Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит

бессмертных, даже их система сообщения. Наверняка о побеге Говарда знали лишь те, кто был свидетелем или находился поблизости. Ему удалось внести сумятицу и хаос в ряды этих суперученых.

V

Миля за милей в однообразной тьме. И вдруг Говард с изумлением понял, что четыре зеленых огонька, мелькавшие впереди, пропали. Оглянувшись, землянин увидел, что и фонари позади тоже исчезли. Теперь со всех сторон его окружал лишь непроглядный могильный мрак.

Говард почувствовал замешательство, а еще неподъемную всесокрушающую усталость. Он двинулся вперед медленными, неуверенными шагами, осторожно ведя пальцами по стене справа. Через какое-то время туннель резко свернул, но и тогда землянин не увидел пропавших огоньков. Было по-прежнему темно, откуда-то дуло, пахло камнем и минералами – не так, как в пещерах, облицованных моуффой. Говард заподозрил, что потерялся: в туннеле могли быть другие ответвления, и он мог пропустить их, передвигаясь ощупью. В приступе безрассудной тревоги он бросился вперед и на очередном повороте врезался прямо в угол стены.

Оглушенный ударом, Говард взял себя в руки. Теперь он совсем не понимал, двигается ли прежним курсом или возвращается назад по своим же следам. Возможно, он окончательно и бесповоротно потерялся в пещерном лабиринте. Пошатываясь, спотыкаясь, брел землянин вперед, постоянно ударяясь о стены, которые, казалось, все теснее смыкались вокруг и успели обзавестись острыми выступами.

Все сильнее ощущался сквозняк, запахло водой. И вот постепенно кромешную тьму впереди разбавило прохладное голубоватое сияние и вокруг проступили шероховатые стены и потолок с торчащими камнями.

Туннель закончился в огромной пещере из какого-то бледного, похожего на мрамор камня, потолок которой подпирали перекрученные столбы-колонны. Сияние испускали фосфоресцирующие растения высотой в человеческий рост, которые большими пучками росли на полу. Возможно, то были какие-то таллофиты, дурные и дряблые на вид; на их толстых белесо-голубых стеблях торчали недоразвитые ветки и висели мягкие бледно-фиолетовые наросты, напоминающие плоды. Эти растения излучали свет целиком, всеми своими частями, и потому освещали вокруг себя довольно большое пространство – можно было даже кое-как разглядеть дальнюю стену пещеры со столбами-колоннами.

Проходя через заросли, Говард увидел, что у этих грибов или растений нет корней, и решил, что они опрокинутся от малейшего прикосновения. Но потом он споткнулся об один из пучков и выяснилось, что они вполне упругие и выдерживают его вес. Несомненно, таллофиты плотно крепились к гладкому камню при помощи чего-то вроде присосок.

Посреди пещеры за высокой каймой светящихся грибов обнаружилось озерцо, которое питала тоненькая струйка, капающая с темного потолка пещеры, куда не достигало голубоватое свечение. Говард испытал внезапный жестокий приступ жажды, снял металлический шлем и, плюнув на предосторожности, напился воды, резкой и горькой на вкус, в которой явно содержались неведомые ему минералы. А потом, терзаемый ненасытным голодом, словно путник, много дней обходившийся без пищи, обратил взор на грушевидные плоды на высоких таллофитах. Отломив один от ветки, он надорвал сияющую кожицу, под которой обнаружилась мясистая мякоть. Аппетитный едкий запах так и манил. На вкус плод оказался довольно приятным, и, позабыв про опасность (вероятно, из-за всего пережитого он слегка повредился умом), Говард с жадностью набросился на еду.

Видимо, в грибе содержалось наркотическое вещество, потому что почти сразу же Говарда одолела необоримая сонливость. Он упал на спину и довольно долго лежал, погрузившись в глубокий сопор без сновидений, будто в пучину смерти между одной жизнью и другой. Когда он очнулся, его одолевали сильнейшая тошнота, мучительная головная боль и безнадежная спутанность сознания.

Он снова попил горькой воды из озерца, а потом неуверенными слабыми шажками, преодолевая окутавший все чувства туман, принялся искать другой выход из пещеры, чтобы не возвращаться в тот туннель, из которого вышел. Одурманенный разум притупился, будто на него еще действовал неведомый наркотик; Говард не мог придумать сколько-нибудь четкого плана и лишь следовал животному инстинкту – бежать.

В конце концов он отыскал второй выход в противоположной стене пещеры – низкий, обрамленный обломанными столбами-колоннами. В проходе царила кромешная тьма, и перед тем, как углубиться туда, землянин оторвал от фосфоресцирующего гриба шишковатую ветку вместо фонаря.

Дальнейшие блуждания обернулись бесконечным кошмаром. Говард угодил в невероятно огромный лабиринт естественных пещер, больших и малых, соединявшихся между собой, наподобие сот в улье; эти подземелья располагались за пределами облицованных моуффой владений оумнисов.

Он шел по длинным, извивающимся, тягомотным туннелям вниз, в непроглядную тьму преисподней, карабкался вверх по пологим коридорам. Полз, словно ящерица, на брюхе через узкие отверстия, влажные от насыщенных неведомыми минералами вод; осторожно по краешку огибал по скользким и опасным изломанным уступам пропасти, словно явившиеся прямиком из Дантова ада, а далеко внизу приглушенно вздыхали или дико громыхали подземные меркурианские реки.

Какое-то время он шел и шел вниз, будто погружаясь во чрево планеты. Воздух становился все теплее и влажнее. В конце концов Говард вышел к краю невероятной пропасти и много миль прошагал вдоль него среди зарослей фосфоресцирующих грибов, которые были гораздо больше тех, что он видел раньше, и вымахали, как гигантские деревья.

Эти грибы напоминали фантастические монолитные шпили, но их люминесцентное сияние не могло осветить головокружительную бездну, раскинувшуюся внизу и наверху.

В этом безграничном мире ночи и тишины Говард ни разу не встретил оумнисов. Но, обогнув исполинскую пропасть, он начал подниматься через анфиладу небольших пещер, и тут ему время от времени стали попадаться отвратительные существа, белые и слепые, размером с крысу-переростка, но лишенные даже зачаточных ножек и хвостов. В угнетенном состоянии тела и духа Говард при виде этих примитивных уродцев почувствовал не предсказуемую гадливость, но страх. Однако существа не проявляли агрессии и при его приближении медленно и испуганно сжимались. Раз он случайно наступил на одно и с воплем ужаса отпрыгнул, когда оно мерзостно заелозило под ногой. Приглядевшись, Говард увидел, что раздавил зверушке голову, и тогда, набравшись храбрости, принялся лупить по страхолюдине металлическим прутом, с которым так и не расстался. Когда трупик превратился в склизкое месиво, все еще дергающееся в агонии, землянин, одолеваемый первобытным зверским голодом, позабыв про все цивилизованные предрассудки, которые с таким трудом наживало человечество, упал на колени и с бесстыдной жадностью сожрал добычу. Наевшись вдосталь, он растянулся прямо на камнях и проспал много часов.

VI

Когда Говард проснулся, физических сил у него прибавилось, однако нервная система и разум были отчасти надломлены из-за пережитого. Подобно дикарю, что открывает глаза в первобытный пещере, он испытал иррациональный ужас перед тьмой и неизвестностью. Воспоминания были спутаны и рассеяны, и оумнисы остались в них лишь как непонятная, чуть ли не сверхъестественная опасность, от которой