Оливковое дерево - Люсинда Райли

сорвала несколько ягод.

– Их можно есть, мамочка? – спросила Имми, с сомнением глядя на них. – Они ведь не из супермаркета.

– Они еще не очень сладкие, потому что не дозрели. Но смелее, попробуй одну, – подбодрила ее Хелена, кладя ягоду себе в рот.

Белые зубки Имми с опаской впились в плотную кожуру.

– Они ничего. Наверное. Можем мы взять немножко для Алекса? Больные любят виноград.

– Хорошая идея. Мы возьмем две грозди. – Хелена начала отламывать еще одну гроздь, потом выпрямилась, инстинктивно почувствовав, что за ней наблюдают. У нее перехватило дыхание: он стоял всего в двадцати ярдах и смотрел на них.

Хелена заслонила глаза от слепящего солнца, вопреки здравому смыслу надеясь, что ей мерещится, потому что это не мог быть он… просто не мог…

Но это был он – точно такой, каким она его помнила, и стоял почти на том же месте, где она увидела его впервые двадцать четыре года назад.

– Мамочка, кто это? Почему он на нас смотрит? Это потому, что мы украли виноград? Нас отправят в тюрьму? Мамочка?! – Хелена стояла как вкопанная, мозг тщетно пытался осмыслить бессмыслицу, которую показывало зрение.

Имми дернула ее за руку.

– Ну же, мамочка, быстро, пока он не привел полицию!

Хелена с трудом оторвала взгляд от его лица и позволила Имми утащить себя к машине. Девочка сама забралась на пассажирское сиденье и выжидающе села рядом с матерью.

– Ну давай же. Поехали, – приказала Имми.

– Да, прости. – Хелена на автомате нашла зажигание и повернула ключ.

– Кто это был? – спросила Имми, когда машина снова запрыгала по дороге. – Ты его знаешь?

– Нет, я… не знаю.

– А мне показалось, будто знаешь. Он очень высокий и красивый, как принц. Солнце стояло, как корона у него на голове.

– Да. – Хелена сосредоточилась на преодолении дороги среди виноградников.

– Интересно, как его зовут?

Алексис…

– Не знаю, – прошептала она.

– Мамочка?

– Что?

– Мы так и не взяли виноград для Алекса.

* * *

Деревня изменилась удивительно мало по сравнению с уродливой Страной Лего, беспорядочно выросшей на побережье. Узкая главная улица была пыльной и безлюдной, жители прятались в прохладных каменных домах, избегая палящего солнца, царившего в самой вышине над ними. В единственном магазине добавился прокат DVD, что, как знала Хелена, порадует Алекса, но, не считая пары новых баров, все остальное выглядело почти как прежде.

Заглянув в банк, а затем отдав немного наличности секретарю доктора по соседству, Хелена повела Имми на ланч в симпатичный внутренний дворик таверны «У Персефоны». Они сидели в тени оливы, и Имми очаровало семейство тощих котят, которые вились вокруг ее ног, жалобно мяукая.

– Ой, мамочка, можем мы забрать одного домой? Пожалуйста, пожалуйста, – умоляла Имми, скармливая котенку последний кусочек жареной картошки.

– Нет, дорогуша. Они живут здесь со своей мамочкой, – твердо ответила Хелена. Дрожащей рукой она поднесла к губам бокал местного молодого вина. Вкус не изменился: чуть кисловатый и в то же время сладкий – как ей всегда помнилось. Она словно провалилась в зазеркалье, обратно в прошлое…

– Мамочка! Так можно мне мороженое или нет?

– Прости, дорогуша, я замечталась. Конечно, можно.

– Как ты думаешь, у них здесь есть «Фиш фуд» от «Бен энд Джерри»?

– Сомневаюсь. Думаю, только простые ванильное, клубничное или шоколадное, но давай спросим.

Имми призвала юного официанта, они договорились о мороженом, а для Хелены заказали кипрский кофе и немного сахара, чтобы разбавить бокал вина.

Через двадцать минут они вышли из таверны и по пыльной улице направились к машине.

– Мамочка, смотри, вон монахини сидят, – Имми указала в сторону церкви. – Им, наверное, очень жарко в таких платьях.

– Это не монахини, Имми, это деревенские старушки. Они носят черное, потому что их мужья умерли и их называют вдовами, – объяснила Хелена.

– Они носят черное?

– Да.

– А розовое? Хоть когда-нибудь?

– Нет.

Имми пришла в ужас.

– Мне ведь не надо будет так делать, когда мой муж умрет, правда?

– Нет, дорогуша. На Кипре такая традиция, вот и все.

– Ну, тогда я никогда не перееду сюда, – заявила Имми и побежала к машине.

Они вернулись в Пандору с багажником, нагруженным провизией. Алекс встретил их у задней двери.

– Привет, мама.

– Привет, дорогуша, тебе лучше? Можешь помочь мне с этими пакетами?

Алекс помог Хелене разгрузить багажник и забрал пакеты на кухню.

– Уф, ну и жара. – Она вытерла лоб. – Мне надо выпить воды.

Алекс нашел стакан, открыл холодильник и налил холодной воды из кувшина.

– Держи.

– Спасибо. – Хелена благодарно выпила.

– Пойду наверх, отдохну. Все еще голова покруживается, – объявил Алекс.

– Ладно. Спустишься потом на ужин?

– Да. – Он пошел к двери, потом остановился и обернулся. – Кстати говоря, тут к тебе кое-кто пришел.

– Правда? Почему ты не сказал мне сразу, когда я приехала?

– Он на террасе. Я говорил, что не знаю, когда ты вернешься, но он настаивал, что подождет.

Хелена с трудом сохранила нейтральное выражение на лице.

– Кто это?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Алекс. – Кажется, он тебя знает.

– Серьезно?

– Да. По-моему, он сказал, что его зовут Алексис.

ДНЕВНИК АЛЕКСА

11 июля (продолжение)

Стою у окна спальни и подсматриваю из-за ставней, чтобы меня не было видно с террасы.

Я наблюдаю за человеком, который пришел встретиться с матерью. Прямо сейчас он нервно расхаживает взад и вперед, засунув руки в карманы. Высокий, хорошо сложенный, загорелая кожа орехово-коричневая. Густые черные волосы слегка серебрятся на висках, но он определенно не старый. Я бы предположил, что он, наверное, чуть старше мамы. И моложе отчима.

Увидев его вблизи, я обратил внимание, что у него синие, очень синие глаза, так что, вероятно, он не киприот. Если только, конечно, не носит цветные контактные линзы, в чем я сомневаюсь. Вывод: все вместе это означает, что он определенно очень хорош собой.

Смотрю, как мать выплывает на террасу. Она идет так грациозно, что ноги будто не касаются земли, потому что верхняя часть туловища не двигается, только ноги. Останавливается в нескольких футах от него, опустив руки по бокам. Я не вижу ее лица, но вижу его. И вижу, как на нем проступает выражение чистого восторга.

Сердце колотится быстрее, и я знаю, что это уже не от обезвоживания. Или малярии. Это от страха.

Они оба молчат. Стоят, не сходя с места, кажется, несколько часов, словно упиваясь друг другом. Во всяком случае, такое впечатление, что он не прочь выпить маму. Потом он протягивает руки, подходит и останавливается перед ней. Берет ее маленькие ручки в свои большие и почтительно целует их, словно святыню.

Фу, как по́шло. Не хочу смотреть, но не могу отвернуться.

Наконец он останавливает хрень с губами-руками, потом обхватывает мать мускулистыми руками и обнимает ее. Она такая крохотная и беленькая на фоне его темной силы, что напоминает мне фарфоровую куклу, которую душит в объятиях большой бурый медведь. Ее голова откинута назад под странным углом, когда он прижимает ее к огромной грудной клетке. Его локти, кажется, обхватывают ее шею, и я только надеюсь, что