Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера - Генрих Гофман

Среди ночи кто-то позвонил в дверь моего дома. Это был Алоис, с него уже сошел недавний торжествующе-революционный вид. Я без слов понял, что ему нужно, и спрятал его у себя дома вместе с его соратником Германом Заксом, американцем.

Как-то раз через много лет моя секретарша сказала, что меня хочет видеть какой-то штурмовик, но отказывается назвать свое имя. Я велел ей пропустить его, и передо мной оказался Алоис, молодцеватый в форме штурмовика, бывший заместитель городского коменданта и бывший ученик фотографа!

После входа правительственных войск ход событий в Мюнхене быстро вернулся в нормальное русло, и я опубликовал альбом фотографий под заголовком «Год баварской революции», который снискал большой успех.

1920 год в Мюнхене был одной длинной серией демонстраций, маршей и массовых митингов, и всякий раз, как происходило нечто подобное, я был тут как тут со своей верной фотокамерой. Однажды я присутствовал на районном митинге городского ополчения. Среди прочих ораторов выступал некий Адольф Гитлер. Я не посчитал нужным потратить на него фотопластинку, поскольку тогда он ничего не значил и на митинге, как и остальные, всего лишь провозглашал все те же давнишние политические требования. На его речь я не обратил особого внимания – я же был фотографом, а не журналистом.

Фотографии, на которых я запечатлел эти политические события, имели большой успех и принесли хороший доход. Очень немногие фотографы имели смелость слиться с толпой демонстрантов, а часто и под градом пуль, ради нескольких снимков; поэтому мне удавалось сделать во многих отношениях уникальные фотографии, и, соответственно, они стоили дорого.

И хотя я заработал тогда немало денег, их покупательная способность стремительно уменьшалась изо дня в день. Тем, что мне вообще удавалось держаться на плаву, я обязан сделкам с иностранными заказчиками.

Я продал фотоателье за семьдесят тысяч марок (теоретически сумма была равна 3500 английским фунтам), и в то время мне казалось, что я выручил за него отличные деньги. Но когда мне выплатили первую половину суммы, я мог купить на нее только подержанную «зеркалку»; а к тому времени, как я получил остаток, его не хватило бы даже на полдюжины яиц!

На грани отчаяния я обратился к кинопроизводству, и еще с двумя энтузиастами мы основали кинокомпанию и сняли фильм, в котором задействовали актеров, хорошо известных мюнхенским зрителям. Это была комедия вроде американского бурлеска. По сюжету фильма некий парикмахер изобретает средство против облысения, обладающее невероятной силой. Лысые моментально обрастают гривой волос, доведенных гримерами до абсурда, безбородые в мгновение ока превращаются в натурального Барбароссу, но потом один из помощников портит препарат, в результате чего наступают «ужасные» комические последствия.

Это был наш первый, последний и единственный фильм. И мы с товарищами были рады, что отделались только стыдом!

Глава 2

СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ФОТОГРАФИЯ ГИТЛЕРА

Следующие полтора года или около того мы не жили, а влачили жалкое существование. И хотя в нацистскую партию я вступил в апреле 1920 года, получив партийный билет за номером 427, – в то время мне казалось, что программа партии предлагает единственный возможный выход из хаоса и бедствий, охвативших мою родину, – личное общение с Гитлером началось лишь после того, как я получил телеграмму с текстом: «Немедленно вышлите фото Адольфа Гитлера платим сотню долларов».

Эта телеграмма из известного американского фотоагентства застала меня в Мюнхене 30 октября 1922 года, и щедрость предложения меня весьма удивила. За фотографию президента республики Эберта обычно платили 5 долларов, примерно столько же за другие выдающиеся фигуры, а за какого-то малоизвестного Гитлера они готовы выложить ни с чем не сообразную сумму!

Сотня долларов! Гонорар так гонорар! «Дитрих Эккарт – вот кто мне нужен, – подумал я, – наверняка он поможет мне связаться с Гитлером».

Я выразил свое изумление Дитриху Эккарту, главному редактору «Фёлькишер беобахтер» и моему доброму другу, который по случайности в то время находился рядом со мной. Эккарт был близко знаком с Гитлером, более того, он финансировал его политическое движение с выручки за перевод «Пер Гюнта» и отчислений от сборов за театральные пьесы, которые получал из Швейцарии.

В своей обычной грубоватой манере Эккарт сказал мне, что я могу выкинуть это из головы. Гитлер, пояснил он, никому не позволяет себя фотографировать.

– Если кому-то нужен снимок Гитлера, – медленно и многозначительно сказал он, – ему придется заплатить не сто и даже не тысячу, а тридцать тысяч долларов.

У меня мелькнула мысль, что мой друг слегка не в себе. Гитлер, сказал я ему, сейчас у всех на виду, и авторских прав на свои фотографии у него нет. Любой фотограф имеет полное право сфотографировать его, не заплатив ни гроша, потому что Гитлер стал публичной фигурой. Потом я прибавил, что вряд ли найдется такой дурак, который заплатит за его фотографию тридцать тысяч долларов.

– Я фотографировал императоров, королей и мировых знаменитостей, – продолжил я, – и никто не просил меня за это заплатить. Наоборот, платили мне – мне заплатил даже сам Карузо, которому никто не выставлял счетов. Ведь ты не станешь спорить, что Карузо будет познаменитее Гитлера!

Эккарт внимательно выслушал меня, а потом тихо и спокойно стал объяснять. Гитлер, сказал он, имеет серьезные основания для того, чтобы не разрешать себя фотографировать. Это один из множества ходов в той политической игре, которую он ведет, и то, что он прячется от фотографов, дает поразительные результаты. Все о нем слышали и читали, но никто еще не видел, как он выглядит. Люди заинтригованы, они сгорают от любопытства, вот почему они валом валят на его митинги. Приходят из любопытства, а уходят членами его движения. Ибо Гитлер, сказал он, обладает даром внушать каждому отдельному слушателю чувство, будто он обращается лично к нему. Эккарт уже успел оседлать любимого конька, и «граммофонная пластинка про Гитлера», как говаривали в нашем дружеском кругу, раскрутилась на полную скорость.

– Ты говоришь, не найдется такого дурака, который заплатит тридцать тысяч долларов за снимок Гитлера? Ну так я скажу тебе, что он уже отказался от двадцати тысяч!

Мне трудно было поверить, что кто-то не ухватился за такое предложение обеими руками. Но это только показывает, возразил мне Эккарт, как мало я понимаю Гитлера. Он настаивает на сумме в тридцать тысяч долларов за редкую, уникальную фотографию, чтобы иметь возможность продолжить формирование боевых отрядов, которые возьмут на себя задачу обеспечения безопасности и порядка на митингах; и в конце концов, тридцать тысяч не такие уж большие деньги, чтобы не уплатить их за эксклюзивные права на фотографию, которая будет опубликована во всем мире.