Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности - Борис Рыбаков

Доказателен также и факт установления тождества греческими купцами (плававшими в северные моря за британским оловом и литовским янтарем) между местными племенами южного берега Балтики и далекими «скифами»-сколотами Приднепровья.

Скифо-балтская географическая концепция была создана в ту пору, когда днепровские праславяне под именем скифов-пахарей были хорошо известны по хлебной торговле через Ольвию, а висло-одерские праславяне были открыты мореплавателями.

1.5. УПАДОК В РЕЗУЛЬТАТЕ САРМАТСКОГО НАШЕСТВИЯ

Полнокровное развитие сколотского общества в V–III вв. до н.э., дошедшего, судя по всему известному нам, до уровня государственности, было прервано сарматским нашествием II в. до н.э. Сарматы двигались с востока, от низовий Дона, и в конце концов достигли Среднего Дуная. Они отрезали лесостепных сколотов от степных скифов-кочевников, ушедших в сердцевину Крыма. В Среднем Подненровье сарматы уничтожили одно из сколотских царств по Тясмину и сильно потеснили северное царство (киевская археологическая группа), заняв обширное Перепетово Поле на север от р. Роси. Только что зародившаяся праславянская государственность Среднего Поднепровья исчезла примерно на четыре столетия, впредь до сложения новой благоприятной конъюнктуры.

Можно допустить, что во время сарматского нашествия какая-то часть днепровских сколотов из полностью разгромленного тясминского «царства» ушла не на север, а на юг, слившись с настоящими скифами и разделив с ними противостояние сарматам. Очень уж быстро, сразу после нашествия, на Нижнем Днепре возникли крепости и города, которых у кочевых скифов никогда ранее не было (кроме Каменского городища, ниже порогов, охранявшего царские некрополи). В пользу переселения на юг говорит наличие зарубинецких материалов в позднескифских городищах.

Нашествие новых степных кочевников отразилось в русском, украинском и белорусском фольклоре, записанном этнографами XIX в. (так же, как и набеги более древних киммерийцев). Символом степняков по-прежнему является огненный, многоглавый Змей (иногда Змей Черноморский). Появляется новый тип героя, связанного не с царской, а с крестьянской средой. Хронологической приметой отголосков богатырского эпоса сарматского времени является обилие женских враждебных персонажей: здесь есть и «змеиные жены», и «змеиные сестры», и гиперболизированный образ Бабы-Яги, владеющей табунами коней и летящей по воздуху в своей ступе, в которой легко угадать славянское осмысление скифо-сарматского походного котла.

У сарматских племен существовал своего рода аристократический матриархат: известны богатые и почетные захоронения сарматских женщин с оружием и конским снаряжением. Сарматов греки называют «женоуправляемыми». Сказки повествуют о царстве Бабы-Яги и о приморском «девичьем царстве» с каменными крепостями. Не лишено вероятия, что степная Баба-Яга во главе враждебного конного воинства, столь далекая от традиционного образа (избушка на курьих ножках в непроходимых лесных дебрях), есть отзвук авангарда сарматских племен — языгов, первыми напавших во II в. до п. э. на Поднепровье (языг — Яга). Все это связывается в единый комплекс и позволяет видеть в таких сказках отражение героического эпоса, созданного потомками сколотов и невров в пору длительного противостояния сарматским набегам. 

Сарматское нашествие, не только разрушившее сколотские «царства», но и перерезавшее надолго торговые пути в греческие города, сильно понизило общий уровень праславянской жизни. Праславяне Среднего Поднепровья сарматского времени известны нам по памятникам раннего этапа зарубинецкой культуры, облик которой в известной мере сходен с более ранней и довольно примитивной милоградской культурой (невры). Население в лесостепном Среднем Поднепровье поредело, и наблюдается интенсивная колонизация лесной зоны Верхнего Поднепровья: левобережье Припяти, Днепр до Смоленска, все пространство между Днепром и Десной и отчасти верхняя Ока. Новые поселенцы занимали древние небольшие городища милоградцев, укрепляли их дополнительными валами и строили свои, тоже небольшие, крепостицы-убежища.

Севернее зоны милоградской культуры праславяне внедрялись в земли балтийских племен, поклонников бога Криве. Когда колонизационный процесс завершился, то население обширной области вокруг Валдайской возвышенности, славянское по языку, получило название «кривичей».

Возможно, что именно к этому времени упадка и ухода из лесостепи в лес относится запись Нестора о приходе радимичей и вятичей на Сож и Оку и оценка первобытного уровня жизни этих лесных жителей: «Живяху в лесе звериньским образом».

Западная половина славянства (пшеворская культура) не испытывала такого резкого понижения уровня.

Показателем упадка и изоляции праславян в результате сарматского ига является географическая концепция крупнейшего ученого античного мира — грека Страбона (64 г. до н.э. — 24 г. н.э.). Говоря о скифах, он имеет в виду чаще всего саков Средней Азии (где он сам путешествовал); в достоверности сведений Геродота он сомневался, как и в сообщениях Питея. Отголоски скифо-балтийской концепции у Страбона есть (весь север Европы — скифы и кельто-скифы), но они остались для него неподтвержденными. Географ сам ссылается на то, что верхнее течение рек Восточной Европы недоступно для изучения из-за кочевников-сарматов. Страбон в отличие от Геродота заявляет, что земли и народы между Альбисом (Эльбой) и Борисфеном (Днепром) — неведомы. Этот тезис Страбон повторил несколько раз. Молчание Страбона, его неосведомленность о континентальных областях Европы — результат исчезновения праславян из деловой сферы и из поля зрения греков на рубеже нашей эры.

Только столетие спустя после Страбона появились сведения о славянах под именем венедов. Это несомненно результаты соприкосновения римлян во время германских походов Цезаря с племенами южной Прибалтики. Плиний Младший (около 77 г. н.э.) пишет о «Скифском береге», о венедах близ Вислы. Тацит в главе о германцах вскользь упоминает венедов как соседей германцев и сарматов. Сведения Плиния относятся к славянской пшеворской культуре, а Тацита — отчасти и к зарубинецкой.

Предельная краткость сведений этих двух римских авторов хорошо объясняется отрезанностью тогдашних славян от греко-римского мира в пшеворской области — германцами, а в зарубинецкой — сарматами.

В эпоху Плиния и Тацита «великий народ венедов» занимал в Европе обширную область шириной около 600 км в меридиональном направлении и около 1600 км с запада на восток. Эта территория занимала часть побережья Балтийского моря («Венедского залива») от острова Рюгена с его знаменитым святилищем Святовита и до устьев Вислы. Юго-западная граница шла долиной Эльбы, Богемскими горами и Карпатами. Юго-восточная граница шла по краю степи от Карпат к Днепру, переходя и на левый его берег, в бассейне Десны. Наименее ясна северо-восточная граница — она терялась в лесах северо-востока.

Область, заселенная славянами, занимала около миллиона квадратных километров. В нее целиком входила одна из крупнейших компактных ландшафтных зон Европы — зона широколиственных лесов (от Эльбы до Десны). В южной части в эту область входили дубравы и буковые леса, а на юго-востоке — плодородная лесостепь. В почвенном отношении зона широколиственных лесов совпадала с подзолистыми почвами, а лесостепь — с черноземом. Более или менее однородная в климатическом отношении славянская область, во всех своих частях была удобна для земледелия и оседлого скотоводства. Отсутствие заметных географических рубежей внутри области способствовало установлению связей между славянскими племенами и проникновению славян в соседние северо-восточные земли.

Одно из самых ранних свидетельств о славянах — драгоценные строки в «Германии» Корнелия Тацита (98 г. н.э.) — говорит нам об их подвижности и о походах как на север, так и на юг: «Венеды заимствовали многое из их (сарматских) обычаев, ибо они простирают свои разбойничьи набеги на все леса и горы, возвышающиеся между певкипами и феннами»{4}. Под феннами, живущими в плетеных хижинах, не знающими земледелия и охотящимися с костяными стрелами, нужно, очевидно, понимать народы далекого северо-востока Европы. Пев-кины — народ, живущий в то время в дунайских гирлах, входивших в состав Римской империи. Тацит сообщает нам как о внедрении славян в среду финно-угорских охотничьих племен, так и о походах на пограничные римские земли, где находились римские крепости. О местоположении острова Певки, по имени которого названы певкины, Плиний пишет: «…Истр… изливается в Понт шестью широкими устьями. Первое устье — Певкийское; недалеко от него лежит сам остров Певка…»{5}. Счет устьев ведется с юга на север, следовательно, певкины находились внутри омываемого устьями Дуная пространства, и славянам, для того чтобы проникнуть к ним, нужно было преодолеть шесть гирл с болотистыми берегами. Здесь, в Добрудже, были римские города: Диногетия, Трезмис, Новиодунум, Эгисс, Аррубиум, Гальмирис и в конце I в., в эпоху Тацита, стояло два легиона римских войск. Походы венедов на эти задунайские области свидетельствуют о достаточной силе и организованности славянских дружин.