Цена случайной ночи - Марина Серова

— Вы удивляетесь, почему там прямо не написано, что Антипов — нехороший человек? — прочитал мои мысли Костин.

— Ну да, — согласилась я.

— Потому что он не совсем дурак, — ответил Никита Владимирович. — И документальных свидетельств найти не удалось. Но она все равно решила подстраховаться. К сожалению, ей это не помогло. Но в этой бумаге есть кое-что, что может помочь вам, Татьяна. Видите, там она говорит о контактах между Антиповым и отцом подследственного Гаршина, неким Павлом Николаевичем. Этот бизнесмен, а по некоторым данным, просто бывший бандит, скорее всего предлагал Антипову взятку…

— Но мы-то это доказать не можем! — воскликнула я. — Вы, Никита Владимирович, не можете, как юрист, этого не понимать!

— Доказать не можем, а, например, начать наблюдение за Антиповым можем. Поэтому я и пришел к вам. Мне кажется, частному детективу сделать это сподручнее, чем, скажем, мне.

Я задумалась, и мои размышления скорее были проникнуты скепсисом, нежели энтузиазмом по поводу предложения Костина. Хотя, чем черт не шутит, может быть, и стоит рискнуть.

— Завтра, между прочим, первое заседание с Антиповым в роли главного судьи. Слушается дело Гаршина, — заметил Никита Владимирович.

— Что ж, я, безусловно, приду, — сказала я. — А пока подумаю, что можно сделать с этим.

Я кивнула на заявление Шуваловой. Собственно, юридических зацепок там не было никаких. Были просто подозрения в адрес коллеги Антипова, которые, как известно, к делу не пришьешь. Никита Владимирович это, по всей видимости, тоже понимал. И все равно примчался ко мне поздно вечером.

Почему? Потому что он такой импульсивный? Потому что очень хочет, чтобы я занялась версией Антипова? Только ли потому, что желает отомстить за убитую подругу-коллегу? Или я просто понравилась ему как женщина и он использовал это заявление как предлог? Взгляд, брошенный Костиным на меня в прихожей перед уходом, можно трактовать и таким образом. Но почему тогда не сделал попытку переломить в этом плане ситуацию? Не почувствовал ответных флюидов?

Словом, вопросов насчет Костина было достаточно. Я не могла исключать того, что и он мог быть причастен к убийству своей коллеги. Мало ли что там между ними произошло, о чем не знаю я, о чем не знают ни Ксения, ни другие окружавшие Тамару Шувалову люди!

А с другой стороны, если Костин в чем-то там замешан, то зачем он стал советовать Ксении обратиться к частному детективу? Чтобы окончательно отвести от себя подозрения?

Но если продолжить задавать себе эти вопросы, на которые ответы все равно получить сейчас нельзя, можно сойти с ума. А по идее, мне нужно сейчас просто дождаться завтрашнего утра, чтобы отправиться в суд и познакомиться с другими персонажами дела.

Глава

Придя утром к зданию суда, я заметила на улице необыкновенное оживление. Везде сновали энергичные молодые люди неформальной наружности, в каких-то странных, непонятных простому обывателю одеждах — причудливого фасона кожаных куртках с понавешенными на них фенечками. Головы молодых людей и подруг украшали самые причудливые прически — от полного отсутствия растительности до косичек, а также просто нечесаных и немытых лохм. В толпе мелькали журналисты, знакомые мне по различного рода городским тусовкам. Прибыло даже телевидение.

Неужели дело Гаршина настолько интересно народу, что его прискакали освещать СМИ? Через минуту по разговорам среди собравшейся публики я поняла — конечно же, нет. Народ явился присутствовать при историческом моменте суда над знаменитым писателем, который на старости лет решил поэкспериментировать со своим показным экстремизмом с российской Фемидой. Когда он находился в эмиграции на Западе, его выходки там никого не пугали. Нашу же правоохранительную систему провести не удалось. На всякий случай от греха подальше — в кутузку! И вот — надо же, почему-то в нашем заштатном городе проводится над ним суд. Отсюда и внимание прессы, и присутствие неформалов — это были поклонники неоднозначного таланта писателя.

Что же касается дела Гаршина, то к нему имели отношение, как выяснилось, трое строго одетых людей, явно контрастирующих с пестротой неформалитета. Мордастый мужик, которому более пристал трактор и плуг, облаченный в дорогой костюм, был окружен телохранителями, невозмутимо поигрывающими мускулами. Атмосфера театра абсурда привлекала и отталкивала одновременно.

Тем более что один из телохранителей был мне знаком. Не помню его имени, прошло, наверное, года два, как мы встречались с ним во время одного моего расследования. Но что я точно помню — так это удар моей ноги прямиком ему в пах. Выражение злобы и боли на его лице было последним, что я тогда запомнила. И если бы не друзья из милиции… Но это уже другая история. И вот теперь — он в пиджаке, «шестерка» при мордастом мужике.

Интересно, узнал? Я, впрочем, на всякий случай спряталась за спиной одного из журналюг. А вскоре меня сзади осторожно тронули за локоть. Я обернулась и увидела Костина.

— На массовку внимания не обращайте, — сразу же сказал он. — У нас писателей судят, а это сенсация. Отморозок Гаршин никого не интересует. А вот всяческого рода нестандартные личности с экстремальными наклонностями — это да!

— Меня больше заинтересовали люди, вышедшие из той машины. — Я указала на противоположную сторону улицы. — Они только что проследовали туда.

И я показала уже на двери здания суда.

— Это наши с вами клиенты, — усмехнулся Костин. — Вернее, извиняюсь, ваши… Отец того самого отморозка и его братки.

— Ах, вот как? — подняла я вверх брови. — Ну что ж, тем будет интереснее, наверное, дальше…

И я поведала судье историю, случившуюся со мной два года назад. Никита Владимирович, как мне показалось, посмотрел на меня с уважением и не преминул заметить:

— Вот видите, а вы не верили, что они бандиты.

Я не стала ничего говорить в ответ, а решила поделиться с Костиным планом, который возник у меня ночью во время тихих размышлений. Выслушав мою идею, Никита Владимирович думал недолго. Он почти тут же одобрил мой план. И мне ничего не оставалось делать, как, радуясь ходу событий, устремиться ко входу в суд.

— Подождите, — дернул меня за рукав Костин. — Вот там — ваш следующий подопечный.

Я посмотрела в указанном Никитой Владимировичем направлении и увидела холеного полноватого мужчину, тщательно выбритого, одетого сообразно официальному ритуалу — костюм, галстук, дорогие полуботинки. Слегка переваливающейся, но все же не карикатурной, как ходят толстяки, походкой, держа в руках папку, он направился в здание суда. Игнорируя неформалов, которые что-то выкрикивали в его адрес.

— Это Антипов? — уточнила я.

— Да.

— А он что, ведет дело писателя?

— Нет, но эти молодцы считают нужным обозначить свою поддержку подсудимому перед каждым работником нашей системы, — объяснил Никита Владимирович.

Я это почувствовала на себе очень скоро, поскольку, когда мы с Костиным входили в здание, в наш адрес полетело сакраментальное: «Сатрапы!» А некоторые очень смелые девушки вызывающе смотрели на Никиту Владимировича и показывали ему неприличный жест поднятым вверх средним пальцем. Костин, естественно, оставил все эти демарши без ответа.

Мы прошли на второй этаж и встали возле двери. Перед ней толпилась небольшая кучка женщин, о чем-то озабоченно переговариваясь вполголоса. Отец подсудимого разговаривал с кем-то по мобильнику в дальнем конце коридора под неусыпным наблюдением братков-телохранителей.

— Всех прошу зайти, — бесстрастным голосом сказала какая-то вяловатая женщина среднего возраста с унылым лицом и белыми крашеными, свисающими сосульками волосами.

Народ потянулся в зал. Я заняла место с краю. Костин вообще в зал не пошел — у него были другие дела, он в это время должен был сам рассматривать некое рутинное, как он выразился, дело.

Вскоре откуда-то сбоку появился конвой, и в его сопровождении в зал был введен молодой человек, обритый почти наголо, с угрюмым и злобным взглядом, обращенным к людям, собравшимся на заседание. А потом появился самодовольно лоснящийся Лев Романович Лисицкий в сопровождении невзрачного молодого человека, скорее всего помощника. Зашла еще мужеподобная женщина-прокурор, не очень удачный имидж.

«Господи, почему они все такие неженственные, эти дамы из судебной системы!» — тихонько вздохнула я, подумав, что пойди я после окончания института в прокуратуру или суд, то и меня, возможно, ждала бы такая же участь.

— Встать, суд идет!

В исполнении вяловатой тети эта фраза прозвучала как-то неестественно. Словно команду отдавала музейный экскурсовод, которой по штату положено быть такой неземной и воздушной, согласно Ильфу и Петрову, зовущей отнюдь не к правосудию, а к поцелуям.