Прикрой, атакую! В атаке — «Меч» - Антон Якименко

…Группа «Меч» с рассвета приступила к боевому дежурству. Сидим рядом с линией фронта, на прежнем нашем аэродроме со странным названием Тоненький. Вообще-то название соответствует форме: это совсем ограниченных размеров полевая площадка, ширина не превышает и сотни метров, длина восемьсот, кругом овраги, балки. Сюда прилетели вчера. На соседней площадке — Кащеево — сидит эскадрилья «серых», так называем мы теперь остальных, летающих на Яках серого цвета, в отличие от красноносых.

Летчики всех полков дежурят в воздухе: патрулируют группами, охраняют наши войска от удара авиации противника, вылетая по графику штаба авиакорпуса. Группа «Меч» находится все время в повышенной готовности, т.е. сидит наготове для внезапного наращивания сил…

Три дня как наши войска перешли в контрнаступление, но пока в районе Орла, на северном выступе Курской дуги. У нас на южном — затишье. Вообще-то бои идут, но в небольшом масштабе и как бы в силу инерции: немцы никак не могут смириться с тем, что их наступление провалилось. Несмотря на местный характер боев, все равно проливается кровь, гибнут люди.

На нашем, южном, участке Курской дуги, на Белгородском направлении, контрнаступление только готовится, и немцы, стараясь его сорвать или отсрочить, пытаются бомбить боевые порядки наземных войск. Они действуют огромными группами — по пятьдесят самолетов и больше, мы всемерно препятствуем. И довольно успешно — пехота на нас не в обиде.

Все эти дни я не раз думал о первом дне боевой работы авиагруппы. Кому вести ее в бой, мне или Зотову? Вопрос не простой. Рассуждая, я ставил себя на место пилотов и их командиров. Предположим, перед группой поставлена боевая задача. Где должен быть командир полка? Во главе боевого порядка. А что подумает Зотов? Не доверяю… И Чувилев тоже подумает. И летчики. А что подумают летчики о своих командирах, которым не доверяют?.. Нет, так не годится.

Решаю: группы поведут Зотов и Чувилев по очереди, вылетая восьмеркой. Это смелые воины, и я вполне на них полагаюсь. Пусть привыкают к решению сложных задач. Пусть мобилизуют свои знания, ум, боевые возможности. Ведь важно организовать первые вылеты и проследить за действиями всех летчиков.

Нахожусь на командном пункте около радиостанции, слышу: бой завязала патрульная группа одного из полков нашего корпуса. Очевидно, сейчас получу команду… И точно:

— Поднять восьмерку группы «Меч».

Даю две зеленые ракеты, и два звена одно за другим поднимаются в воздух.

— Набираю высоту, — передает Чувилев, — следую в сектор… Сигналы с корпусного командного пункта сюда не доходят, но я вполне представляю себе обстановку.

Наша патрульная группа встретила армаду самолетов противника: 60—70 бомбардировщиков «Юнкерс-87» в сопровождении Ме-109. Патрули связали боем вражеских истребителей, а «юнкерсы», уже без прикрытия, устремились вперед, к линии фронта, чтобы сбросить бомбы на наши войска. Их надо перехватить, расстроить боевые порядки, не позволить отбомбиться прицельно. Такова боевая задача восьмерки из группы «Меч», с которой фашисты еще не знакомы.

Утро ясное, на небе ни облачка. Солнце светит чувилевским летчикам в спину, немцам бьет прямо в глаза, ослепляет. Думаю, что и в дальнейшем надо выводить наши группы на вражеские с учетом движения солнца. Это будет выглядеть так: в девять-десять утра — с юго-востока; в полдень — с юга, во второй половине дня — с юго-запада и, наконец, с запада. Это не важно, что заход во вторую половину дня придется выполнять с глубины обороны противника.

Растянувшись километра на три, немцы идут в колонне девяток, каждая в составе трех звеньев: головного и двух по бокам. Представляю себе эту силу и на фоне ее восьмерку моих пилотов. Нелегко им, конечно, но я уверен, они не дрогнут. Это смелые воины, и особенно их командир, Павел Максимович Чувилев.

Он прибыл к нам осенью сорок первого года под Тихвин. Младший лейтенант, заместитель командира эскадрильи. Но комэск вскоре погиб, и Чувилев его заменил. Исключительно сильный ведущий. Хорошо подготовлен тактически. В бою хладнокровен, видит своих и чужих, ошибки противника и ошибки ведомых. Умеет спросить. Однажды (я услышал случайно), разбирая воздушный бой, жестко сказал одному пилоту: «Будешь все время рядом со мной. Понятно? Еще раз оторвешься, расстреляю как труса. Там, в воздухе. Сам!» Сказал не вызывающим сомнения тоном.

Прекрасно владея оружием, Чувилев в короткое время уничтожил немало фашистов, и я по достоинству оценил военную доблесть пилота: минуя сразу два воинских звания, представил его к «капитану» и к ордену Красного Знамени.

— Атакуем!.. — кричит капитан Чувилев.

…И вот они на земле. Красные, потные, возбужденные боем: Василевский, Черкашин, Иванов, Табаков, Маковский, Чирьев, Кальченко. Шумят, кричат, хвалятся друг перед другом. Мы с Чувилевым стоим в стороне, наблюдаем: пусть покричат, это делу не помеха. Чувилев бы тоже не прочь погалдеть: в возрасте 22 года нелегко выдерживать командирскую строгость, а характер у него такой: спокоен и выдержан только в полете, а после посадки, «разрядившись», становится нетерпеливым и даже грубым. Не со мной, конечно, а с другими. Но летчики его терпят и даже любят. За умение, мужество, смелость, за спиной своего командира они как за каменной стеной.

Коротко, ясно Чувилев докладывает мне о схватке с фашистами. Разделившись на две подгруппы, восьмерка устремилась в атаку. Первая нанесла удар по головному звену ведущей девятки, в лоб под углом градусов в тридцать. Загорелись сразу два самолета. Это явилось как бы сигналом: остальные фашисты немедленно сбросили бомбы, не дойдя до линии фронта, резко пошли на разворот, подставив животы идущей следом второй четверке Яков. И еще две машины камнем полетели к земле.

Потеряв сразу четыре машины, и флагмана в том числе, немцы поняли, что дело имеют не со слабыми летчиками. И Чувилев подтвердил их опасения. После первой атаки вместе с ведомым пронизал их строй слева направо и, довернувшись параллельно оси общей колонны, показал необычную раскраску машин. А когда пошел в разворот, целясь в середину боевого порядка, немцы дрогнули, и их бомбы посыпались вниз. На свои же немецкие войска.

Не досчитавшись пяти экипажей, сбросив бомбы до линии фронта, «юнкерсы» развернулись на запад. Чувилев начал было преследовать их, но командный пункт передал:

— Молодцы! Выходите из боя.

Вместе с Павлом подходим к пилотам. Спрашиваю:

— Как вели себя немцы?

— Вежливо, — острит Иванов, — по нашей «просьбе» бомбили своих.

— Хорошо! — говорю я пилотам. — Сработали чисто. Бомбардировщики нас уже знают, надо, чтобы узнали истребители.

Ставлю боевую задачу группе Матвея Зотова:

— Зайдите с тыла противника и в первую очередь атакуйте Ме-109. Постарайтесь, чтобы первый удар был особенно эффективным. Он должен решить исход воздушного боя. Высоту наберите побольше. Атакуйте на повышенной скорости.

— Мы заберемся метров на тысячу выше фашистов, — уточняет Матвей и сдержанно улыбается: — Мы помним рассказ о Райкове…

О Райкове я вспомнил вчера, на аэродроме Васильевский. Шел разговор о тактике истребительной авиации. В подтверждение мыслей я привел пример из личного опыта.

Это было в тридцать девятом году, в боях над рекой Ханхин-Гол. День стоял серый, пасмурный, облачность висела над самой землей, что в этих краях в летнее время крайне редко бывает. Казалось, о полетах не может быть речи, и вдруг — тревога. Противник нарушил границу, несмотря на то что в эту минуту начался ливень: нарушение воздушной границы считалось своего рода вызовом, а на вызов мы всегда отвечали ударом. Взлетали по полю, залитому водой.

Летим в составе шести истребителей И-16. Ведущий — командир эскадрильи, я — в паре с ведущим. Через три-четыре минуты полета вышли из ливня, но облачность висит очень низко, прижимает группу к земле. Идем, временами меняем курсы, ищем противника. Облачность неожиданно обрывается, однако над головой не «окно», сквозь которое видно синее небо, а что-то вроде «цилиндра». Диаметр его километров двенадцать, высота — порядка четырех тысяч метров. И там, в верхней части «цилиндра», патрулирует четверка И-97.

С японскими истребителями И-97 мы встречались не раз. Легкие, очень маневренные самолеты, но скорость у них поменьше, чем у наших машин. Впрочем, это сейчас не важно: у них есть высота, у них есть и скорость. Короче, преимущество в данный момент на их стороне.

Осторожно, цепляясь за стенку «цилиндра» крылом, спиралью идем в высоту. Самолеты у нас зеленые, у них — белые. Во мраке, да еще на фоне земли, они нас пока не видят, а мы их — как на ладони. У нас уже тысяча метров, полторы, две тысячи… Все идет хорошо, и вдруг из общего строя шестерки вырывается Райков — подвижный, горячий, страшно нетерпеливый горец — хакас.