Расстрельная команда - Олег Алкаев

Ознакомившись со всеми доступными мне материалами, в том числе и оперативного характера, а так же проанализировав ряд закономерностей, таких, как истребование у меня расстрельного пистолета в дни исчезновения Захаренко, Гончара и Красовского, использование преступниками в обоих случаях похищений автомобиля «БМВ» красного цвета, а так же приняв во внимание патологическую, присущую лишь садистам, тягу главного СОБРовца, Павличенко, к созерцанию процесса убийства, и его близость к Сивакову, я пришел к твердому убеждению о несомненной причастности этих лиц к похищению оппозиционных политиков.

Это «открытие» не привело меня в восторг, ибо я не знал, что мне с ним делать дальше. Мне не с кем было даже поделиться своими соображениями на эту тему, так как я знал, что в случае утечки информации и доведения её до сведения подозреваемых мною лиц, я с большой долей вероятности мог рассчитывать на пополнение списка пропавших без вести. Я также знал, что моё исчезновение или даже откровенное убийство никого не удивит, ибо в силу своей профессии рассчитывать на всенародную любовь мне не приходилось, а количество желающих побывать на моих похоронах значительно превышало количество желающих доброго здравия. Это были издержки «производства», и с этим приходилось считаться. Но если от нападения какого-либо пьяного или обкуренного отморозка можно было защититься, и к этому в принципе был готов каждый сотрудник МВД, то от группы хорошо подготовленных и вооруженных бойцов, да ещё уверенных в том, что они выполняют важное правительственное задание по ликвидации «врага народа», не мог спасти ни один бронежилет и никакая маскировка. Так как был задействован хоть и незаконный, но государственный механизм преследования и расправы и противостоять ему не было под силу никому. Кроме того, меня очень беспокоил факт двукратного изъятия у меня расстрельного пистолета. Исходя из худшего и предполагая, что из него могло быть совершено убийство похищенных лиц, я рассуждал примерно так: «Если вдруг когда-нибудь будут обнаружены тела убитых из этого пистолета людей, то в них вполне могут быть обнаружены и пули, по которым легко установить владельца оружия, то есть меня. Что будет дальше можно расписать с ювелирной точностью. Ни у кого не вызовет больших сомнений умело преподнесенная информация о том, что преступления совершил обезумевший от деятельности палача начальник СИЗО. Мотивы преступлений здесь никакой роли не играли бы и вообще не принимались бы во внимание. Какие могут быть мотивы у сумасшедшего? А если ещё он будет убит при задержании, или сам застрелится, то вообще красота. Не надо будет мудрить с экспертизами да с адвокатами возиться. Вот где воистину прав незабвенный Сталин, выведший известнейшую формулу диктаторского правления: „Есть человек – есть проблемы. Нет человека – нет проблем“.

Конечно, у меня был маленький шанс доказать, что в дни пропажи политиков пистолет передавался в распоряжение министра. Но это было бы реально только в том случае, если бы я остался жив, и что мне дали бы возможность предъявить в качестве вещественного доказательства книгу учета выдачи оружия. А если она исчезнет, то все мои ссылки на свидетелей теряют смысл. Ибо кто осмелится свидетельствовать против самого министра на основании сомнительных, голословных заявлений какого-то чокнутого «тюремщика».

В сложившейся ситуации необходимо было срочно предпринимать какие-то меры по обеспечению себе хоть какого-то «алиби», поэтому первое, что я сделал, это укрыл в надежном месте книгу учета выдачи оружия, поручив её хранение особо доверенному человеку. Кроме того, я частично посвятил его в суть возникших у меня проблем и разъяснил, как нужно поступать в случае моей внезапной смерти или исчезновения. Книга учета выдачи оружия не являлась секретным документом, поэтому у меня не возникло проблем с её списанием, как пришедшей в негодность и заведением аналогичной новой. Принятые меры хоть и обеспечивали моё алиби, но личную безопасность не гарантировали. Не вселяло оптимизма также и то, что, располагая достаточными первичными данными о совершении конкретными лицами тяжких преступлений, я впервые в жизни ощутил полное бессилие в вопросах реализации имевшейся информации. Я очень долго думал, кому можно изложить свои подозрения в отношении преступной деятельности Сивакова и Павличенко и пришел к малоутешительному выводу: делать это официально ни в коем случае нельзя. Учитывая «революционный размах» их «правоохранительной» деятельности и почти полное пренебрежение правилами конспирации, было вполне очевидно, что у них есть очень надежное «прикрытие» со стороны властных структур, в данном случае – со стороны Совета безопасности и, скорее всего, лично в лице его секретаря Шеймана. Таким образом, обращение в любой правоохранительный орган республики (МВД, КГБ и Прокуратуру), равно как и передача им любого рода информации по поводу преступной деятельности высоких чинов из МВД немедленно стали бы достоянием секретаря Совета безопасности Шеймана. Это означало бы только одно: немедленную «разборку» с заявителем, которая могла закончиться для меня единственно вероятным исходом, именуемым в медицине как «летальный».

Понятно, что такой вариант меня не устраивал, но и сидеть сложа руки я уже не мог. Я знал по опыту: то, что пришло в голову мне, вполне может прийти в голову и другим «заинтересованным лицам». Без особого труда вычислив потенциальный источник опасности, они, с перепугу, как это всегда бывает при совершении особо тяжких преступлений, вполне могут заняться «зачисткой» этих самых «источников» и «носителей». Итог «зачистки» был вполне прогнозируемым и оптимизма не вызывал. Поэтому надо было что-то предпринимать.

Оценив и взвесив все обстоятельства, я начал действовать следующим образом. Хорошо зная некоторых лиц из числа своих сотрудников, которые на негласной основе сотрудничали с органами КГБ, я в осторожной форме, с учетом должностных обязанностей и компетенции каждого довел до их сведения информацию, что определенные источники в СИЗО располагают данными об обстоятельствах похищения Захаренко, Гончара и Красовского. Учитывая значимость произошедших в стране событий, эта информация должна была обязательно дойти до руководства КГБ и трансформироваться в целый ряд оперативных мероприятий, направленных на проверку полученных сведений, их документирование, уточнение источников их происхождения и массы других действий, связанных с осуществлением оперативно-розыскной деятельности органов КГБ.

Шло время, но никакого «движения» со стороны чекистов я не замечал. По характеру запущенной мною информации лица, проводившие её проверку, неминуемо должны были бы выйти на меня, причем как официально, так и конфиденциально. В том, что информация дошла до «пункта назначения», я не сомневался. Я знал, что агентура современного КГБ, взращенная в период острой нехватки в стране шпионов и диверсантов, дабы не оставить себя и своих наставников без средств к существованию, с большим усердием собирала по миру любые сплетни. Полученная таким образом информация «творчески» обрабатывалась дядями со строгими лицами и приобретала статус документа «государственной важности». В итоге бредовые рассуждения какого-нибудь пере– или недопившего «дяди Васи», скажем, по поводу «падения градуса» водки и снижения в связи с этим обороноспособности державы, в руках этих несомненно талантливых людей превращались в многостраничные доклады со множеством строжайших указаний и резолюций и во всеохватывающие планы по обеспечению безопасности государства от военно-экономической диверсии. Всё это я говорю не затем, чтобы несправедливо обидеть сотрудников этого «героического заведения», а только чтобы напомнить им, что это именно они, мягко говоря, прос…ли зарождение и развитие преступной организации под названием «СОБР».

Итак, реакция органов КГБ на «слитую» им информацию существенно затянулась. Наверное, кто-то никак не мог принять нужного решения. Или не хотел. Что, в общем-то, сути дела не меняло, и я продолжал оставаться со своими проблемами один на один.

Неожиданно весной 2000 года пришло известие об отставке Сивакова с поста министра МВД. Никто не знал её причин. Ходили только слухи о том, что Сиваков стал появляться на службе в состоянии легкого подпития, и что он направил Лукашенко какое-то бредовое письмо о своем видении проблем борьбы с преступностью, которое последнему очень не понравилось и не нашло понимания. Лично мое мнение по поводу отставки следующее: Сиваков с помощью подхалимов вполне искренне уверовал в своё предназначение «мессии», «спасителя» государства. Стал исподволь готовить себе почву для занятия президентского кресла. Однако он настолько увлекся саморекламой, что раньше времени «вышел из берегов» обозначенного ему номенклатурного русла. Часовые заводы тысячами штамповали часы с изображением бравого генерала в краповом берете. Его портреты в обязательном порядке стояли на столах и висели на стенах кабинетов у всех сотрудников МВД и по тиражу далеко опережали президентские. Его частые поездки по различным регионам Белоруссии стали сопровождаться обязательным собранием чиновников местного административно-хозяйственного аппарата и многочасовыми выступлениями перед ними. В общем, хотя все эти мероприятия и были запланированы как «отчет министра перед населением о проделанной работе», но по своей масштабности и тематике больше смахивали на откровенную предвыборную агитацию, разумеется, в пользу самого Сивакова. Он действительно становился популярным. И не только в милицейской среде. Это, разумеется, не могло быть незамеченным, и «батька», абсолютно не нуждавшийся в таком ретивом сопернике, решил лишить его «агитационной» возможности самым радикальным способом – освобождением от должности. Я повторяю, что это лишь моя версия истории об отставке министра, и я абсолютно не претендую на её достоверность, тем более что в то время нас, действующих сотрудников, гораздо больше волновал вопрос о том, кто же будет новым министром?