Наполеон I. Его жизнь и государственная деятельность - Александр Трачевский

Бонапарт тотчас завел типографии и египетский институт. Все народности были допущены к местному самоуправлению. В особенности чтил Наполеон ислам: “Ведь и мы – мусульмане: не мы ли уничтожили папу, который проповедовал войну с исламом?” Он клялся Кораном, надел тюрбан и ходил в мечеть; он до того широко понял магометанство, убедившись тогда в неверности своей Жозефины, что становилось зазорно даже его наперсникам. Многие офицеры совсем омусульманились. Но народ бунтовал под влиянием своих муфтиев и дервишей. Поднялся и достойный враг – непреодолимая африканская природа. Впервые послышался ропот среди доблестных ветеранов. “Это – твоя работа!” – шептали герои, умиравшие на глазах своего кумира. “Войско приносится в жертву искателю приключений!” – громко говорил Клебер. У Бонапарта оставалось всего тринадцать тысяч солдат и пятьдесят пушек. Он поспешил увести их в Сирию, где, кстати, скапливались турки, объявившие войну Франции. Здесь, наконец, счастье отвернулось, несмотря на новые дивные подвиги. Осада без осадных орудий приморской крепости Сен-Жан д’Акр (Акка), защищаемой англичанами, а затем чума истощили героев. Чтоб облегчить себе отступление, Бонапарт избивал пленных тысячами и заморил бы опиумом своих чумных, если бы за них не вступился врач. Но он сам был на высоте положения: он прикасался к чумным, шел пешком по жгучим пескам, кормил хилых своими конями. Как тени, добрались французы до Абукира; а там ждала их вдвое более сильная армия отважных янычар. Турки были сброшены в море ловким обходом и почти все погибли.

Тут Бонапарт узнал из газет, доставленных ему англичанами, об успехах второй коалиции. Он сказал гневно: “Эта бездарная, безвольная Директория делает только глупости да берет взятки! Все пошло прахом с моим отъездом. Во Франции в одно время узнают и об истреблении турок под Абукиром, и о моем возвращении. В такую минуту меня не покинет верное мне счастье! Да кто не дерзает, тот и не выигрывает. Попытаемся прийти – и придем”. 22 августа 1799 года Бонапарт с лучшими из генералов пустился морем во Францию, оставив свою армию на Клебера. Последнему он назначил свидание, но бежал раньше, передав ему запечатанный пакет. Покинутый Клебер дрался как лев, один против десяти, и отлично устраивал “французскую колонию”. Но нашелся туземец-фанатик, который заколол благодетеля страны. “Ну что ж, одним соперником меньше!” – воскликнул Бонапарт. Остатки “египетской” армии сдались потом англичанам. А ее вождь-дезертир считал себя спасителем отечества от “непоправимой беды”.

Беда была большая. Директория озлобила всю Европу своими насилиями. Среди мира к Франции были присоединены тогда Пьемонт, Тоскана и Женева. Ее комиссары на Раштаттском конгрессе распоряжались Германией, как хотели. Превратился в Парфенопейскую республику Неаполь, откуда бежали в Палермо Фердинанд IV и его жена, Каролина, служившая душой “контрреволюции”. Это раздражило родственника Каролины, императора Франца II. Его поддержал император Павел I, выступивший орудием Промысла для искоренения “заразы своеволия” и для спасения брата гильотинированного французского короля, будущего Людовика XVIII, которого он содержал в Митаве. Россия наравне с Англией стала душою второй коалиции (1798 год). Эта коалиция была грознее первой. У нее было вдвое больше войск, чем у французов, и ими командовали свои герои: эрцгерцог Карл, Нельсон и сам Суворов, хотя ему было уже семьдесят. Русский старый чародей битв заставил мир забыть на минуту подвиги своего юного соперника. В Италии рухнули создания Бонапарта – республики-сестры, а англичане захватили Мальту. И все ждали нашествия “варваров” на Францию. А здесь настало банкротство Директории, которая прибегала к насилиям, напоминавшим террор и доводившим страну до голода. Поднималось всеобщее недовольство; вспыхивали мятежи то роялистов, то якобинцев. Нация искала “спасителя” от “нравственной гнили”, как все называли Директорию.

А “роковой человек” 48 дней носился по морю, плывя больше по ночам, чтобы ускользнуть от англичан. Уже в виду Франции наткнулись-таки на британскую эскадру; но та не сумела изловить счастливца. От Тулона до Парижа народ встречал спасителя с ликованием; в столице всеми овладел искренний восторг. Бонапарт мастерски поддерживал идеальное представление о себе. Он казался добродушным, искренним “гражданином” и жрецом муз, а сам опутывал все партии, говоря с каждой ее языком. Ему помогали Баррас, Талейран, новый министр Фуше да родные. Жозефина обхаживала влиятельных лиц, даже Моро; Люсьен орудовал в Совете пятисот (нижняя палата), где он был председателем. И через месяц по прибытии Бонапарта во Францию, 18 брюмера (9 ноября 1799 года), произошел великий государственный переворот, то есть уничтожение и Совета пятисот, и Совета старейшин (верхняя палата).

Заговорщики переживали тяжелые минуты: Совет пятисот был переполнен республиканцами, которым сочувствовала армия; Бернадот предлагал Директории арестовать египетского дезертира. Вдруг 17 брюмера заставы столицы оказались запертыми, а работа была почти приостановлена. На улицах появились воззвания Бонапарта: “Какою я оставил Францию и какою застал ее! Так не может продолжаться”. В Тюильри, у “старейшин”, большинство которых составляли бонапартисты, был прочитан доклад о каком-то заговоре, и Совет решил перевести завтра обе палаты в Сен-Клу и поручить их охрану Бонапарту, то есть вручить ему начальство над войсками столицы. Наполеон ждал того приговора у себя дома, окруженный блестящим штабом. Он сказал, что нужно освободить республику от “адвокатов”, – и все поскакали в Тюильри; а в Люксембургском дворце директора подали в отставку.

18 брюмера в Сен-Клу, в саду дворца, было поставлено восемь тысяч гренадеров. Но в залах кипела оппозиция, особенно в Совете пятисот, где все клялись до смерти защищать республику от “диктатора”. Наполеон бросился к “старейшинам” и пробормотал, задыхаясь: “Заговоры... Вулкан... Прямой солдат... Мои гренадеры... Вы сами нарушили конституцию”. Оттуда он в сопровождении гренадер прошел в Совет пятисот. Депутаты закричали: “Да здравствует республика! В опалу тирана!” Его хватали за мундир; ему давали пинки. Шатаясь, выскочил он на двор и упал в обморок. Тут прибежал Люсьен. Он умолял солдат спасти своего генерала от “кинжальщиков, подкупленных Англией”. Солдаты пошли за президентом в залу. Депутаты разбежались. Вечером оба совета постановили: Директория заменяется тремя консулами республики: Бонапартом, Сиейесом и Дюко. Новая власть тотчас издала странный манифест: “Революция остановилась на принципах, с которых началась: она окончена!”

Глава III. Первый консул. 1799 – 1804

Бонапарту только что исполнилось тридцать лет. Роковой недуг еще не омрачал расцвета его сил. Перед нами новый Протей, который никогда не поражал до такой степени мир как воин, дипломат и правитель великой нации. Недаром он говорил тогда: “Только короли-лентяи жиреют во дворцах... Мои соперники не потеряли бы даром времени, если бы пожаловали сюда поучиться”. Он развернул деятельность, за которую его назвали “необыкновенным” существом. К этому времени особенно идет его собственное выражение о себе: “Когда умру, вселенная сделает – уф!” И тогда еще ничто не мешало неутомимому гению. В нем еще сияли симпатичные черты молодости, лучи Просвещения. “Ни один монарх не встречал такой готовности к повиновению. Франция буквально выполнит невозможное, чтобы помочь ему”, – говорит очевидец. Все надеялись, что он откроет эру мира, явит свету образец внутреннего устройства великой нации, расшатанной революционною бурей.

Казалось, французы не ошиблись. Бонапарт сменил военный мундир на гражданский сюртук. Он послал Георгу III английскому горячий призыв к миру, а Павлу I предложил, ради дружбы, Мальту. Он даже заключил торговый договор с Соединенными Штатами, провидев в них могучего соперника британцам. И началась богатырская работа устроения разрушенной Франции. Консульство – эпоха Наполеона-правителя: тогда-то совершились те реформы, которые по блеску соответствовали его битвам, но превзошли их по прочности своих последствий.

Такова была уже конституция VIII года, служившая переходом от республики к империи. Здесь законодательный почин вручался Государственному совету, который был органом правительства. Рассмотрение предложений этого органа принадлежало Трибунату, а молчаливое принятие – Законодательному корпусу. Отмена законов, а равно и избрание на высшие должности, предоставлялись Сенату, членами которого были бессменно, пожизненно. Исполнительная власть отдавалась трем консулам, назначаемым на десять лет. В сущности, она сосредоточивалась в руках первого консула: он “по своей воле” ставил и увольнял всех чиновников и обнародовал законы. Конституция VIII года была отрицанием республики. Лишь приличия ради ее подвергли плебисциту, или всенародному голосованию, которое дало три млн. “да” и полторы тысячи “нет”. Но Бонапарту и этого было мало. В августе 1802 года он воспользовался новыми победами и вымышленным полицией заговором. По предложению сановников он стал пожизненным консуломс правом назначить себе преемника и с королевской привилегией помилования. “Вот я и на одной высоте с монархами!” – воскликнул Бонапарт.