Пока ты не спишь - Мишель Бюсси

Василе одарил майора Огресс мальчишеской улыбкой.

– Для меня это очевидно! Я готов усомниться в его словах о двух мамах, я не знаю, насколько искренни Мулены, но в одном не сомневаюсь: малыш перенес тяжелейшую травму и его мозг возвел толстенные стены, чтобы запереть призрак в самом дальнем уголке памяти.

Психолог почувствовал, что снова завладел вниманием Марианны, и продолжил, стараясь не торопиться и говорить убедительно:

– Есть одна загвоздка… понимаете, это не травма в ее классическом виде. Малон не боится своих новых родителей. Он их даже любит. Но считает, что они ненастоящие мама и папа.

– Подобные симптомы могли быть спровоцированы педофилией или жестоким обращением со стороны близкого человека, не обязательно отца или матери?

– Я ничего подобного не выявил.

Марианна посмотрела на часы. 12:20.

Уже несколько секунд в окно ее кабинета ломился неистовый, необузданный, злой ливень. В Гавре часто случались короткие дожди, влажность и сероватый туман пропитывали бетонные стены домов в центре города, портовые камни и галечные пляжи.

Через стекло перегородки Марианна видела, как по коридору не торопясь прохаживаются ее подчиненные. Этот язык тела означал одно: Тимо Солер признаков жизни не подавал. Или признаков смерти – если профессор Ларошель слишком уж активно «пошалил» скальпелем.

Она решила продолжить разговор, и на сей раз не ради прекрасных глаз психолога. Пусть расскажет о раннем детстве Малона Мулена и всех других малышей с «нуля до четырех». Майор Огресс надеялась, что однажды сумеет выносить и произвести на свет такого человечка.

– Буду откровенна, господин Драгонман. Все, что я сейчас услышала, напоминает дурацкую шутку, но вчера вы сказали, что дело срочное, и меня это обеспокоило. Вы утверждаете, что память вашего маленького пациента сотрется, поэтому действовать нужно очень быстро. Объясните точнее, что случится, если никто, кроме вас, ему не поверит?

Маленькая стрелка на 12, большая – на 4

Между дверью и белым кафельным полом оставалась щель сантиметров в десять – наверное, чтобы уборщице было удобнее выметать занесенный с улицы сор. Малон смотрел на маленькую лужицу. Он легко преодолеет эту преграду, хотя прыгает хуже старших ребят, да и бегает не так быстро.

Пусть кроссовки намокнут, главное, что упавшая с неба вода умирает, разбившись о землю, и перестает быть опасной. Совсем как пчелы: они жалят – и сразу умирают, ему Мама-да говорила. Она часто рассказывает о пчелах, комарах, муравьях и других маленьких букашках.

Да, придется прыгнуть.

Когда все закончится.

Не сейчас.

Малон слышал, как дождь барабанит по крыше туалета, но не знал, мертвые это капли или живые, те, что жалят, как тысяча змей, как тысяча стрел из луков рыцарей, если вы не успели спрятаться.

Он наклонился, чтобы еще раз посмотреть через щель. На другой стороне двора, за окном его класса, угадывалось лицо Мамы-да.

– Мне здесь неудобно, мадемуазель…

Димитри Мулен ерзал на детском стульчике и разговором совершенно не интересовался. Аманда Мулен отщипнула кусочек пластилина и принялась скатывать крошечные шарики.

– Понимаете, я никогда не любила учиться. Поступила в 1987-м, почти тридцать лет назад. Это моя родная школа. Директором работала госпожа Кутюрье. Тогда во дворе не было горки, в классе – игрушек, а за партами сидело всего пятнадцать человек. Я должна была бы чувствовать себя здесь как дома, но хороших воспоминаний у меня не осталось. Я говорю вам все это, чтобы вы поняли: праздники, родительский комитет, продажа пирожных на школьной ярмарке – это не мое. Не то чтобы я не хотела участвовать… Я знаю, это важно, но…

Аманда замолчала. Соединила красный комок с белым и скатала один розовый, с алыми прожилками. Клотильда терпеливо ждала продолжения.

– В общем, я не любила учиться – с самого раннего детства, лет с трех. Наверное, я не одна такая, лентяев на свете больше, чем отличников, верно? Я шесть лет сижу за кассой в «Вивеко» и все время общаюсь с покупателями, любой вам скажет. Я не особо застенчива, но у вас смущаюсь. Вокруг полно людей поумней тебя, думаю, они все знают, у них есть собственное мнение… Я имею в виду тех, для кого школа была удовольствием.

Аманда безостановочно мяла в руках розовые шарики, перекидывая их с ладони на ладонь. «Меня предупреждали…» – подумала Клотильда. Родители часто проявляют недоверие и враждебность, даже бывают агрессивными, стоит им попасть на школьный двор, но в данном случае причина в страхе, идущем из детства.

– Расскажите мне о Малоне, госпожа Мулен.

– Конечно, сейчас. Я заговорила о себе, потому что это важно, иначе вы не поймете. Мы здесь, потому что Малон все время повторяет, что мы не его настоящие родители, и школьный психолог ему верит, так? Разве можно принимать такие слова всерьез? Малон живет с нами с самого рождения. Мы много фотографировали нашего сына, его дни рождения, праздники с соседями, прогулки по лесу, отпуск на море, игры в детском уголке торгового центра. С первой минуты жизни Малона мы расставались с ним всего на два дня – год назад, когда ездили на свадьбу к моей сестре в Ле-Ман. Если бы нам подменили ребенка, мы бы точно заметили!

Клотильда натянуто улыбнулась, а Димитри даже глаз не поднял от игрового коврика.

– Спросите кого хотите, мадемуазель, – не успокаивалась Аманда, – наших соседей, моих родственников, семью Димитри, няню Малона, мамочек, которые гуляют с детишками в парке Эланд… Это мой ребенок! Вы ведь помните, мы пришли записываться в школу в прошлом мае. И в мэрии не могли забыть, как мы регистрировали сына. У нас все бумаги в порядке.

– Конечно, госпожа Мулен, никто в этом не сомневается.

В классе наступила тишина – полная, какой Клотильде никогда не удавалось добиться от учеников. Первой не выдержала Аманда. Она уронила розовый колобок на вельветовую юбку и спросила дрожащим голосом:

– У нас ведь его не заберут, правда?

Димитри вздрогнул, поддал носком ботинка белую машинку «скорой помощи», изумленная директриса открыла было рот, но Аманда продолжила:

– Мы заботимся о малыше как умеем, мадемуазель. Когда я забеременела, купили дом в Манеглизе. Это было чистое безумие, Димитри подтвердит. Нам никто не помогал, мы закабалили себя на тридцать лет, хотя ссуды были беспроцентные, но не воспитывать же ребенка в муниципальном доме в Мон-Гайар! А еще тут хорошая школа. Так я, во всяком случае, думала.

Димитри Мулен бросил на жену раздраженный взгляд, но она этого не заметила.

– Мы делаем все, что можем, мадемуазель. Следуем советам. Малон играет на воздухе, ест овощи – приходится его заставлять, редко смотрит телевизор. Мы ему читаем. Стараемся дать сыну шанс, которого не было у нас. – Аманда достала носовой платок, стиснула его в кулаке. – Если бы вы только знали, что для меня значит этот мальчик! Клянусь, я все для него делаю.

– Никто в этом не сомневается, госпожа Мулен, – повторила Клотильда, подойдя так же близко к Аманде Мулен, как делала всякий раз, собираясь причесать одного из малышей или вытереть ему нос. – Вы очень стараетесь, делаете все, что нужно. Но почему же Малон рассказывает то, что рассказывает?

– Истории о ракетах, замке, пиратах и другой жизни – прежней, той, что была у него до нас?

– Да.

– Все дети фантазируют, сочиняют, разве нет?

– Верно… но почти никто не утверждает, что живет с чужими людьми, что мама и папа – не его родители.

Аманда надолго задумалась. Димитри снова вытянул ноги и демонстративно застегнул молнию на куртке – ему явно не терпелось уйти, но жена никак не отреагировала на этот жест.

– Считаете, мы плохо о нем заботимся? – спросила она.

– Вовсе нет! – чуточку слишком поспешно ответила Клотильда.

– А я иногда думаю, что мы делаем недостаточно. Малон лучше нас. Умнее. После первой встречи с нашим мальчиком психолог сказал, что он развит не по годам. Мы это понимаем, потому и согласились, чтобы Драгонман с ним пообщался. Голова Малона забита всякими историями, он живет в собственном мире, куда нам с Димитри доступа нет.

– О чем вы?

– Возможно, Малон хотел бы иметь других родителей – богаче, моложе, образованней, летать с ними в отпуск на самолете, кататься на горных лыжах, ходить по музеям. Наверное, он потому и придумывает себе маму и папу, не похожих на нас…

– Вы ошибаетесь, госпожа Мулен, у детей иная логика.

– А вот я ушла от родителей именно из-за того, что хотела жить по-другому. Забыть о деревне, работе, хозяевах. И думала, что все получилось, – пока вы меня не вызвали.

– Я вас не «вызывала», госпожа Мулен. И о другой жизни мечтают подростки, но не такие малыши.

– Но я же говорила, мадемуазель, что Малон развит не по годам!

Димитри Мулен резко вскочил, заполнив собой все пространство.

– Ну хватит! Я опаздываю на смену, а мой сын уже чертову прорву времени мается один во дворе.