Два листка и почка - Мулк Ананд

— Ты новый кули? — отрывисто спросил Хант на ломаном хиндустани; голова у него тряслась, как в лихорадке.

— Да, хузур, — подтвердил Гангу.

— Кто тебя привез — сардар Бута?

— Да, хузур.

— Где он? — спросил Хант, пристально разглядывая Гангу.

Гангу покачал головой, давая понять, что не знает.

— Почему это он не явился доложить мне о своем приезде? — воскликнул Хант, не обращая больше никакого внимания на Гангу.

— Хузур, он пошел домой, — вмешался Нараин. Хант огляделся по сторонам, нахмурился, круто повернулся и хотел уже уйти, как вдруг Леила, не подозревая присутствия белого сахиба, подбежала к Гангу: — Отец, кушанье го… — но при виде белого человека отпрянула назад и в испуге убежала, сверкнув голыми пятками.

— Чья она? — обратился Хант к Нараину.

— Это моя дочь, сахиб, — сказал Гангу.

— Почему же она убежала? — возмутился Хант. — Позови ее сюда!

— Она еще ребенок, хузур, — поспешно ввернул Нараин, не дав Гангу ответить. — А вот и Бута.

— Ну ладно, — Хант махнул рукой и направился к сардару; за ним побежала стайка любопытных, глазастых мальчишек.

— Благодари судьбу, брат, — предупредил Нараин Гангу. — Этот сахиб очень дурной. Он всегда навеселе. И он не уважает ни наших матерей, ни наших сестер. Он открыто живет с тремя женами кули.

— Да ведь моя дочь еще девочка, — прошептал Гангу. — Он не мог бы причинить ей вреда.

— Здесь всего можно ожидать, брат, — возразил Нараин. — Ни одна девушка и ни одна женщина не может чувствовать себя здесь в безопасности. Но пойдем ужинать, а потом вам надо отдохнуть, вы, наверно, устали после такого длинного пути.

И он увел Гангу.

Глава 4

— Какие будут на сегодня распоряжения, сэр? — спросил Рэджи Хант, молодцевато входя в кабинет Крофт-Кука.

Управляющий сидел, зарывшись в бумаги, и в первый момент даже не взглянул на вошедшего; но вот он поднял голову, улыбнулся и сказал: — Доброе утро, Рэджи! — и стал задумчиво перебирать трубки, лежавшие на подносике с правой стороны его огромного письменного стола, словно решая какой-то сложный вопрос.

— Да никаких, пожалуй, — произнес он немного спустя. — Я сегодня намереваюсь на слоне поехать на станцию, встретить поезд, с которым привезут деньги. Не беспокойтесь. Но мне нужен еще охранник. Кого вы можете мне дать?

— Бута вернулся вчера из поездки на равнину, — ответил Рэджи, — правда, он еще не являлся ко мне с докладом. Его сегодня поставили присматривать за расчисткой леса. Он привез с собой всего лишь одного старика кули с семьей из трех человек.

— Ладно, хватит Буты, — согласился Крофт-Кук после минутного размышления. — Я думаю, нам нечего тревожиться за вербовку. Она наладится, когда улягутся беспорядки, вызванные националистами… Дали этой семье квартиру?

— Да, сэр, еще вчера.

— Отлично, — сказал Крофт-Кук; затем, будто что-то вспомнив, взглянул на часы и недовольно нахмурился: было уже половина десятого.

Это не ускользнуло от Рэджи. Он понял: бура-сахиб выражает неудовольствие его опозданием. Сам Крофт-Кук всегда приходил на работу во-время, минута в минуту.

Пробормотав что-то на прощанье уже не столь уверенным тоном, Рэджи вышел из комнаты.

На улице стояла его верховая лошадь Тайпу, высокая и статная, она грызла удила и косила глазом на красную ливрейную куртку Хамир Синга, вестового конторы.

Взяв у него поводья, Рэджи вскочил в седло и через секунду уже скакал по плантации к участку леса, где проводилась расчистка: администрация намеревалась добавить десяток-другой акров к тем полутора тысячам, на которых тянулись стройные ряды чайных кустов.

Всякий раз, объезжая плантации, Рэджи испытывал прилив гордости при мысли о том, что вот он, белый человек, осваивает новые земли. Его переполняло непередаваемое словами физическое ощущение здоровья, он чувствовал его во всем теле — в пояснице, в мускулах рук, в бедрах, в ногах, затянутых в краги до самых щиколоток. Сознание своей силы вызывало невольное желание привлечь чье-нибудь внимание и вызвать восхищение. Он находился в состоянии какого-то экстаза, но иногда по утрам, если ему случалось немного опоздать на работу и Крофт-Кук укоризненно на него косился, телячий восторг сходил на нет. К тому же в эту одуряющую жару пот лил с него в три ручья, что также, конечно, сильно снижало настроение. Он с облегчением подумал, что сегодня после обеда ему не придется ехать за деньгами для конторы на этой нелепой махине — слоне; как бы великолепно он ни выглядел со стороны, восседая в паланкине, после десятимильного пути желудок от тряски расстраивался на неделю, и к тому же он страдал от морской болезни и изо всех сил сдерживал тошноту, чтобы не осрамиться перед кули.

Лошадь, испугавшись тени, которую отбрасывали на дорогу деревья, шарахнулась в сторону. Рэджи взял ее в шенкеля и натянул повод так резко, что она взвилась на дыбы. «Тайпу стала что-то часто закидываться», — подумал он и вспомнил, как едва не свалился с седла, когда она в первый раз сделала свечку. Но лошадь, немного погорячившись, обычно снова устремлялась вперед, нетерпеливо грызя мундштук и роняя пену, и Рэджи любил воображать, что он похож на Наполеона Бонапарта, ведущего свои полки через Альпы; он не раз любовался в своем школьном учебнике истории картинкой, изображавшей этот знаменитый поход. Сознание этого сходства всегда усиливалось, когда Тайпу шла полным аллюром и Рэджи проезжал мимо сотен кули, расчищавших заросли. В этих случаях он всегда взмахивал плетью и поднимал лошадь в галоп, словно брал приступом крепость. И в душе ликовал, подъезжая к кули с таким же видом, с каким, вероятно, Наполеон являлся перед своими солдатами, возвышаясь над ними, как великан над пигмеями, внушая страх и трепет. Эта ребяческая фантазия так часто овладевала им, что он мог вызывать ее в своем сознании в любой момент; и он нередко эго делал, разыгрывая сам перед собой роль императора французов, потому что в двадцать два года и по умственному и по душевному развитию он оставался все тем же школьником из Тонбриджа, хотя уже успел побывать командиром на военной службе и теперь получил должность заместителя управляющего плантацией в Ассаме.

Участок плантации, где работали кули, занимал крутой склон близ бунгало заведующего. Тайпу задыхалась и храпела, галопом поднимаясь в гору с напряженно вытянутой вперед шеей и вздернув породистую голову. Заметив, что она сбавляет ход, Рэджи свирепо пришпорил ее и ударил хлыстом по крупу. Лошадь споткнулась и ободрала колени о корни дерева. Спасительный проблеск здравого смысла в затуманенном фантазиями сознании Рэджи помешал ему до конца разыграть роль Наполеона Бонапарта на потеху кули; он отдал поводья и шагом подъехал к работающим.

— Салаам, хузур! — приветствовал его сардар Бута. Он стоял с лопатой в руке, понукая работающих кули.

Двое из них, находившиеся поблизости, заметили сахиба и покорным жестом поднесли руки к грязному лбу, с которого струился пот; остальные изо всех сил рубили, резали и подсекали заросли кустарника, молодых деревьев и побегов, перевитых лианами.

При виде топоров, которыми рубили сплеча, острых серпов и ножей в груди Рэджи вспыхнул воинственный пыл уничтожения — ему захотелось вот так же врубиться топором в зеленую стену джунглей. Но даже в шутку вряд ли можно было белому человеку делать ту же работу, что и кули, — это считалось недостойным белого; допускалось лишь управление трактором.

— Почему ты не явился ко мне вчера, когда приехал? — обратился Рэджи к Буте на ломаном хиндустани, спрыгнув с лошади.

— Хузур! — промолвил Бута и остановился, униженно кланяясь.

— Поедешь в охране с бура-сахибом за деньгами…

— Берегись, сахиб! — окликнул кули, сгибаясь под тяжестью срезанных веток, которые он нес, чтобы сбросить в овраг, неподалеку от места, где стоял Рэджи.

— Осторожней, болван! — закричал Рэджи и ударил кули хлыстом по ногам. — Обойти не мог? Ты что, не видишь, что я тут говорю с сардаром?

Сделав резкое движение, кули потерял равновесие и упал, но и лежа он все же пытался приветствовать сахиба и простонал: — Я не видел вас, хузур; ветки закрыли мне лицо!

Гангу, работавший поблизости под надзором Буты, видел эту сцену; кровь бросилась ему в голову, и у него застучало в висках.

Черные, блестящие от пота фигуры работающих окаменели; кули решили, что кто-нибудь по неосторожности всадил себе топор в ногу или отрезал пальцы вместе с травой; это случалось нередко. Но увидав «Раджа-сахиба», как они величали Рэджи, кули догадались, что он кого-нибудь избил — это случалось довольно часто. Они опустили глаза и нагнулись, готовые снова взяться за работу после нескольких секунд передышки.

— Давай, давай, продолжай! — нетерпеливо крикнул Рэджи. — Пойдем! — обратился он к сардару и двинулся дальше, обходя ряды работников.