НЕРВ - Дик Фрэнсис

Молодой Майк подсунул мне под плечи седло и закинул голову назад. Затем положил мокрое полотенце на переносицу, и постепенно сгустки крови, выходящие с дыханием, стали меньше и кровотечение прекратилось.

– Вам лучше побыть еще немного здесь, – сказал Майк. – Я сейчас схожу и приведу кого-нибудь из первой помощи, чтобы вас осмотрели.

– Не беспокойтесь, – возразил я. – Пожалуйста, не беспокойтесь. Со мной все в порядке.

Он нерешительно вернулся от дверей и стоял у меня в изголовье.

– Какого черта вы это сделали? – спросил он Гранта. Мне тоже хотелось услышать ответ, но Грант ничего

не сказал. Он хмуро взглянул на меня, повернулся на каблуках и стал проталкиваться к дверям навстречу жокеям, возвращавшимся с последнего заезда. Список лошадей Эксминстера, кружась, опустился на пол. Майк поднял его и вложил в мою протянутую руку.

Тик-Ток бросил седло на скамейку, снял шлем и упер руки в бока.

– Что это у нас здесь? Кровавая ванна? – воскликнул он.

– Из носа пошла кровь, – ответил я.

– А то я не вижу.

Жокеи начали собираться вокруг меня, и я решил, что полежал уже достаточно. Я снял с лица полотенце и осторожно встал. Фонтан иссяк.

– Грант двинул ему в нос, – пояснил один из жокеев, который присутствовал с самого начала.

– За что?

– Спросите меня о чем-нибудь другом, – сказал я. – Или спросите Гранта.

– Вам следовало бы доложить распорядителям.

– Не стоит, – возразил я.

Я привел себя в порядок, переоделся и пошел вместе с Тик-Током на станцию.

– Вы, конечно, знаете, за что он ударил вас, – проговорил он.

Я протянул ему список Эксминстера, он прочел и вернул мне.

– Да, понимаю. Ненависть, зависть и ревность. Вы влезли в туфли, в которые он не смог всунуть ноги. Ему тоже представился шанс, и он его проворонил.

– А что случилось? – спросил я. – Почему Эксминстер выбросил его?

– Честно, не знаю, – ответил Тик-Ток. – Лучше спросить Гранта и выяснить, чтоб не наделать ошибок. – Он усмехнулся. – Ваш нос похож на дешевую открытку с морского курорта.

– Как раз для телевизионной камеры, – заметил я и рассказал о предложении Кемп-Лоура..

– Мой дорогой сэр,.– воскликнул он, снимая тирольскую шляпу и отвешивая шутливый поклон. – Я потрясен.

– Дурак.

– Слава богу.

На этом мы расстались, Тик-Ток отправился в свою берлогу в Баркшире, я – в Кенсингтон. В квартире никого не было, обычное дело в субботу вечером, самая занятая концертами ночь. Я взял полрешетки кубиков льда из холодильника, положил их в пластиковый мешок, обернул в чайное полотенце и лег в постель, мешочек со льдом подрагивал у меня на лбу. Полное впечатление, будто вместо носа у меня желе.

Я закрыл глаза и думал о них, о Гранте и Арте. Два раздавленных человека. Одного довели до насилия против себя, а другой обратил насилие против всего мира. Бедняги, подумал я, пожалуй, чересчур свысока, у них не хватило стойкости справиться с тем, что разрушало их. И я вспомнил, что легкая жалость сродни снисходительности.

В следующую среду Питер Клуни приехал на скачки, пуская пузыри от счастья. Родился мальчик, жена чувствовала себя прекрасно, все сияло розовым светом. Он хлопал жокеев по спине и утверждал, что мы не понимаем, чего лишены. Лошадь, с которой он работал, начинала среди фаворитов, и хотя прошла плохо, даже это не испортило ему настроения.

На следующий день он должен был участвовать в первом заезде и опоздал. Еще до того, как он появился, мы знали: он упустил свой шанс.

Я стоял возле весовой, когда Питер наконец приехал за сорок минут до первого заезда. Он бежал по траве с озабоченным лицом. Его тренер отделился от группы людей, с которыми разговаривал, и пошел навстречу Питеру. Обрывки сердитых реплик долетали даже до меня.

Питер прошмыгнул мимо меня бледный, дрожащий, на вид больной, и, когда немного спустя, я вернулся в раздевалку, он сидел на скамейке, спрятав лицо в ладонях.

– Что случилось на этот раз? – спросил я. – С женой все в порядке? И с малышом? – Я подумал, что он, должно быть, слишком увлекся, ухаживая за ними, и забыл следить за часами.

– С ними все прекрасно, – несчастным голосом ответил он. – У нас теперь живет теща, она присматривает за ними. Я не опоздал?., каких-нибудь пять минут или около того… но… – Он встал и посмотрел на меня своими большими влажными глазами. – Вы не поверите, там опять был перегорожен выезд на шоссе, и мне снова пришлось ехать вокруг, даже дальше, чем в прошлый раз… •– У него упал голос, когда я недоверчиво взглянул на него.

– Неужели еще одна автоцистерна? – скептически спросил я.

– Нет, машина. Старая машина, один из этих тяжелых старых «ягуаров». Он уперся носом в изгородь, и оба передних колеса в кювете, и так крепко завяз, прямо поперек дороги.

– И вы не могли заставить водителя вытолкать ее в сторону? – удивился я.

– Не было никакого водителя. Абсолютно никого. И дверцы машины заперты, он поставил ее на ручной тормоз. Вонючий мерзавец. – Питер редко использовал такие сильные выражения. – Еще один человек ехал сзади меня, и мы вдвоем пытались столкнуть этот «ягуар», но абсолютно бесполезно. Нам пришлось делать объезд в несколько миль, он ехал первым и вовсе не спешил… у него новая машина, и он боялся ее поцарапать..

– Какая неудача, – сказал я совсем некстати.

– Неудача! – в отчаянии воскликнул он, чуть не плача. – Это больше чем неудача, это… это ужасно. Я не могу себе позволить… я нуждаюсь в деньгах… – Он замолчал, несколько раз сглотнул, глубоко вздохнул. – Нам приходится много платить по закладной, – продолжал он, – я и не знал, что дети могут стоить так дорого. И жене пришлось оставить работу. Мы не предполагали… мы не рассчитывали иметь ребенка так скоро.

Я живо вспомнил новое небольшое бунгало с дешевым голубым линолеумом, терракотовые половики домашней работы, голые стены и минимум мебели. И у него машина, и теперь еще траты на ребенка, я понял, что потеря десяти гиней гонорара за скачки для семьи катастрофа.

В тот день он не участвовал в других заездах и провел его, слоняясь возле весовой, чтобы быть на глазах у тренеров, если вдруг спешно понадобится замена. Он обводил всех взглядом отчаявшегося охотника, и я чувствовал, что один этот взгляд отпугнул бы меня, будь я тренером. Только после пятого заезда он уехал, безработный и несчастный, и у каждого тренера, встретившего его, осталось впечатление, что с ним не все в порядке.

Я видел, как он брел к автостоянке, и волна раздражения окатила меня. Почему он не мог сделать хорошую мину при плохой игре, обратить свое несчастье в шутку? И почему он не оставил себе запас времени на всякие дорожные неожиданности, если опоздание стоило ему так дорого? И что за мрачные совпадения, которым надо было случиться дважды в одну неделю? – размышлял я.

Джеймс Эксминстер, улыбаясь, представил меня владельцу лошади, с которой я участвовал в заезде. Мы обменялись обычными, ни к чему не обязывающими фразами. Третья на этой неделе лошадь Эксминстера, с которой я работал, средних лет, не подающий надежд скакун, сонно трусила по кругу. Я уже.сумел оценить хитрость и ловкость постановки дела у Эксминстера. Его лошади были хорошо вышколены и красиво снаряжены, в экипировке никогда не появлялось ничего случайного или второсортного. Об успехе и процветании говорил каждый чепрак с яркими инициалами, каждая высшего качества уздечка, каждая щетка, каждая бадья, каждая коновязь.

На двух предыдущих скачках я работал с его лошадьми из второго состава, тогда как Пип Пэнкхерст занял свое обычное место на лучших лошадях. Но скачки в четверг были мои, потому что Пип не мог участвовать из-за веса.

Когда Пип узнал, что я работаю на некоторых лошадях из той же конюшни, он с ободряющей улыбкой посоветовал:

– Около шестидесяти пяти килограммов – и лошадь ваша. Если больше шестидесяти пяти, не стоит и пытаться.

Я всю неделю почти ничего не ел и не пил и ухитрился сохранять нужный вес, ниже шестидесяти трех килограммов, что при моем росте требовало большого напряжения, но при добром расположении Пипа вышло очень удачно.

Джеймс Эксминстер сказал:

– Вначале надо держаться где-то в середине, после третьего препятствия смотрите, чтобы они не слишком обошли вас, держитесь за четвертым. Лошади нужно время, чтобы набрать максимальную скорость. Постарайтесь идти за лидером, а там увидите, что можно сделать. Эта лошадь – великолепный прыгун, но она быстро выдыхается.

Раньше он никогда не давал мне таких детальных инструкций. Я почувствовал дрожь возбуждения. Наконец я работал с лошадью, тренер которой не удивится, если она выиграет.

Я буквально следовал его указаниям и подошел к последнему препятствию вровень с двумя другими лошадьми, я поощрял старого скакуна со всей решительностью, на какую был способен. Он ответил зигзагообразным взлетом, который позволил ему еще в воздухе оставить позади других лошадей, и мы приземлились на добрых два корпуса впереди них. Я услышал стук копыт о доски препятствия, когда другие лошади слегка ударялись о них, и в глубине души надеялся, что они запнутся и потратят время на приземление. Эксминстер был прав, старый скакун не особенно спешил. Я дал ему обрести равновесие после прыжка и направил прямо к финишному столбу. Едва ли я вообще использовал хлыст, сосредоточившись на том, чтобы сидеть спокойно и не мешать ему; он весело продолжал дистанцию, и у нас еще оставалось полкорпуса, когда мы прошли финишный столб. Прекрасный момент.