Купец из будущего. Ч. 1 - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николай Семенович, привыкший к бескрайним просторам Родины, к виноградникам юга, уходящим вдаль ровными рядами, смотрел на окружающие его поля и сады с легкой усмешкой. Все было как-то … убого, что ли… А ведь это плодороднейшая Франция, земли которой не шли ни в какое сравнение с полем отца Самослава, что было разбито на месте сожженного леса. Дальше пошли деревеньки вольных крестьян, которые были одеты в грубые рубахи помимо коротких штанов. Разбросанные в беспорядке домики под соломенными крышами не слишком отличались по размеру от тех, в котором жил в детстве Самослав. Там, где жили франки, хозяйства были побогаче, и дома были окружены службами. Тут были и загоны для волов, и амбары для зерна, и навесы, где это зерно сушилось. Такие хутора тоже не были редкостью, и бабы там ходили сытые и важные, цепляя жадный глаз Само развесистой тяжестью грудей. А чего такой бабе не важничать, ежели тот, кто свободную женщину просто за руку схватит, пятнадцать солидов по суду заплатить должен будет. А это пять коров добрых, целое богатство для простого человека. А ежели раб на свободную женщину покусится, то убьют его, как последнюю собаку.
— Хозяин, хозяин! — почтительно спросил Само у купца, дремавшего на козлах под неспешную поступь мулов.
— Чего тебе? — недовольно спросил тот, но недовольство было напускным. Приску было безумно скучно в дороге, где миля шла за милей, а по сторонам чередовался лес и зеленеющие поля.
— Хозяин, а почему все рабы от хозяев не убегут? Ведь на воле куда лучше, — спросил Само, уставив на купца чистый и наивный взгляд. А увидев, как разгорается гнев купца, добавил: — Не у всех же такой добрый хозяин, как у меня.
Гнев купца погас. Он не мог долго сердиться на этого мальчишку, уж слишком незлобив и безобиден тот был. Да и языки схватывал на лету, освоив помимо «мужицкой»[10] латыни языки франков и других германцев, говоры которых отличались довольно сильно. А при торговле вендами мальчишка был и вовсе незаменим, втираясь в доверие к своим землякам. Он мог утешить молодуху, потерявшую мужа, и та покорно шла дальше, веря улыбчивому пареньку, который обещал, что впереди ее ждет просто райская жизнь. Он мог взять за руку мальчишку, потерявшего родителей, и плести ему какую-нибудь чепуху, отвлекая того от горестных мыслей. Приск очень дорожил своим рабом, и частенько спускал ему мелкие прегрешения.
— Да некуда им бежать, — удивился купец. — Ну, вот представь, куда баба из вендов побежит, к примеру, из Бордо? Тут же у любого встречного вопрос возникнет, а чего это одинокая женщина, которая правильную речь не знает, одна по дорогам шатается. Ее же каждый свободный человек схватить должен и к графу отвести. А тот накажет и передаст хозяину. За укрывательство чужого раба такой штраф полагается, что дешевле трех новых сервов купить. А по лесам долго не побегаешь, есть же надо что-то.
— Да-а, — задумался Само, который решил такого рода вопросами восполнить пробелы в знании местной жизни. В памяти мальчишки-раба информации было совсем немного, потому что круг его интересов был предельно узок. — И, правда, — протянул парнишка. Надежда на побег стала призрачной. При всей простоте местной жизни каждый чужак был как на ладони, и добраться домой через густонаселенную страну беглому рабу было практически невозможно. Вот он и получил ответ на самый важный для него вопрос.
— А тебе это зачем? — подозрительно спросил Приск. — Не то бежать задумал? Я вот тебе задам сейчас, паршивец! Ты сегодня странный какой-то.
— Нет-нет, хозяин, что ты! — замахал Само руками. — Я у тебя как сыр в масле катаюсь. Я вспоминаю последнюю партию вендов, что на добычу камня для нового монастыря продали. Кому охота целый день киркой и молотом махать?
— Да, этих язычников, почитай, на верную смерть отправили, — нехотя признал Приск. — Если пять лет там протянут, то это чудо будет. Значит, так им милостивый господь отмерил. Значит, грешили много в этой жизни. Те, кто на императорских дромонах[11]весла тягают, еще меньше живут. Да ты и сам знаешь, вендов почти всех туда и продаем. В поле они работать не хотят, все норовят сбежать.
— Я пойду посмотрю, что там впереди, — нетерпеливо сказал Само, а хозяин милостиво кивнул, снова погружаюсь в дрёму. Бежать тут все равно было некуда, да и незачем. Мальчишка прав. Такого доброго хозяина, как он еще поискать.
А Самослав легкой рысцой потрусил в голову каравана, жадно осматривая свежим взглядом то, что видел не один десяток раз. Ведь он вырос в дороге, служа хозяину для всяких надобностей. Он знал, что впереди, в миле от каравана, десяток всадников осматривал дорогу, чтобы убедиться в отсутствии засады. Такой же отряд скакал сзади. Наемники франки шли в центре, удивляя окружающих необычным видом. Суровые парни с чисто выбритыми затылками и собранными в хвост на макушке рыжеватыми волосами выделялись в любой толпе. Само знал, что для них показать голый затылок врагу считалось страшным позором. Воины носили зеленые плащи с красной оторочкой, рубахи, обшитые разноцветной тесьмой, штаны и кожаные чулки, которые крепились к ноге перекрещенными лентами. На спине франки тащили круглые щиты и дротики-ангоны, которые метали мастерски. У многих на поясе был меч и легкий топор-франциска. Умелые ребята, отметил мальчишка опытным взглядом, вся снасть подогнана так, словно это вторая кожа. Войной на жизнь зарабатывают. А поскольку войны поутихли, перебиваются охраной караванов. Им бы на землю осесть, да видно, не по ним крестьянская жизнь. Им мечом махать привычнее, чем коров пасти и зерно растить. Не люди — волки, сильные и безжалостные. Удар франкской пехоты редко какая армия могла сдержать, уж больно страшен был ее натиск. И только аварские всадники били этих германцев раз за разом, безнаказанно расстреливая в бесконечной конной карусели.
Остальные же в караване были похожи на купца Приска. Телега с товаром, пара слуг да хозяин, что рассчитывал закупиться на беспокойном славянском приграничье. Кто шел за мехом, кто за медом, а кое-кто, как и хозяин, рассчитывал поживиться рабами. В Ратисбоне был отличный рынок, куда и гнали живой товар из земель вендов. Гнали авары, гнали баварцы, гнали и сами
