Великан Иеус - Жорж Санд

Перед уходом матушка крепко обняла меня и хоть ничего не обещала наперёд, но больше не спорила со мной и не бранила меня.

До конца лета я работал один. Чем дальше подвигалось дело, тем яснее я понимал, как трудно будет собственными руками перетащить с места на место эту гору битого камня. Ну что ж, я стал работать ещё упорнее, ещё больше и даже к соседям, в нижние хижины, спускался теперь не чаще чем раз в неделю, по воскресеньям, да и то не больше чем на час.

Так жил я в своей крошечной хижине: днём работал, а вечером учился — занимался то чтением, то письмом, то счётом.

Как-то раз, когда я расчищал развалины нашего бывшего дома, мне попалась драгоценная находка. Нежданно-негаданно я наткнулся на старый сундук, целый и нисколько не повреждённый. Я нашёл в нём кое-какие домашние вещи, рабочий инструмент моего отца и, главное, его книги.

Потрёпанные, разрозненные, всё-таки это были книги, и я с великой жадностью прочёл их, а потом перечитывал ещё много раз.

Меня не смущало даже, если рассказ неожиданно обрывался на самом интересном месте, — я тогда сам придумывал, что могло бы случиться дальше.

Эти старинные, доставшиеся мне от отца книжки были полны рассказами о чудесных подвигах, о героях, не знающих страха и уныния. Они ободряли меня, поддерживали во мне мужество и смелость. С такой книжкой в руках я не чувствовал себя одиноким даже тогда, когда сидел по ночам совсем один в моей маленькой, затерянной в горах избушке.

Теперь, когда я научился считать, я без особого труда вычислил, сколько времени понадобится на мою работу, и понял, что мне одному не справиться с ней скорее чем в несколько лет. Но это не испугало меня. Сам того не замечая, я пристрастился к своей работе — попросту говоря, полюбил её.

Великан был уже так здорово искрошен, что даже не пытался больше собирать свои косточки для новых прогулок. Он не мешал мне спокойно спать, и только изредка я слышал его тяжёлые вздохи, похожие на рёв быка, который хочет, чтобы его выпустили на пастбище. Но стоило мне пригрозить ему порохом (я знал, что пороха он боится больше всего на свете), как он сейчас же замолкал. Было ясно, что он признал себя побеждённым и готов слушаться меня во всём.

Наступила зима. Так же как и в прошлом году, я пошёл на дорожные работы, но на этот раз заработал гораздо больше. Мне уже исполнилось семнадцать лет. Я был высок, плечист, и мускулы у меня были, что называется, первый сорт. Мне стали платить как взрослому рабочему.

Один инженер — из тех учёных людей, что распоряжаются прокладкой дорог, — приметил меня и полюбил. Он говорил, что я посмышлёнее прочих, да к тому же и самый усердный. Всякий раз, как случалась работа, на которой можно было поучиться чему-нибудь новому, он поручал её мне. Кроме того, он дал мне бесплатно стол и уголок в своей квартире, так что весь мой зимний заработок остался у меня в целости.

Весной, уезжая из наших краёв, он предлагал мне поступить к нему в услужение и уехать с ним. Говорил, что я буду для него не слугой, а товарищем. Обещал вывести меня в люди.

Но я, как вы сами понимаете, не мог бросить свою площадку. И чуть только снег сошёл с неё настолько, что можно было поставить ногу, я уже снова был там.

VII

Почти вся скала была уже раздроблена, оставалось работать лопатой и тачкой. Это было не очень трудно, но зато очень скучно. День за днём я сгребал камни в кучу, нагружал и выгружал тачку. Так прошло целое лето, а потом и следующее, а потом и ещё одно...

Наконец, через пять лет после того как я в первый раз поднялся в горы, в один прекрасный вечер я увидел, что моя работа окончена. Всё каменное тело великана до последнего осколка перенесено и уложено в ложбину.

Получился прочный каменный вал. В самую суровую зиму он выдержит напор льдов и не пустит их на мой луг. Пески, которые лёд обычно несёт с собою, осядут возле этой преграды, и она станет от этого только объёмистее и прочнее.

Я в меру осушил землю с помощью канавок, выложенных камнем, и моя луговина без всяких удобрений покрылась чудесной травой. Только цветов было, пожалуй, слишком много — настоящий сад.

Козы больше не приходили сюда: уже три года назад вместо старых буков, поломанных и снесённых обвалом, я насадил молодые деревца. Они хорошо принялись, зазеленели и окружили мой луг живой оградой.

Папоротники и другие дикие травы, завладевшие было одичавшей землёй, я понемногу вырвал и пережёг. Пепел пошёл на удобрение, и там, где ещё недавно виднелись моховые кочки и лишайники, опять появилась нежная и пышная трава.

Мне оставалось вывезти последнюю тачку камня, по крайней мере четырёхтысячную по счёту. Я уже нагрузил её и взялся было за ручки, чтобы отвезти туда же, куда отвёз все остальные. Но тут мне вдруг пришло на ум оставить её для Магеллоны. Мне казалось, что ей будет приятно самой вывезти остатки камня и закончить этой последней тачкой мой пятилетний труд.

Пять лет! За пять лет, оказывается, человек может сокрушить гору и перенести её на другое место. А ведь многие говорили мне, что целой жизни не хватит на это. Хватило нескольких лет юности. Мне только двадцать один год! Предо мною вся жизнь, долгие годы радости и труда на этой прекрасной, освобождённой моими руками земле!

Солнце тихо опускалось за горы в сиянии золотых лучей, в пурпурном блеске облаков. И мне казалось, что оно смотрит прямо на меня — смотрит и улыбается. Снега на вершинах гор сверкали, точно алмазы. Воды, бегущие в долины — все ручьи и ручейки, потоки и водопады, — журчали, переговаривались, пели. Ветер легонько качал цветы, и они склонялись, как будто целуя землю.

О каменном великане, который столько лет не давал мне покоя, не было и помину.

Я заставил его замолчать навсегда. Навсегда отнял у него облик, который так пугал меня в детстве.

Теперь он, неузнаваемый, лежал у склона горы, защищая своим телом площадку Микелона от льдов и песков, которые, чего доброго, вздумают соскользнуть зимой с площадки Иеуса.

Мхи, молодая травка, ползучие цветы уже наполовину затянули и скрыли своей живой зеленью его мёртвое каменное тело. Там, где до сегодняшнего дня я проходил со своей тачкой, ещё поблёскивал битый, плотно уложенный камень. Но скоро и этого не будет видно...

Я был так счастлив, что мне захотелось сказать доброе слово и моему побеждённому врагу.

— Спи спокойно! — сказал я ему. — Я больше не потревожу тебя ни днём, ни ночью. Злой дух, который жил в тебе, изгнан и уже никогда не вернётся. С этих пор ты будешь служить не злу, а добру — будешь беречь человечье жильё и охранять эту ожившую землю. Пусть же молния обходит тебя стороной и снег ложится на тебя легче пуха!

Мне показалось, будто долгий покорный вздох пронёсся над ложбиной и смолк в горах.

С этой минуты старый Иеус затих навсегда.

VIII

На следующее утро, чуть ли не с самого рассвета, я стал готовиться к маленькому празднику по случаю окончания работы.

Первым делом я спустился на нижнюю площадку и позвал к себе в гости дядюшку Брада. Старик всегда был для меня добрым соседом и другом, и я пригласил его прийти ко мне на лужайку к полудню вместе со всеми его пастухами и даже со всем стадом. Мне хотелось в этот день сделать почин моему лугу.

Пригласив старика, я побежал в долину за матерью и сестрами.

— Ну вот, — сказал я, входя в дом, — работа окончена. Я довёл её до конца, не истратив ни гроша из тех денег, что оставил отец. Теперь они нам понадобятся, чтобы завести стадо и построить хороший, настоящий домик. Но я хочу, чтобы и дом, и стадо, и луг — всё было у нас общее, до тех пор пока сестры не вздумают выйти замуж. Тогда мы всё поделим поровну. А пока что собирайтесь! У меня тут лошадь с повозкой. Я везу кое-какие припасы для праздничного обеда. Доедем до самого подножия горы. Я хочу, чтобы вместо флага вы подняли сегодня букет наших горных цветов на площадке Микелона!

Когда перед нашими глазами открылась лужайка, мать и сестры подумали, что видят сон.

Посреди луга была раскинута палатка. Лёгкий дымок поднимался над нею длинной голубоватой струёй и таял в небе.

В палатке, у очага, хлопотал дядюшка Брада вместе с несколькими соседскими девушками, которых я мимоходом тоже пригласил на свой праздник. Они жарили на обед тетёрок и горных куропаток, готовили сливочный сыр. А я привёз с собою вина, кофе, сахару и сдобного хлеба.

Коровы дядюшки Брада рассыпались по всему лугу и с такой жадностью щипали траву, как будто хотели доказать нам, что трава на площадке Микелона и впрямь лучшая в горах.

Молодые пастухи устроили стол и скамейки из еловых чурбанов и наскоро обтёсанных досок. Всё это было проще простого, но, украшенное свежими цветами и листьями, казалось таким весёлым, нарядным, праздничным.

Большой букет из рододендронов и дикой гвоздики висел на шнурке возле шеста, на который он должен был взлететь вместо флага. Я хотел, чтобы мать подняла его собственными руками над нашей площадкой.