Знание-сила, 2009 № 01 (979) - Журнал «Знание-сила»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лев Николаевич, как вы думаете, сохранились ли у сегодняшней науки какие-то общечеловеческие смыслы и совместимость с общекультурной картиной мира? И возможно ли это как-то пересказать для непрофессиональной аудитории, да еще и в зрительных образах?
— Наука стала сложной уже очень давно, и рассказывать о ней было непросто еще во времена СССР. А сейчас — тем более.
Но у меня на это есть своя точка зрения. Она тоже сформировалась довольно давно, мы с Капицей пришли к этому выводу еще во времена «Очевидного — невероятного». Сейчас просто немыслимо делать программы в стиле научно-популярных журналов 30 — 40-х годов, объяснявших, отчего гремит гром и сверкает молния, что происходит с веществом на молекулярном уровне… Сегодня, конечно, такое не может быть ничем, кроме вульгаризации.
— А что, в 30—40-х годах было иначе?
— Тогда это было просто обязательно. Считалось, что при отсутствии нормального школьного обучения и общей неграмотности населения нужно объяснять основы всего происходящего. Задача стояла очень утилитарная — не объяснить, чем наука занимается сейчас, а вообще рассказать, как все устроено: дать людям представление об азах добытого наукой знания, о направлении прогресса и так далее…
— Сейчас, значит, очень хорошо с грамотностью?
— Даже если не очень, сейчас такого никто смотреть не будет. Конечно, для рассказа о современной науке очень трудно находить человеческие, образные решения. Но это и не нужно. Систематическое знание по определению требует гораздо большего времени, больших усилий и так далее. В упрощенном виде его не перескажешь.
— Так что же нужно?
— Обратимся к классикам. Был такой замечательный писатель Даниил Семенович Данин, популяризатор науки, автор прекраснейших книг о физике и разных прочих науках, интереснейший человек. Я очень хорошо его знал, мы его неоднократно снимали. Так вот, лет сорок назад Данин изобрел один термин. Он говорил, что задача популяризации — не в объяснении, а в соблазнении знанием.
То есть — так рассказать, так увлечь слушателя, чтобы он сам полез в книжку и стал искать ответы на вопросы, на которые не получил ответа. Второй его термин — кентавристика. Он даже преподавал ее в РГГУ, у него была кафедра. Там и сейчас есть книжный магазин «У кентавра». Что такое кентавристика? Это соединение науки и искусства. Науки — с искусством рассказа об этой науке.
Так вот, Данин считал, что наша задача — в ситуации высочайшей сложности науки, способной понимать очень глубокие процессы, очень тонкие связи внутри вещества, — не пытаться популярно пересказать то, на изучение чего люди тратят годы, но помочь людям выработать свое отношение к каждому открытию, к каждому событию, которое происходит в науке и технике. Такие отношения в сумме и составляют мировоззрение.
Мировоззрение каждый человек формирует сам, это штучная работа. Школа к этому не имеет отношения.
— Но ведь школа дает по меньшей мере материал для этого и, как правило, уже как-то проинтерпретированный…
— Нет, она, безусловно, знакомит с основами того, что уже открыто и сделано. Но ведь мы живем в постоянно изменяющемся мире, где открытия случаются буквально каждый день. А все устройство массмедиа сейчас «заточено» на сенсационность, которая раздувает из любого мало-мальски заметного события даже: не мыльные пузыри, а воздушные шары. Обыкновенный человек просто не в состоянии оценить истинный масштаб и ценность того или иного открытия. Причем на этом «горят» не только обыватели, но и ученые.
Известны даже случаи, когда за такие раздутые вещи давали Нобелевские премии.
Например, история с высокотемпературной сверхпроводимостью. Лет 25 назад два швейцарца обнаружили эффект: сверхпроводимость у жидкого гелия, у жидкого кислорода возникала при температуре не абсолютного нуля, а чуть выше, градусов на 10–15. Это была сенсация! — для энергетики и для многого другого это чрезвычайно важно и полезно. Тогда все это подняли до таких высот, что немедленно присудили Нобелевскую премию. Предполагалось, что найдено целое научное направление, найден ключ к овладению высокотемпературной сверхпроводимостью, я делал фильм на эту тему. А потом оказалось — чушь! Дальше не удалось сделать ни одного шага.
— Но почему же научное сообщество не разобралось сразу?
— А почему Нобелевские премии обычно дают через 20, 30, 40 лет? Чтобы проверить открытие — его ценность ведь далеко не всегда бывает очевидной. Но здесь сенсация была настолько яркой, что ждать не стали. И, как оказалось, напрасно.
Вторая история — история с 2000 годом, «миллениумом», когда ожидался сбой в компьютерах, и весь мир вопил, что произойдет черт-те что — будут падать самолеты, взрываться атомные электростанции… Опять-таки, мы делали об этом двухчасовой фильм, ездили в США по приглашению американского правительства, объезжали компьютерные фирмы, снимали… И — ни-че-го! Заблуждаться могут, как видим, даже целые сообщества.
Так вот, в чем суть нынешней просветительской деятельности? В том, чтобы оценивать научные события, опираясь на авторитеты, на историю исследования тех или иных вопросов.
Ведь в науке ничего не происходит неожиданно. Приходит время, и какой-то задачей «вдруг» начинает заниматься просто огромное количество ученых в разных странах. Кто-то нашел правильную дорогу, кто-то залез в тупик, у кого-то что-то не получилось, — это занимает много времени, и — наконец кто-то делает открытие. Вот, например, Эйнштейн открыл общую теорию относительности. Это мог сделать Минковский, могли сделать еще пять-шесть человек… Эйнштейн и сам признает: они были так же близки к этой задаче, как и он. Он просто сделал это раньше других. Такое случается.
Когда происходит событие подобного масштаба, объяснить его людям часто бывает невероятно сложно. Но вполне реально оценить событие с точки зрения, например, его влияния на дальнейшие исследования. Скажем, представление об эффекте разлетающихся галактик, о Большом Взрыве — одно из следствий той же теории относительности. Чтобы объяснить людям существо теории относительности, понадобилось затмение! То есть искривление солнечного луча, которое может наблюдать каждый. Для объяснения эффекта разлетающихся галактик понадобилось открытие так называемого «красного смещения», автором которого был выдающийся астроном и физик Хаббл.
Чтобы найти и поддержать действительно важное научное событие, популяризатор не должен идти по пути буквального перевода на «человеческий» язык научных терминов и событий. Нужно смотреть вокруг, искать связи, возникающие у открытия с «вненаучной» жизнью. Что значит — помочь людям выработать свое отношение?
