаться. Утверждения самого авторитетного лица подлежат такой же точной проверке, как и любые другие. Подобная независимость науки, порой отказ принимать на веру традиционные представления, угрожает самодовольству учений, не столь критически настроенных или же претендующих на истину в последней инстанции.

Наука предъявляет нам мир таким, каков он есть, а не таким, каким мы бы хотели его видеть, поэтому далеко не все ее открытия сразу же понятны и приятны. Нам требуется время, чтобы перестроить свой менталитет. Иные постулаты науки очень просты, но порой возникает и сложность — либо оттого, что мир устроен непросто, либо оттого, что непросто устроены мы. Шарахаясь от «трудностей науки» (а может быть, она вовсе не трудна, это мы плохо подготовлены), мы отказываемся брать на себя ответственность за собственное будущее. Отказываемся от своего коренного права. Лишаемся уверенности в себе.

Но когда мы преодолеваем это препятствие, когда постигаем методы науки и ее открытия, когда обретаем новое знание и начинаем пользоваться им — тут-то мы чувствуем величайшее удовлетворение. Это присуще каждому, и в особенности детям: они любознательны от рождения, они понимают, что их будущее определяется наукой, но как часто подростков убеждают, что наука — не для них. По собственному опыту человека, которому объясняли науку и который сам ее объяснял другим, я знаю, какое это счастье — понять. Загадочные термины внезапно наполняются смыслом, становится ясно, что к чему, и открываются дивные чудеса.

К природе наука относится с неизменным уважением, даже с благоговением. Когда мы постигаем мир, мы ликуем, ощущая свое единство, слияние (пусть на миг) с величием космоса. Знания накапливаются из поколения в поколение во всем мире, и в итоге наука превращается в некое подобие всемирного, всеисторического метаразума.

Слово «дух» родственно слову «дыхание». Мы дышим воздухом — невидимым, но вполне материальным газом. Хотя привычное словоупотребление настаивает на особом смысле «духовности», дух тоже материя, как и наш мозг. Тут нет ничего, выходящего за пределы науки, и я позволяю себе порой употребить слова «дух» или «духовный». Наука не враг духовности, напротив: научное знание — глубочайший источник духовного. Когда мы осознаем свое место в бесконечности световых лет и сменяющих друг друга эпох, когда постигаем красоту, тонкость и сложность жизни, нас охватывает восторг, в котором гордость сочетается со смирением — это ли не парение духа! Такие же чувства вызывает великое произведение музыки или литературы, подвиги самопожертвования, как жизнь Ганди или Мартина Лютера Кинга. Представление, будто наука и духовность взаимно враждебны, лишь во вред им обеим.

Научные открытия бывают трудны для восприятия. Они бросают вызов издавна взлелеянным представлениям. В руках политиков или предпринимателей плоды науки могут обернуться оружием массового поражения или экологической катастрофой. Но свое дело наука делает.

Не все отрасли науки занимаются предсказанием будущего — палеонтологии, к примеру, это чуждо, — но есть и такие науки, которые дают весьма точные предсказания. Хотите узнать, когда произойдет очередное затмение Солнца? Можете, конечно, обратиться к магам и мистикам, но от ученых было бы больше проку. Они даже скажут, в какой момент и с какого наблюдательного пункта любоваться затмением, будет ли оно частичным, полным или кольцеобразным. Наука способна предсказать солнечное затмение с точностью до минуты и на тысячу лет вперед. Если вы страдаете от анемии, можете сбегать к знахарю, но стоило бы попринимать витамин В12. И вашего ребенка от полиомиелита убережет не молитва, а прививка. Интересует пол еще не рожденного младенца? Качайте свинцовый грузик на веревочке (слева направо — будет мальчик, взад-вперед — девочка, а может, и наоборот, в общем, с вероятностью 50% угадаете). По-настоящему точно (на 99%) пол ребенка предскажет ультразвук. Так воспользуйтесь же научным методом!

Религии частенько опираются на пророчества. А уж как склонны полагаться на них люди! Туманные, несбыточные предсказания каким-то образом подкрепляют их веру. Но разве хоть одна религия может сравниться по точности и надежности предсказаний с наукой? Любая религия позавидует такой способности точно, вновь и вновь, на глазах у самых закоренелых скептиков давать верные прогнозы. Ничего равного науке по этой части человечество не придумало.

Я призываю всех склониться перед алтарем науки? Подменяю одну веру другой, столь же безответственной? Вот уж не думаю. Я рекомендую прибегать к науке, потому что ее успехи наглядны и неоспоримы. Если б какой-то другой метод оказался лучше, я бы посоветовал его. Ведь сама наука не уклоняется от критики со стороны философии и не притязает обладать монополией на «истину». Рассмотрите еще раз тот пример с затмением, которое произойдет через тысячу лет. Сравните все известные вам учения, отмечайте, каким они видят будущее, кто делает уверенные пророчества, а кто лишь предположения, а главное — кто не забывает о шкале погрешности, ведь всякое человеческое учение подвержено ошибкам. Помните, что ни одна доктрина не может быть стопроцентной истиной. Выберете ту, которая в честном состязании оказывается (не кажется, а действительно оказывается) наиболее пригодной к делу. Если в разных, полностью друг от друга изолированных сферах опыта окажутся действенными разные теории, можно допустить их сосуществование при условии, что они друг другу не противоречат. Это не язычество — мы не умножаем идолов, мы отличаем реально существующее от ложных кумиров.

Встроенный в науку аппарат выявления и исправления ошибок как раз и способствует ее успеху. В науке нет запретных областей, нет деликатных вопросов, которые нельзя затрагивать, нет неприкосновенных истин. Открытость всем новым идеям и жесткая, придирчивая проверка всех идей — и старых, и новых — позволяют отделить зерна от плевел. Сколь бы умны, харизматичны, привлекательны вы ни были, вам придется отстаивать свое мнение перед лицом упорного и искушенного скептицизма. В науке приветствуется разнообразие и разногласие. Приверженцев разных теорий поощряют к спору — глубокому и по существу.

Со стороны этот процесс может показаться бурным и неуправляемым. Отчасти так и есть. Ученые люди, как все люди, подвержены эмоциям, зависят от своего характера и личностных особенностей. Но гораздо больше стороннего наблюдателя могла бы удивить та готовность, с какой подлинный ученый всегда поднимает брошенную ему перчатку. Вызов здесь не считается дерзостью, его поощряют и приветствуют. Наставники всю душу вкладывают в своих учеников, но, когда выпускник доберется до устного экзамена перед защитой диссертации, те самые профессора, от которых зависит его будущее, по косточкам раскатают беднягу. Конечно, экзаменуемый обливается холодным потом, да и кто бы не занервничал в такой ситуации? Но молодой ученый понимает, что в этот напряженный момент он обязан искать ответы на жесткие и пытливые вопросы старших коллег. А значит, готовясь к предзащите, он должен попрактиковаться в полезнейшем для ученого деле: предвосхищать вопросы, самому искать в своей диссертации изъяны и слабости, не дожидаясь, чтобы их обнаружили другие.