День Благодарения - Майкл Дибдин

Декор, который тогда казался приятно нейтральным и неброским, теперь выглядел грязным, затхлым, гнетущим. В телевизионных новостях губернатор некоего штата оправдывал свое решение не отменять казни шестидесятидвухлетней прабабушки, застрелившей своего скорого на кулаки мужа. Она умоляла его не убивать ее, сказал он, подражая ее дрожащему дребезжащему голосу, избавить ее детей и внуков от страданий, какие им причинит ее казнь, а затем он подтвердил свою веру в Иисуса Христа и в политику абсолютной нетерпимости. Среди других новостей первоклассник вытащил пистолет и застрелил шестилетнего товарища, когда у них что-то не заладилось с обменом карточками, члены следственной комиссии сообщили о находке «черного ящика» с направлявшегося в Сиэтл самолета, который неделю назад рухнул в Тихий океан неподалеку от Лос-Анджелеса, причем все погибли. Подробности в десять часов.

Вне отеля уже стемнело, промозглый дождик сеялся на печальные, потрескавшиеся, кишащие воронами улицы. На пристани я сел на первый же отходивший паром. Даже ночью берег все время оставался виден, неровные цепочки огней отмечали невысокие сланцевые обрывы, дома ютились среди искривленных хвойных деревьев, опасно примостившихся на буграх коварной глины. Эти замкнутые воды выглядели мелким озером, однако в свое время ледник выдолбил залив более чем на семьсот футов в глубину — фьорд, но без уравновешивающих отвесных берегов. Бессмысленно глубокий и потому семантически мелкий.

Когда паром причалил, я сошел на берег и завернул в бар угрюмого городишки, пораженного тем же оксюморонным недугом, как и пролив, который я только что переплыл, — транзитный лагерь местных перемещенных лиц, которые обрели то, в чем, им казалось, они нуждались, ценой потери единственного, что придало бы смысл всему этому. Здесь не существовало «здесь», kein Warum[3]. Я почувствовал себя дома. Добро пожаловать в общество за пределами смысла.

Я заказал пива у рыжей бой-бабы в майке с надписью «Не Лезь К Большой Эмме». Посетители, главным образом мужчины, пили, курили, трепались и травили байки, а барменша играла роль рефери и консультанта.

— Да просто вычеркни эту сучку из списка своих забот, дусик, — порекомендовала она кому-то, наливая мою пинту.

Во время долгого возвращения в Рено я спрашивал себя, какая часть того, что нарассказал мне Боб Аллен, была правдой. По словам Люси, он был тяжелым алкоголиком, поглощенным сумасшедшими планами, которые каждый раз должны были вот-вот обогатить семью, но неизменно в конце концов ставили ее перед долгами тысяч на сто долларов. И еще кое-что, под конец заставившее ее вышвырнуть его вон.

«Он лгал мне. Это стало последней каплей. Нет, ничего личного. Он лгал всем. Лгал самому себе. И даже не понимал этого. Он забывал разницу между ложью и правдой, или же реальность ничего для него не значила. Пока он верил, то, во что он верил, и было правдой».

Безусловно, портрет «Люс» как сверхзаряженной ненасытной шлюхи никак не согласовывался с моими воспоминаниями, но это еще не значило, что одно из двух было ложным. Люси, которую знал он, была вдвое моложе той, с которой познакомился я. Сомнительным же мне представлялось существование записей, фотографий и видео, которыми он меня язвил. Слишком уж все выглядело продуманным и спланированным, чтобы сдвинутый по фазе прожектер вроде Аллена сумел осуществить это в реальности. Несомненно, в воображении он все это проделывал; точно так же, как, по словам Люси, восстановил старинный паровоз у них на заднем дворе или разбогател, извлекая золотую пыль из половиц заброшенных хижин старателей. И я не думал, что именно этот план он привел в исполнение.

Нет, весь вечер был просто хитрой психодрамой, нагромождением провокаций, наездом мужика на мужика с целью до последней капли выжать из меня все эмоции, на какие я был способен. И приходилось признать, что выжимать нашлось что. Плюс — я же сам напросился. Ведь даже поездка туда была чистым психозом, как доказывал пистолет, купленный под воздействием минутного импульса. Аллен обвинил меня в том, что я приехал с целью его убить, это было смехотворно, как смехотворен был и надуманный предлог с детьми и завещанием.

Так почему же я поехал? Видимо, под влиянием шока, другого объяснения я не находил. И возможно, я все еще в шоке. Я потерял Люси, и он казался наилучшим палиативом. Бессмысленно. Как и поездка на пароме в этот портовый городишко пропавших надежд, и вечер за кружкой в паршивом баре.

А, к черту! Требовать у меня оправданий некому, и к тому же у меня есть наилучшее из извинений. Разве моя жена только что не умерла? А это — не самые подходящие времена, чтобы умирать, подумал я, сигналя Большой Эмме, чтобы она повторила. Неловкое положение для всех, кого оно затрагивает, словно тебя уволили из жизни. Конечно, наличествует и элемент невезения, но в общем и целом на тебя падает тень.

Или же я действительно намеревался убить Даррила Боба Аллена. Иначе зачем бы я потратил столько времени на тренировочную стрельбу в пустыне? Бесспорно, я был на него зол. Однако вопреки его утверждениям не столько за то, что он знал Люси молодой, но за то, что он был отцом ее детей. Даже после того их развода и его переезда в Неваду это обеспечивало ему статус в семье, на какой я не мог претендовать. Тема не обсуждалась, но тем не менее мы все это знали. Когда доходило до сути, я был просто наемным работником со стороны, а Даррил Боб был членом профсоюза.

Я стукнул кулаком по стойке так, что подпрыгнули пепельницы. Чем эта наглая, самодовольная бородатая задница заслужила такую удачу?

Ответ был очевиден. Люси хотела иметь детей. На пике своей плодоносности она загребла Даррила Боба, решив, что он обладает полезными хромосомными качествами, необходимыми для обеспечения того, чтобы соответственные фенотипические и генетические вариации сохранились в отпрысках, способных достичь полной зрелости и достаточно успешно конкурировать в пищевой цепи, как изнутри, так и извне, что обеспечит им оптимальную возможность в свою очередь произвести следующие поколения. Иными словами, он оказался в нужном месте в нужное время. Вся наша любовь и нежность и юмор были не более чем мочой на ветру. Мы «совершили дело», но они дали потомство. И ничто не могло этого изменить. Никогда.

Подошел кто-то из посетителей и взгромоздился рядом со мной на высокий мягкий табурет. Вышитая надпись на рабочем комбинезоне сообщала, что его зовут Чак.

— Все нормально? — спросил он.

Сообразив, что я нарушил один из неписаных законов этого бара, я сверкнул лебезящей улыбкой:

— Прошу прощения.

— Какие-то проблемы?

— По женской части.

Чак сочувственно кивнул:

— Самые скверные. Хочешь поговорить?

Я покачал головой.

— Дело-то в том, что мы тут никаких заварушек не хотим, понятно?

Я кивнул, почти в слезах. Он обошелся со мной ласково, этот здоровый детина. Мог бы одной рукой смести меня на пол, а вместо этого проявил участие.

— Никакой заварушки не будет, — заверил я его. — Прошу прощения, я просто на минуту задумался. Больше это не повторится.

— А может, все-таки хочешь поговорить?

— Да нет.

— Ну ладно. Но если тебе требуется временное облегчение, переключка, так, может, ты потолкуешь с Мерси[4].

— Что-что?

Он оглядел бар:

— А! Она еще не вернулась. Погоди немножко. Я тебе на нее укажу.

Чак вернулся к своему пиву и к своим приятелям. Вместо того чтобы ударить по стойке кулаком, я поразил ее пальцем.

Мой недавний полет в Рено не был первым. Пару месяцев назад мы отправились туда вместе на уик-энд передохнуть и поехали по шоссе, объявившему себя «самой пустынной дорогой Америки» — шоссе № 50 через северную Неваду в Юту. Поездка эта врезалась мне в память по двум причинам. Первой был ландшафт — нескончаемое чередование унылых горных хребтов и даже еще более унылых плато, заменяющих пастбища с пунктиром заброшенных старательских поселков с интервалами примерно в сто миль. Второй причиной было открытие, что Люси в душе была игроком.

Все заправки, магазины или стоянки, к которым мы сворачивали, предлагали три-четыре игровых автомата, а каждая закусочная и салун — еще больше. В некоторых были экраны, вделанные в столы или стойки, реагировавшие на прикосновение пальцев. Люси показала себя заядлым, но консервативным игроком. Она определила для себя лимит в двадцать долларов и ухитрялась к концу игры возвращать себе эту сумму, но когда пробовал я, нужные цифры никогда не выстраивались в ряд. Я всякий раз проигрывал.

Тут я вспомнил, что пора начать как-то зарабатывать деньги — и поскорее. Мне на ум пришло предложение какого-то кулинарного журнала, которое я тогда отверг, написать для них статью о малоизвестных французских винах, которым угрожало полное исчезновение. Может, стоит узнать, интересует ли их еще эта тема. Хотя бы тогда мне будет чем заняться. Я поиграл с мыслью назвать статью «Vins mourissants» [5], но не был уверен, что второе слово вообще существует.