Когда забудешь, позвони - Татьяна Лунина

Рабочий день только начинался, когда секретарь Инна сообщила по внутреннему, что его вызывает директор.

— Срочно, — подчеркнула Инна.

«Что за спешка такая!» — разозлился Борис. Он терпеть не мог прерывать работу ради визита к начальству, да и вообще ради чего или кого бы там ни было.

— О, Борис Андреич! Входи, дорогой, не стесняйся, привыкай к этим стенам. Вот на отдых уйду, натуральным хозяйством займусь — меня заменишь.

О «хозяйстве» Филимонова в институте знали все, даже лаборанты. Еще бы — о своих курах, гусях и корове директор мог говорить часами, держа бедного собеседника (!) за пуговицу пиджака или рубашки — в зависимости от сезона.

— Меня вполне устраивает и мое место, Филипп Антонович, — заметил Борис.

— Ну-ну, не скромничай! Скромность — украшение девицы, но не ученого. Тем более подающего такие надежды. Присаживайся, в ногах правды нет. Так вот, — продолжил Филимонов, убедившись, что Борис прочно сидит на стуле, — есть решение создать под ваше направление лабораторию, Борис Андреевич. — И он выжидающе уставился на вызванного — никакой реакции. Пауза затягивалась, как у плохого актера, и вместо ожидаемого интереса вызывала зевоту. — И знаете, кто назначен заведующим?

В ответ — вежливое молчание.

— Борис Андреевич Глебов. — Директор откинулся на спинку трона. Ни дать ни взять — добрый царь. — А ты почему молчишь, Борис Андреич? Не рад?

— Почему вы так думаете?

— Ох, — вздохнул бедный благодетель, — ну и характер у вас, коллега! Даже мозги не в силах его компенсировать. Неужели не интересно, о чем я говорю? Речь, между прочим, идет о вашем будущем, милейший Борис Андреевич.

— Интересно, Филипп Антонович. Но я очень занят. Нет времени, к сожалению.

— Хорошо, тогда в двух словах. — Решив, что горбатого могила исправит, перешел на официальный тон: — Неделю назад меня вызвали в ЦК и предложили создать лабораторию под ваше направление. Признаюсь, я был озадачен, но спорить не стал. — Тут Борис мысленно хмыкнул: независимостью директор не отличался никогда. — Сообщили, что получена информация: в Штатах уже вовсю работает подобная лаборатория. И выдает интереснейшие результаты, между прочим. — Борис посмотрел на часы. — Так вот, — тон стал строгим, — а почему в нашей стране нет такой? А? — Глебов неопределенно пожал плечами. — Вот и я так думаю. — Филипп Антонович налил в стакан воду из стоящего рядом графина и выпил крупными глотками. Нет, с этим невыносимым гордецом разговаривать — что кишки на руку наматывать. — Короче, ваши идеи — вам и карты в руки, — устало подытожил он. — С понедельника приступаете к работе. В должности заведующего лабораторией. Приказ я уже подписал. У меня все.

Четыре года пролетели как четыре дня. Если бы не женитьба на Алле, вообще не заметил бы этих лет — таким спрессованным оказалось время. Он сам, как золотоискатель, тщательно подбирал людей, просеивая через сито разговоров, встреч и памяти. Зато собрал единомышленников, сколотил команду, кулак, в котором каждый палец незаменим, а все вместе — сила. И вот сегодня, в двадцать нуль-нуль, как говорит Иваныч (напомнить, чтоб обязательно был) их дружный коллектив собирается отмечать в «Праге» присвоение Государственной премии СССР.

— Доброе утро! — Над ухом раздался приятный баритон его зама Александра Семеновича Попова, Сашки, однокашника, соратника и друга в одном лице.

— Привет, Семеныч! Ты что это в такую рань? Не даешь поразмышлять в спокойной обстановке.

— Дурной пример заразителен, — хохотнул Попов. — Да и не сидится дома. Творческий зуд, знаешь ли. Слушай, старик, а как ты относишься к энергетическому влиянию на плод в утробе матери?

Сашку иногда заносило, но в его идеях было нечто такое, что прочно осаждалось в голове и терпеливо ожидало своего часа. Попов перешел к результатам вчерашнего опыта, потом стали подтягиваться остальные. Лаборатория постепенно заполнялась, начался обычный трудовой день, который оборвало время. Как всегда некстати — на экране монитора высвечивались интересные результаты, и они требовали осмысления.

— Борис Андреич, — в кабинет заглянула лаборантка Любочка, — я пойду? Восьмой час уже, а у нас ведь на восемь заказано?

— Да, Любочка, конечно, идите. — Он не отрывался от экрана: черт, не может быть!

— Хорошо, тогда до встречи? Борис Андреич, я там пакет положила на стул. Жена ваша передала.

— Да-да, конечно, спасибо.

К действительности вернул телефонный звонок.

— Да! — коротко бросил в трубку.

— Борька, ты успеешь доехать до «Праги» за пятнадцать минут? Мы уже на месте. — Голос Сергея был веселым и понимающим. — Я ведь без тебя как слепой без поводыря: не знаю, куда пойти и где прислониться. Чужак! Да и народ удивляется: чиво это я тута делаю? Спасибо, жена твоя рядом — греюсь в ее лучах. Нам с Галкой не так одиноко.

— Молодец, что позвонил! Уже еду! «Проклятие, нет времени даже домой заехать — переодеться!» Взгляд упал на большой пластиковый пакет, из которого торчала вешалка. «Ну Алчонок, ну золото! Клад, а не жена!» Он быстро облачился в светлую рубашку и новый серый костюм, галстук завязывал, сбегая по лестнице. Машина летела как ласточка — спасибо Иванычу, на все руки мастер. Пробок, на удивление, не было. И уже через двадцать минут новоиспеченный лауреат входил в холл ресторана «Прага». Народ в преддверии хорошей выпивки и вкусной закуски, а главное, от сознания заслуженности награды весело топтался в холле, перекуривая и сдерживая аппетит. Все ведь голодные, как черти, после работы. Особняком держались трое: его жена и друг с любимой девушкой. Алка, естественно, выглядела на все сто, нет, пожалуй, даже на двести. А вот Галина явно робела и старалась держаться поближе к Сергею.

— Борис Андреевич! — окликнул сзади знакомый голос.

Он развернулся. Ого, Уфимцев — собственной персоной! Вот это действительно подарок.

— Здравствуйте, Степан Егорович! Очень рад вас видеть.

— Благодарю, взаимно. А вы знаете, я хочу признаться в своей неправоте. И высокая награда здесь ни при чем. Я ведь проверил: действительно, найденные вами типы полей самым непосредственным образом воздействуют на функции клетки.

— А на чем проверяли?

— Сначала на дрозофилах, а потом на ваших любимых крысах.

— Линейных или беспородных?

— Пришлось разориться на линейных, — улыбнулся Уфимцев, — вистаровских.

— Степан Егорович! — окликнул академика Филимонов. — Милости прошу, проходите!

И директор, придерживая почетного гостя под локоток, увлек его в банкетный зал, где в ожидании томилась длинная буква «П», уставленная выпивкой и закусками. По вертикалям рассаживались весело, шумно и демократично — все свои, чинов не признают. Главный чин — серое вещество, способное выдавать интересные идеи. Горизонталь была солиднее: ее украшали приглашенный академик, институтская верхушка и какие-то холеные типы, скорее всего, цековские. Туда же порывались усадить и Бориса, но он категорически отказался, сославшись, что ему удобнее с краю. Ели вкусно, пили смачно — за науку, за прогресс, за творческий поиск в биоэнергетике, за светлую голову Бориса Андреевича Глебова. Расслабились, разбились на группки, потянулись в большой зал растрястись под музыку. Он танцевать отказался, пришлось Сереге отдуваться за двоих.