Дядюшка Наполеон - Irag Pezechk-zod

Маш-Касем, помолчав, ответил:

— Э-э, ага, зачем мне врать?! До могилы-то… ать… ать… Один мой земляк, царствие ему небесное, говаривал, что…

— Господин Маш-Касем, вы даете свидетельские показания… Прошу вас, не отклоняйтесь от темы и отвечайте на поставленный мной вопрос!

— Конечно же, ага. Рад буду услужить… Вы, значит, спрашиваете про тот обозрительный…

— Подозрительный!

— А разве что не так?

— То есть как это «разве что не так?». Вы сказали «обозрительный», а нужно говорить «подозрительный»!

— Ей-богу, ага, зачем мне врать?! Грамоте ведь я не обучен… Но все же хотелось бы знать, какая тут разница…

— Разница?

— Ну да. Разница между тем, что сказал я, и что сказали вы.

Потеряв терпение, Шамсали заорал:

— Господин Маш-Касем, я сказал «подозрительный», а вы сказали «обозрительный»! Я потребовал, чтобы вы говорили «подозрительный»!

— А что значит «подозрительный» и что значит «обозрительный»?

В разговор вмешался Асадолла-мирза, вечно над всем посмеивавшийся и без конца отпускавший шуточки. Не стесняясь в выражениях, он объяснил Маш-Касему, что имеется в виду под подозрительным звуком, и этим вывел из себя Шамсали-мирзу, который тотчас заявил, что с правосудием не шутят, снова водрузил на голову шляпу и собрался уйти. Все повскакивали с мест и кое-как уговорили Шамсали-мирзу остаться.

— Ну что ж, Маш-Касем, теперь, когда вы поняли, о чем речь, скажите, вы собственными ушами слышали этот подозрительный звук?

— Но ведь, ага, зачем мне врать?!

Шамсали-мирза раздраженно прервал его:

— Да, да, знаем — «до могилы-то… ать… ать… четыре пальца»! Но отвечайте же на мой вопрос!

— Ей-богу, зачем мне… А вы хотите, чтобы я вам правду сказал или соврал?

— Да что ж это такое?! Вы шутите, что ли?! Если я вас о чем-то спрашиваю, значит, конечно же, хочу знать правду!

— Хорошо, тогда скажу правду. И вообще, зачем мне врать?! До могилы-то… Слышал я какой-то звук, что да, то да… Но вот только, был он подозрительный или не был…

— Я же сказал, что следует говорить «подозрительный»!

— А я что сказал?

— Вы сказали «обозрительный»!

— Ей-богу, насколько мне помнится, я сказал «подозрительный». Короче говоря, я слышал какой-то подозрительный звук.

— Как вы считаете, этот звук был произведен ножкой стула или?…

— Что — или?

— Господин Маш-Касем, не выводите меня из терпения! Мой брат вам только что все объяснил!

Асадолла-мирза, услышав, что ссылаются на него, немедленно влез в разговор и, хохоча во все горло, рассказал анекдот про казвинца, который, выбирая в лавке ткань, случайно издал непристойный звук и немедленно начал рвать куски материи, чтобы скрыть свою оплошность. Но торговец схватил казвинца за руку и сказал: «Зачем зря портишь товар? Я за сорок лет, что торгую мануфактурой, как-нибудь научился отличать треск ткани от чего другого!»

И снова всем пришлось упрашивать Шамсали-мирзу не уходить с совета. Допрос продолжался.

— Ну так что же, Маш-Касем? Мы ждем ответа.

В наступившей тишине присутствующие смотрели в рот Маш-Касему.

— Э-э, ага, зачем мне врать?! Да вроде бы так и было, как ваш братец сказали.

Шамсали-мирза облегченно вздохнул с видом следователя, сумевшего после нескольких часов допроса вытянуть признание из опасного преступника, и удовлетворенно улыбнулся.

— Итак, ответ на первый вопрос получен. Перейдем ко второму вопросу. Господин Маш-Касем, кто находился в том месте, откуда раздался подозрительный звук?

Маш-Касем задумался, потом ответил:

— Зачем мне врать?! До могилы-то… Я в ту минуту слушал агу, а он толковал про битву при Казеруне. И как раз, когда ага рассказывал, как он прицелился прямо в лоб Ходадад-хану и спустил курок, но первая пуля проскользнула у Ходадад-хана за ухом…

Дядя Полковник перебил его:

— Постой, постой, Маш-Касем. Ага до этого места не дошел. Он успел только рассказать, как прицелился в голову Ходадад-хана.

— Верно, ага, верно. Но я-то ведь все это собственными глазами видел, вот и рассказываю вам, что было дальше.

— Это от тебя не требуется. Ты просто отвечай на вопросы!

— Ну что ж. Зачем мне врать?! Когда раздался этот звук, я мыслями был вместе с моим агой… Ну, я, конечно, обернулся, смотрю: там вот этот ага и Гамар-ханум… А уж кто из них?… Зачем мне врать? До мо…

— Мне в голову пришла одна мысль, — перебил его Дядя Полковник. — Если, конечно, согласится ханум Азиз ос-Салтане… Мы бы попросили ее ради сохранения священного семейного единства пойти на небольшую жертву…

— А что я должна сделать?

— Если бы вы согласились, мы сказали бы аге, что это маленькое недоразумение… в общем, что Гамар-ханум…

— Не понимаю, при чем здесь Гамар?

— Я хочу сказать, что если бы мы объяснили аге, что в тот вечер Гамар-ханум неважно себя чувствовала, тогда все бы обошлось и…

До ханум Азиз ос-Салтане наконец дошло, куда гнет дядя Полковник. Она поджала губы, секунду помолчала, а потом неожиданно обрушила на дядю Полковника и всю родню поток громкой брани:

— У вас совесть есть?! Постыдились бы такое при мне говорить! Не срамили бы пожилую женщину! Чтоб моя дочь… чтоб моя дочь такое себе позволила!!!

Она так вопила, что все растерялись. С большим трудом ее успокоили. Ханум Азиз ос-Салтане плакала и причитала, но уже без прежней злости:

— Вот, вырастила я дочку, чисто цветочек она у меня… А теперь, когда к ней уже и посватались, когда девочку счастье ждет, — ее же собственная родня хочет ей пакость учинить… Опозорить ее хотят, осрамить!.. Зачем я только до этого дня дожила?! Да пропади оно пропадом это ваше семейное единство!..

Последовавшая минута общего молчания была скорее выражением соболезнования будущему зятю ханум Азиз ос-Салтане, нежели свидетельством скорби в связи с невозможностью решить актуальную семейную проблему. Первым в воцарившейся тишине прозвучал голос Фаррохлеги-ханум. В нашей большой семье Фаррохлега-ханум славилась своим длинным языком и склонностью к злым сплетням. Она вмешивалась во все на свете, и ее толкование любого пустяка неизменно порождало ссоры и скандалы. И было просто удивительно, что она до сих пор вообще молчала. Воспользовавшись тишиной, наступившей после криков и рыданий ханум Азиз ос-Салтане, Фаррохлега-ханум открыла рот и заявила:

— Вы правы, Азиз-ханум. Они ведь и не думают, что могут девушку навсегда осрамить…

Азиз ос-Салтане, не дожидаясь, пока Фаррохлега-ханум закончит, воскликнула, утирая слезы платком:

— Воздай вам бог, милая!.. Разве ж они понимают, каких трудов стоит матери вырастить дочку и выдать ее замуж?!

Фаррохлега-ханум, всегда одевавшаяся только в черное и не ходившая почти никуда, кроме похорон, спросила своим ровным и бесстрастным тоном:

— А кстати, Азиз-ханум, почему это у Гамар ничего не вышло с ее первым женихом? Вроде бы даже и до свадьбы не дошло, так?

Азиз ос-Салтане снова расплакалась и, всхлипывая, сказала:

— Ах, милая, это все тоже из-за родни… Околдовали они ее жениха… Силу в нем заперли… Моя бедняжка целый год прождала… Он, бедолага, тоже души в ней не чаял… Но, сами посудите, милая, если у мужчины сила заперта, разве можно его в том винить?

Шапур, все это время молча сидевший в углу залы, пришепетывая спросил:

— Тетушка, а што жначит «сила жаперта»?

Дурацкий вопрос! Даже мы, дети, тысячу раз слышали это выражение от Азиз ос-Салтане, да и, кроме того, женщины так часто шушукались об этом, что мы давно поняли, что к чему. Но не успел еще никто из заинтересованных сторон ответить на вопрос Шапура, как вмешался Асадолла-мирза:

— Моменто! Неужто ты до сих пор не знаешь, что значит «у мужчины сила заперта»?

И Шапур, известный иначе как Светило Пури, с присущей ему гениальностью ответил:

— А откуда мне знать?!

Асадолла-мирза подмигнул и ухмыльнулся:

— Это значит, у него не получается Сан-Франциско.

Тут уж все поняли, даже малыши, собравшиеся за дверью залы, потому что когда Асадолла-мирза или кто-нибудь другой рассказывал любовную историю, и речь заходила о том, что парень с девушкой остались наедине, Асадолла-мирза неизменно восклицал: «И тут у них получилось… Сан-Франциско!», или: «И они отправились… в Сан-Франциско!»

Сопроводив свое объяснение раскатистым хохотом, Асадолла-мирза добавил:

— Если бы мне об этом раньше сказали, я бы что-нибудь придумал. Как-никак у нас в семье найдется целая связка ключей — что хочешь отопрем. Да ведь ради своих родичей на любую жертву пойдешь!

Его шутка заставила рассмеяться всех, даже угрюмого Шамсали-мирзу. Ханум Азиз ос-Салтане стиснула зубы, на секунду замерла и вдруг, схватив блюдо с нарезанной ломтиками дыней, грохнула его об пол:

— У вас стыд и совесть есть?! Не срамили бы пожилую женщину! Да чтоб ты сдох вместе со своими ключами!