Холюшино подворье - Борис Екимов

Был такой мужик на хуторе. Феклуня на базар ездила и привезла жениха с фуражкой и красивым костыликом. Он голубей водил, фуражку свою мелом чистил да втихую за молодыми девками прихрамывал. Но величали его Петром Васильевичем, не иначе.

- Вот так...- продолжал объяснять Холюша.- В карты зачну играть. А как же... В лото. Одно слово - пенсионер. Хватит, наработался, слава тебе господи... Руки уж не владают. С младости трудюся. Бывало, ребята в алданчика играют да в генерала, а я все трудюся. Да-а... Вот как ты был, несмысленый, а уж телят пас, гусей... Вот тебя бы счас взять запрячь и воду, например, возить... А-а-а, не нравится? То-то... А я вот с той поры рук не покладаю.

Текло из-под рук легкое зерно, козленок, завороженный его шелестом и мерной Холюшиной речью, прижался теплым боком к ноге и, подремывая, слушал.

- Сеструшка со мной будет, Фетинья, и дочеря ее. Та молодая... Доглядать будет за нами. Егор рядом, он все же при власти, милиционер. Не всякий на нас посыкнется. А я, може, кролов зачну водить. Говорят, плодущие...

Так и шла у них беседа. Потом Холюшу ко сну начало клонить, и он свою работу оставил, поднялся. Встревоженный козленок тут же запричитал, начал мыкаться по кухне, ко всему цеплялся, припадая на передние коленки, вымя искал. И Холюша пожалел его.

- Матерю захотел? Ну, ладно, счас приведу. Уж напоследок... Чтоб подоле меня поминал. Такого-то хозяина тебе сроду не видать.

Холюша сходил на баз, привел Белобокую.

Козленок кинулся к матери, с ходу сосок уцепил и чуть было не захлебнулся густым сладким молоком. Коротко перхнув, он приладился к струе, зажмурился от удовольствия, и мало ему показалось молока, мало. И он поддавать начал в нахолодавшее вымя.

Он поддавал и пританцовывал, и короткий заячий хвост его ходором ходил от нетерпения.

А Холюша с легкой улыбкой глядел на козленка. Он всегда жалел маленьких. И вдруг пришло в душу какое-то неясное волнение. "А ведь когда-то и я вот так... у матери... Не знал ничего, не ведал... Дудонь да дудонь..." Но эта странная мысль сразу оставила его. Может быть, потому, что Холюша не мог себя представить младенцем. Ему казалось, что он всегда был вот таким: в треухе и телогрейке, с деревянной ногой. Хотя нет... Холюша помнил себя. Да, помнил малым пацаном.

Вот они картошку с матерью окучивают. Мать тянет плужок, а пацан за чапигами. И норовит вырваться, вывернуться плужок. Мать неровно тянет, рывками. Руки немеют, дрожат...

А вот он вместе с отцом, и косенка у него своя. И перепелка, в первый раз так близко увиденная перепелка с выводком... Вот она уходит от него по прокосу. И Холюшка спешит за ней. А птица неловко, боком, раскрылатившись, с жалким клекотом, подпрыгивая, уходит. Как ясно все видится! Голенастые перепелята, красноватая курочка, неловко скачущая по валам травы... И отец смеется...

А дальше... Что же дальше?! Почему там нет ничего. Ах, есть, есть... Вон мужик в защитной, не обмятой еще гимнастерке... Вон он мелькнул: раз - и все... Где это было? Мелькнул и ушел... А потом?.. Ничего больше. Только серая телогрейка да вечный треух. Да нога деревянная... И ничего больше нету. Только мать, старуха с худыми черными ногами, в подоткнутой юбке... Бредет и бредет по мелкому плесу с хворостиной в руках... Птицу гоняет... А еще? Снова треух и телогрейка... А еще?.. Снова мать бредет... А еще? И нога деревянная...

И вся жизнь. Вот она, на один огляд, скупо отмеренная богом. А может, и хватит?..

- Эй ты, может, хватит? - окликнул Холюша козленка.- Или ты на всю жизню уцепился? Так-то можно...

Словно усовестясь, козленок отвалился от вымени, и не было даже сил благодарно мекнуть. Нетвердо ступая, он подошел к пригрубку и улегся, аккуратно уложив длинные ломкие ноги. Прижался к теплому печному боку и тут же задремал. И уже во сне он снова сосал, почмокивая, и иногда тельце его вздрагивало...

Холюша улыбнулся, позавидовал: "Ну и жизня у тебя, парень..." - и, ухватив Белобокую за крутой рог, потянул ее на баз.

После этой ночи переезд стал делом решенным, и пришло время иных забот. Первым делом купили дом, который Холюша обсматривать ездил. Прежний хозяин согласен был на рассрочку. Но Холюша, удивив Егора, все разом заплатил, и Егорова жена тут же укатила за Фетиньей и матерью.

Своим чередом шла продажа. Телку забрали хорошие хозяева в Евлампиевку. Трех баранчиков прирезали, на базар свезли. Бычка сдали в кооперацию. Хорошо бычок вытянул, считай, зимник был. Гадали об овечках: то ли всех сбывать, а может, себе оставить, чтоб доточили сенцо, а уж потом - на мясо. О козах голова не болела: с этих в самый конец пух чесать, а потом в день разберут, только шумни. Птицу изживать тоже трудов не стоило: секи им головы, щипи да морозь, а там - потихоньку на базаре разойдется. Заботила лишь корова: в худые руки Холюша отдавать ее не хотел, но не враз и охотники на нее находились, все ж в годах была. Но Холюша знал, что купят, не нынче, так завтра. Заводу Зорька всей округе известного, а годы что... Зубы еще не сточились, не один и не два года проходит и молока будет давать побольше иных молоденьких. Так что нужно было лишь подождать, пока слух о продаже по хуторам разойдется.

Вот и ждали. А между делом понемногу вывозили к новому месту кое-какое добро: из горницы кровать, стол со стульями, телевизор. Все это Егор делал.

Катился февраль, подходила весна, дело шло к окончательному переезду.

5

В конце недели, в пятницу, подъехала к Холюшиному двору машина. Сидели в ней Егор да жданный покупатель, новый агроном. Холюшину Зорьку он глядел и решил брать ее. Увидев вылезающего из машины Егора, Холюша прямо с крыльца закричал:

- Егор, Егор! Счастья нам какая привалила! Какая счастья! Ты поди, погляди!

Егор ничего не понял.

- Какое еще счастье? - поморщился он. - Вот покупатель приехал,- показал он на агронома. - Бабка Фетинья с Марией поселились и тебя ждут... - начал он и умолк, и стал глядеть на деда.

Холюша был явно не в себе: шапка у него на сторону сбилась, глаза шалые сделались. И он не слушал Егора, нет, он свое толочил:

- Счастью! Такую счастью бог послал... - твердил он. - Вчерась-ка в ночь, такая счастья... Пойдем в дом, поглядишь,- хватал он Егора за рукав, за полу шинели и тащил за собой.

- Какое еще счастье? - недоуменно переглянулись Егор с агрономом.

А Холюша уже в дом спешил, постукивая деревяшкой.

- Пойдем, поглядишь, пойдем,- радостно бубнил он. - Привалила счастья...

Егор, агроном и даже шофер, заинтересованные, пошли за Холюшей.

В кухне горел яркий свет. В углу, возле дверей горницы, на соломе стоял врастопырку и глядел на вошедших теленок, Холюша кинулся к нему.

- Вот она, счастья! Вот она какая счастья! Гляди, Звезда народилася! Звезда!

Егор рассмеялся, за ним агроном, шофер их поддержал, проговорил: "Ну и дед..."

- Отелилась, что ли, Зорька? - спросил Егор. - Ну и слава богу.

- Отелилась... - недоуменно повторил Холюша и руками всплеснул. Его зло начало разбирать. - Да ты хоть глазами-то видишь, кого она принесла? - в сердцах проговорил он и выкрикнул: - Звезду принесла!

- Ну, Звезда,- тоже начал злиться Егор. - Ну, телок... Не пойму, чего ты прыгаешь. А кого она должна была принести? Козу, что ли? Снесла курочка яичко, не простое, а золотое...

- И-и-и,- укоризненно протянул Холюша.- Доумился... Козу... - но потом вдруг понял, что эти люди - Егор, новый агроном и шофер,- они ведь не знают ничего и потому лишь глазами на него лупают. Он вдруг понял все это и просиял. - Да вы же несмысленые! - счастливо рассмеялся он. - А я перед вами... мечу. Вы же и близочко ничего не знаете. Садитесь, Христа ради, садитеся... Счас перескажу... - Он повернулся к теленку, ласково тронул его. Тот мыкнул и, взбрыкнув задними ногами, подпрыгнул на месте. - Вот ты правильно сказал, Егор, золотая эта яичка, золотая телочка, - наставительно произнес Холюша. Таких телочек и в свете нет, - говорил он торжественно и серьезно. И слушали его всерьез, насторожась. - Не вложу в память, говорил я тебе, наверно, говорил, да у тебя скрозь пальцы протекло. Наша Зорька кровя свои ведет от Звезды,- поднял Холюша руку и пальцем в потолок указал. - А та Звезда была даве еще, даве, это еще в войну, в Назмище. У Митрони Бочкарева. Откудова та Звезда взялась, не знаю. Бог дал. Та Звезда была молоком налитая. По цебарке за раз давала. И доилася чуть не весь год. До самых, до самых... Заливала Митроню молоком. Во как! - победно оглядел всех Холюша. - У нас по хуторам всякие коровы случались. А Митронина Звезда - из всех знаменитая. Сколько лет-годов прошло. Давно уж косточки погнили. А помнят Звезду, все помнят добрые хозяева, какие живы. От той Звезды по хуторам племя пошло. Неплохие коровки. Как наша Зорька. Но вот в Звезду ни одна не удалася. Сколь люди ждали, а вот нет такой, да и все. Не дал бог. Ни у Бочкаревых, ни у других хозяев. - Холюша замолк, а потом сказал шепотом: - А меня господь наградил... За труды мои... - всхлипнул он. - Послал... Глядитя... - и указал рукой на телочку. - Масть чистая, светлая... Лобик белый,- тронул он рукой белую пежину. - Чулочки белые,- нагнувшись, указал он. - Хвост до самой репицы белый! - закончил он торжествующе. - Все чисточко при ней, без подмесу!