Догоняющий радугу - Алекс Ведов

Увидев мою недоверчивую улыбку, Шацкий поспешно добавил:

— Да, это было бы смешно, если б не было так грустно. Один такой случай даже закончился трагически. Да вы должны помнить — случай-то был громкий! В вашем университете, и во время вашей учебы, между прочим. А другой случай был уже в том учреждении, где ваш друг работал. Не хочу быть голословным, вот, сами посмотрите.

Он раскрыл свою папку, вынул какую-то бумагу и протянул мне. Я понял, что сейчас придется узнать очередную порцию чего-то такого, чего лучше было бы не знать. Мой взгляд беспорядочно запрыгал по строчкам, выхватывая обрывки фраз:

«…Для служебного пользования… Выписка из истории болезни гр-ки Н., 27 лет, сотрудницы НИИ антропологии и этнографии… Диагноз: хроническая шизофрения… Характерная симптоматика: слуховые галлюцинации, выраженный аутизм… псевдорелигиозный бред, рассказы об „астральных путешествиях“… Течение заболевания неравномерное, имеют место периодические приступы обострения… в нормальном состоянии больная неоднократно утверждала, что „видения“ и „откровения“ начали приходить к ней под влиянием прочтенной рукописи сотрудника этого же института Богатырева В. С., с которым находилась в служебных отношениях… Не исключено, что возникновение и развитие болезни, при врожденной предрасположенности, могло быть спровоцировано усвоением информации определенного содержания, в т. ч. чтением вышеуказанной рукописи… Зам. главврача психоневрологического диспансера… Заверяю…».

Я отдал бумагу Шацкому обратно. Внутри меня словно образовался вакуум. Об этом мне Виталий никогда не рассказывал. Воцарилась напряженная пауза, во время которой следователь смотрел на меня с выражением: «И как это вам»?

— Но это же еще ни о чем не говорит, — наконец, выдавил я неприятно охрипшим голосом. — Мало ли кто чего написал или прочитал. «После» — не значит «вследствие», сами же знаете.

— Это верно, не значит. Но я вам еще кое-что расскажу. В Петрозаводске, где раньше жил ваш друг, пару лет назад была разоблачена и обезврежена секта, не помню точно, как она называлась… «Братство ищущих», что ли? Ну, неважно. Секта, судя по ее деятельности и структуре, имела все признаки тоталитарной. Вам же не надо объяснять, что деятельность таких сект у нас в стране запрещена законом? Ее организатор и идейный вдохновитель, который, кстати, сейчас воодушевляет ближних в местах не столь отдаленных, — не без ехидства добавил он, — был на весьма короткой ноге с нашим общим знакомым. А их «программным документом», теоретическим руководством к действию, так сказать, было — что, как вы думаете? — пра-авильно, все та же загадочная рукопись! Факт, установленный следствием. Теперь, надеюсь, вам понятен наш интерес и к этой рукописи, и к ее автору?

Все это окончательно меня обескуражило. Я еще несколько секунд сидел, собираясь с мыслями. Шацкий, казалось, был доволен впечатлением, которое произвели на меня эти новости.

— Послушайте, но ведь сам Виталий к этой секте, наверняка, не имел ни малейшего отношения! — горячо заговорил я. — Я его хорошо знаю и не встречал человека, который был бы дальше, чем он, от всяких там сект и тому подобного!

— Скажем, непосредственная причастность Богатырева к созданию этого «Братства» и к участию в его деятельности не была доказана, — сказал Шацкий, и в его голосе мне даже послышалось сожаление, — однако разве того, что я сказал, мало?

— Да это какое-то недоразумение! И та дама из института… Наверное, не стоило давать ей тетрадь, но откуда ж он знал! Он-то не виноват, что его записи попадают все время не в те руки!

— Э-э, Алексей Романович, дорогой, вы верите в такие совпадения? — протянул Шацкий. — Мне вот что-то мало верится. Один раз — ничего, но три раза — это уже, согласитесь, закономерность. Я бы и сам рад думать, что там у него безобидные детские стишки, но данные случаи свидетельствуют об обратном. И потом, почему вы так уверены, что так хорошо знаете своего приятеля и так уж хорошо осведомлены обо всех его делах?

— Да просто знаю, и все! — выпалил я. — Не может Виталий быть повинен во всем этом. Ни морально, ни юридически. Не такой он человек, понимаете? Что бы он там ни написал, по-моему, вы под него зря копаете.

— Ну, это уж нам позвольте решать, зря или не зря, — сказал Шацкий, поднимаясь. — Ладно, благодарю за содержательную беседу. О нашем разговоре, пожалуйста, никому, хоть это и не для протокола. И еще: я бы вас попросил ближайшую неделю из города никуда не отлучаться.

— А это уж позвольте мне решать, — в тон ему ответил я. — У вас своя работа, а у меня, знаете ли, своя. И она не ждет.

— И все-таки я рекомендую вам быть здесь, — настойчиво повторил Шацкий. — Ваша помощь нам может быть полезна. И если он появится, или вы что-нибудь вспомните, не сочтите за труд, позвоните вот по этому телефону, — с этими словами он выложил на стол визитную карточку и пошел к двери. — Будем очень признательны! Всего хорошего! — добавил Шацкий, оглядываясь в дверях.

— И вам всего! — сказал я ему уже в спину. — Ничего не обещаю. И надеюсь, что моя помощь не понадобится.

Дверь закрылась, и я снова остался один.

Глава 7

Какое-то время я сидел в абсолютной прострации. Все, свалившееся на меня за последние два дня, кого угодно выбило бы из колеи. Спустя некоторое время я отправился в душ и долго лил на себя холодные струи. Разговор со следователем оставил какой-то тяжелый, неприятный осадок. Мысль, что Виталий может иметь какое-то отношение к чьим-то сумасшествиям и уж тем более к шайкам сектантского толка, никак не укладывалась в голове. Но опять-таки, эти его увлечения, странные намеки, не менее странное исчезновение, размышлял я, уже закутавшись в полотенце и заваривая чай… и письмо это… и тетрадь эту надо искать… Черт, что же он там такое написал? Проблем с органами мне только не хватало! Да еще Илья со своими «страшилками»… Черный Охотник еще какой-то… Натуральный дурдом! Господи, почему моя командировка начинается с такого? За что мне вся эта хренотень?

И что же было такое в институте, связанное с его тетрадью? Я мучительно напрягал память, стараясь вытащить события, которые осели где-то глубоко на дне души и покрылись с тех пор многими слоями всего того, из чего состояла моя жизнь.

«Да вы должны помнить — случай-то был громкий! В вашем университете, и во время вашей учебы…» — М-да, пожалуй, они знают мою жизнь лучше, чем я сам, не без иронии отметил я про себя. Что же он имел в виду? Ведь что-то такое было, точно было!

И тут я вспомнил.

Со мной в университете учился парень, Володя Рындин, на другом отделении, горнодобывающем. Я его хорошо знал — мы жили в общежитии и на одном этаже. С Виталием он тоже был в довольно близких отношениях. Можно сказать, к четвертому курсу у нас на этаже сложилась довольно тесная компания, весело проводившая время, и мы с Володей были ее неотъемлемой частью. Он был парнем весьма башковитым, но при этом даже по студенческим меркам редкостным разгильдяем, завсегдатаем дискотек, баров и прочих увеселительных заведений и мероприятий. Общительности Володе было не занимать, круг его приятелей и знакомых простирался далеко за пределы института. В студенческой среде он всегда старался быть в центре внимания, и ему, пожалуй, это удавалось и нравилось. Ни одно сколько-нибудь заметное общее занятие, которое могло его коснуться, не проходило без его активного участия — будь то стройотряд, студенческий капустник или застольные посиделки до утра. Он был рослым и видным, и девчонки вешались на него гроздьями.

При всем том Володя всерьез интересовался всяческой мистикой и эзотерикой. Не знаю, откуда у него была эта тяга, но его очень занимало все, что имело отношение к йоге и теософии, гипнозу и телепатии, тибетским секретам долголетия и оккультным практикам, рецептам сибирских знахарей и обрядам магии вуду. Многое из прочитанного, по его собственному признанию, он пытался применять в жизни, но не помню, чтобы результаты были хоть сколько-нибудь впечатляющими. Правда, однажды он кое-что продемонстрировал: на спор при свидетелях задержал дыхание на сто секунд. Но насколько я знал, это было самое большое его достижение.

На эти темы Володя мог рассуждать часами. Получалось это у него очень путано и невнятно. Когда мне доводилось его слушать, у меня складывалось впечатление, что он сам не очень понимал, о чем говорил, однако считал себя большим знатоком тайной стороны жизни и человеческой природы. А поскольку литературы на эти темы тогда практически не было, — более того, на них в обществе было наложено негласное табу, — он искал ее повсюду и с жадностью набрасывался на любые сведения подобного рода.

Неудивительно, что с Виталием он сошелся на этой почве. Володя был еще одним человеком, который знал, что у него есть такая литература. И узнал он это намного раньше меня. Он тоже часто брал что-нибудь почитать, иногда принося взамен что-нибудь интересное, что удавалось достать самому.