Пять рассерженных жён - Людмила Милевская

Полина, если не слишком придираться, самый подходящий экземпляр для брака. Мало того, что она обожала развешивать тряпки по всей квартире: шторы, ковры, скатёрочки и салфеточки, она маниакально любила тереть полы и кастрюли и умела за одну минуту уговорить мужа сделать то, что он не способен сделать по своей природе.

К тому же Полина была помешана на сексе. Не знаю, как это проявлялось в постели, но в частной беседе ей равных не было. К всеобщему удивлению, Полина прекрасно управлялась не только с мужем, но и с автомобилем. Она была прекрасным водителем и отлично знала нутро своего «Форда».

Внешне Полина была воплощением уюта — этакий милый розовый поросёночек, круглый от бёдер до ногтей и невероятно симпатичный.

Кстати, круглым у Полины был даже голос. Казалось, он выкатывается из её круглого рта. Правда, до тех пор, пока Полина не занервничает или не разволнуется, тогда голос тут же поднимается до писка. Люди со слабыми нервами в её присутствии просто страдают, мне же это — тьфу! Мне хоть ножом по тарелке, я и ухом не поведу. Впрочем, к сожалению, я не о себе, а о Полине.

Как большинство склонных к браку женщин, Полина глупа. Основное доказательство тому то, что она ушла от Фрола Прокофьевича.

— Фросик, — рыдающим голосом сказала Полина, — уже год прошёл, как мы расстались, но не высыхает от слез моя подушка…

— Вот брешет, зараза, — гаркнула мне через Фрола Прокофьевича Тамарка, — через месяц выскочила замуж. Теперь нового мужа пытает хохляцким борщом.

Свою речь Полина закончила торжественным преподнесением подарка, под звуки «пам-парампам», исполняемые своими коллегами.

Должна сказать, что темпераментная Полина сразила всех — она подарила секс-набор сумасшедшей стоимости. Чего там только не было, начиная от искусственного члена и заканчивая золотыми шариками, из которых некоторые русские женщины уже приспособились делать роскошные бусы.

Жены повскакивали со своих мест и сбежались на набор. Пока Фрол Прокофьевич корчился как от зубной боли, они обстоятельно обсудили каждый предмет, выразив своё восхищение зарубежной индустрией.

— Что это значит? — деловито поинтересовалась Тамарка, с неохотой передавая набор любопытной Изабелле. — Какой ты, Поля, вкладываешь в это смысл? — и она кивнула на крамольно-красный член, которым уже вооружилась Изабелла.

Полина пожала плечами:

— Никакого, самой не довелось, так пускай хоть другие попользуются.

— Вот и пользовалась бы со своим новым мужем, возмутилась Тамарка, — а теперь этот член ты вынуждена будешь дарить каждый год. Ты что, забыла традицию?

— Что ж, если надо, так буду, — смиренно ответила Полина.

Услышав это, Фрол Прокофьевич побледнел и с надеждой взглянул на меня. Я энергичным кивком его приободрила.

Второй выступила Татьяна — четвёртая жена. Татьяна имела все свойства пластыря: и защитит, и от микробов спасёт, и от белого света прикроет и по доброй воле не отстанет. Эти свои качества она сочетала с простотой, грубоватостью и оптимизмом. Внешне Татьяна была хороша — румяна, курноса, синеглаза, но лично меня поражала её фигура: на невероятно узких бёдрах без всякого перехода сидела необъятная грудь, и все это при высоком росте. Такое впечатление, что удав проглотил два громадных арбуза, которые застряли чуть ниже его головы. Видимо, поэтому Татьяна слегка басила.

Тосты Татьяны всегда были оптимистичны.

— Фрока, пять лет прошло как мы расстались, а ты все такой же молодой и здоровый…

— Представляю, какой бы он был, если бы они не расстались, — прежним способом, через Фрола Прокофьевича сообщила мне Тамарка. — Еле её от него оттащили, вцепилась, как зараза. Сдавал, бедняга, на глазах. На десять кэгэ похудел. Она же хуже бациллы.

— Помню-помню, — заверила я.

Как и Полина, Татьяна закончила свою речь преподнесением подарка. Со словами: «Дай бог тебе того, чего из меня не вышло,» — она подарила Фролу Прокофьевичу чудесный набор для младенца: пелёнки, ползунки, бутылочки и погремушки. Каждый год Фрол Прокофьевич почему-то особенно мучительно переживал именно этот подарок. Простоватая на вид Татьяна, оказалась самой ядовитой змеёй.

Заметив, как побледнел Фрол Прокофьевич и как беспомощно забегали его глаза, я сочла нужным приободрить его ещё одним энергичным кивком.

Третьей выступила красавица Изабелла, третья жена. Изабелла была безупречна. Армянская кровь дала ей краски, славянская — способность к выживанию в катаклизмах, создаваемых ею же собой. Чрезмерное любопытство Изабеллы прекрасно сочеталось с её умением распространять полученную информацию в считанные секунды. И все вышеперечисленное дополняло то качество, которое в народе получило определение «слаба на передок». Как раз в этом качестве Изабелла и не сошлась с Фролом Прокофьевичем, что закончилось потрясающим разводом. Мы с Тамаркой испытали незабываемые ощущения и довольны по сей день.

— Фролушка, — запела Изабелла, — прошло девять лет, как мы расстались, я поменяла четырех мужей, но лучше тебя так и не нашла. Я не изменяла тебе, Фролушка, не изменяла, поверь! — внезапно вскрикнула она и вполне натурально зарыдала.

— Сколько можно, — опять прокомментировала мне Тамарка. — Девять лет безбожно врать. Не хочет никак смириться с тем, что она единственная среди нас, кого бросил сам Прокопыч.

Потом Изабелла взяла себя в руки, вытерла слезы со своего прекрасного лица и произнесла свою обычную речь, после чего подарила свой обычный подарок — картину под названием «Неожиданный приезд мужа».

— Известный арбатский художник Синяков, — с гордостью сообщила она.

Жены взорвались аплодисментами. Фрол Прокофьевич был близок к апоплексическому удару. Я вынуждена была приободрить его ещё одним кивком.

Четвёртой выступала Зинаида, вторая жена. Зинаида была похожа на ту стену, которую расписал гениальный художник и которую тут же покрыли тусклой водоэмульсионной краской. Если эту краску смыть, все ахнут и восхитятся. Если с Зинаиды снять её ужасный парик, кошмарные очки и бесформенное платье, то сразу станет ясно, что в ней в своё время находил Фрол Прокофьевич, когда-то давно, когда она только что приехала из Пензы.

Я проницательна и, впервые увидев Зинаиду, сразу поняла что в ней могут найти мужчины. Кстати, сама Зинаида по этому вопросу пребывает в недоумении и по сию пору. Думаю, Зинаида покрыта этой пресловутой водоэмульсионной краской не только снаружи, но и изнутри. Низкая самооценка Зинаиды — плод воспитания — всегда давала о себе знать весьма причудливо, что повышало нервозность самой Зинаиды и вызывало панику у окружающих.

Зинаида, как обычно, заготовила бумажку, которую предварительно выложила на стол перед собой. Смущаясь, она долго молчала, потом натянула на лоб постоянно сползающий парик и, подслеповато глядя в свою бумажку, медленно и едва ли не по слогам забубнила:

— Весной… они… активно… размножаются…

— А она снова нам про своих тараканов! — возмущённо прервала её Тамарка. — Можешь ты хоть раз в жизни не по бумажке сказать?

— Ой, девочки, — окончательно смутилась Зинаида, — я не то взяла.

— Что — девочки? — ещё больше возмутилась Тамарка на правах старшей жены. — Ты кого пришла поздравлять? Мужа или девочек?

— Мужа, — промямлила Зинаида.

— Так поздравляй! — хором закричали жены.

И Зинаида кое-как, путаясь и смущаясь, поздравила, как обычно испросив прощение за то, что недостаточно была внимательна к Фролу Прокофьевичу в своё время, и слишком много занималась наукой, то бишь тараканами.

— Теперь я готова руки тебе лизать, но поезд ушёл, — неожиданно откровенно призналась она, чем привела остальных в смущение.

На мой взгляд, все готовы были лизать ему руки, но так прямо об этом сказать не могли.

— Пусть лижет руки своим тараканам, — крикнула мне Тамарка. — Совсем Зинка-пензючка с ума сошла!

Зинаида подарила Фролу Прокофьевичу Полный энтомологический словарь на молдавском языке, которого тот не знал от роду. Таких словарей у него уже была целая библиотека — это единственное, от чего отказывались официанты. Интересно, что он будет делать с секс-набором? Неужели и его потащит своим официантам? Те только рады будут.

Фрол Прокофьевич с вежливой улыбкой принял очередной словарь, (между прочим, уже мог бы и выучить молдавский) и трибуну предоставили первой жене, то есть моей Тамарке.

О Тамарке могу сказать всего несколько слов: она моя подруга и, думаю, этим сказано все. Тамарка красива, как и все мои подруги, деятельна и сокрушительна. Она умеет поймать за хвост свою птицу-счастье, но тут же открутит ей голову. Уверена, то же произойдёт с легендарным конём, которого, безусловно, Тамарка легко на скаку остановит. Что касается горящей избы, то туда Тамарка не только бесстрашно войдёт, но даже успеет выйти, прихватив все, для неё интерес представляющее.