Превращение в зверя - Николай Зорин

Выход, который он мне предложил, показался тогда настоящим избавлением от кошмара. Да, конечно, я согласилась…

– Здравствуйте, Елена Владимировна! – Мужской голос, знакомый голос – голос моего спасителя – прозвучал совсем близко, словно материализовавшись из воспоминаний. Я не поверила в такую фантастическую возможность и все же повернула голову и по инерции улыбнулась. – Я уже давно тут с вами сижу, но вы так глубоко ушли в себя, что ничего вокруг не замечаете.

Это действительно был он, мой спаситель. Почти не изменился, только немного постарел, да ведь и я, наверное, постарела. Я так ему обрадовалась!

– Вы?! Но как…

– Нам необходимо поговорить. – Он улыбнулся и взял меня за руку. – Пойдемте?

– Как вы узнали… как вы догадались, что я… Боже мой! – Я прижалась щекой к его плечу, почувствовав освобождение от боли. Он снова пришел меня спасти, он поможет, избавит, найдет выход…

– Вы позволите мне напроситься на чашку чая?

– Конечно! – Я задохнулась от радости. – У меня есть очень хороший английский чай.

– Вот и прекрасно!

Мы поднялись, прошли к его машине. Он распахнул переднюю дверцу:

– Садитесь.

Я села, вдохнула воздух его машины – пахло какой-то мужской косметикой, немного бензином и еще чем-то… И тут же радость моя испарилась, исчезла, я поняла, что никакого спасителя у меня в принципе быть не может и выход найти невозможно. Моя боль останется внутри меня навечно, пока я жива, есть только один способ от нее избавиться. Напрасно он пришел, напрасно я сидела на этой скамейке у торгового центра, напрасно тянула время. Напрасно вспоминала ту прошлую свою несостоявшуюся смерть – теперь мне опять стало страшно, почти невозможно сделать то, что задумала. А ведь еще вчера, еще сегодня утром я не только совсем не боялась, но и мучилась оттого, что нельзя умереть сейчас же, сию минуту.

Мой спаситель мне ни к чему, он будет только мешать, убивать последние остатки решимости. Помочь мне никто теперь не может, а помешать умереть – значит обречь меня на вечное страдание. Тот незнакомец на кладбище тоже предлагал помощь. Где же я его видела раньше? Знакомое лицо… не знаю. Впрочем, какая разница? Помочь он мне все равно не мог.

Мы ехали молча: я все не знала, как ему сказать, что на этот раз его участие мне не поможет, он, вероятно, не хотел начинать душеспасительный разговор на ходу. У подъезда я вдруг сообразила, что не назвала свой адрес. Получается, ему известно, где я живу? Впрочем, ему, наверное, известно обо мне все, раз явился в тот самый момент, когда… Поскорее бы от него избавиться. Соглашусь со всем, что он предложит, сделаю вид, что верю в спасение. Да! Нужно ведь еще чаем его напоить. Как некстати, как не ко времени он явился! Как мешает, мешает!

Мы поднялись на мой этаж, вошли в квартиру. Я проводила его в комнату, а сама отправилась на кухню заваривать обещанный чай. Долго не закипал чайник. Невыносимо долго настаивалась заварка. Какое варенье подать – вишневое или абрикосовое? Присутствие постороннего в последний час жизни просто убивает. Не сделать ли укол прямо сейчас, не дожидаясь его ухода, пока остатки решимости не иссякли? После его спасительной беседы кто знает, смогу ли я…

Я вдруг поняла, что не хочу умирать, что самоубийство придумала для того, чтобы пережить Женину смерть, для утешения, для облегчения боли. А умирать-то и не хочу.

Наконец чай заварился. Я разлила его по чашкам и понесла в комнату, забыв о варенье. Надо поскорее его выпроводить и, не думая ни о чем, просто вколоть себе укол, написать записку и избавиться от всего навсегда.

– Вот ваш чай, – сказала я нетерпеливо, поставила чашки на столик и села в кресло напротив. – Знаете, вообще-то у меня мало времени. Я хотела бы…

– Вы хотели бы поскорее убить себя? – Он улыбнулся неприятной, все понимающей улыбкой этакого сверхчеловека. – Что ж, вот тут-то как раз торопиться не стоит.

– Собираетесь мне опять помешать? – спросила я почти враждебно.

– Нет, – он опять улыбнулся, – не собираюсь. Ваша смерть как раз и входит в мои планы. Именно об этом я приехал поговорить, обсудить, так сказать, условия, дать вам необходимые инструкции.

– Инструкции? Какие инструкции?

– Где, когда и как вы умрете.

Он не шутил, я поняла это по его тону, он совсем не шутил.

– Но почему?…

Я совсем растерялась, даже вопрос не смогла сформулировать, в голове был полный разброд.

– Потому что вышел ваш срок. Помните, о чем мы договаривались?

– Мы не обговаривали какой-то определенный срок.

– Конечно. Ведь заранее знать, насколько это затянется, мы не могли. Вам повезло – вы прожили целых пять лет. И мне повезло – вы снова готовы добровольно уйти из жизни. Или я ошибаюсь?

– Н-нет, я готова…

Теперь я окончательно поняла, что совсем не готова. Да! Я не готова и никогда не буду готова!

– Вот и прекрасно!

Я не готова! Я не хочу умирать! Но как сказать ему об этом? Стыдно сказать, невозможно сказать! И я не скажу, я сделаю вид…

– Вы собирались покончить жизнь самоубийством сегодня?

– Да. Но вы помешали. Как только вы уйдете, – начала я бесстыдно врать, – сразу и…

– Не стоит торопиться. Вы умрете второго декабря.

Глава 4

Шантажист

Мысль, что враг мой смертен и, значит, его можно убить, пришла ко мне позже. А в тот вечер я и не помышлял об убийстве. Сначала-то я вообще ни о чем не помышлял и не думал, лежал, отвернувшись к стене, скорчившись от боли. Но когда первый приступ прошел, когда немного отпустило, включилась мысль, но мысль эта была совсем не об убийстве. Мозг мой бился, словно в лихорадке, отыскивая простые объяснения. Он, этот пижон на «десятке», – никакой не любовник, а брат Елены, живет в другом городе, поэтому я о нем до сих пор ничего не знал. Он приехал ее навестить, у него отпуск. Нет ничего удивительного в том, что брат встречает свою сестру с работы, – они долго не виделись, отпуск скоро кончится, и опять расстанутся неизвестно насколько. Конечно, он брат, не любовник, иначе и быть не может, ведь у нее есть я. Когда-нибудь, позже, когда все встанет на свои законные места, я расскажу им, как принял его за любовника, и мы вместе посмеемся. Елена скажет: не думала я, что ты у меня такой ревнивец! А брат подмигнет Елене: такая ревность означает большую любовь, а Елена ответит ему – мне, конечно, мне! – слегка покраснев: я знаю.

Или, может, не брат, друг детства. Приехал в наш город по делам, на улице случайно встретил Елену, они разговорились, детство вспоминая. Нет ничего плохого в том, что он решил встретить ее с работы…

Или не друг детства, а просто друг. У него жена, две дочки, больная мать. Вот ради матери он и решил увидеться с Еленой: посоветоваться как с врачом, попросить содействия в устройстве в больницу.

Мысль моя билась, билась, выискивая спасительные лазейки, но об убийстве я, честное слово, не помышлял.

Успокоенный объяснениями, избавленный от кошмара, я наконец уснул. А на следующий день уже стоял на посту под кленом. Я боялся идти, боялся, что объяснения мои разобьются о жестокую реальность. И все же не мог удержаться – пошел. И целый час, нет, больше часа пребывал в настоящем блаженстве: он не явился, она, как раньше, в том, счастливом раньше поехала домой на автобусе. И, как раньше, я проводил ее до самого дома…

Почему я не ушел тогда? Что мне стоило уйти? Зачем я задержался на скамейке во дворе ее дома?

Я пребывал в блаженстве – вот почему не смог так сразу уйти. Сидел и представлял, что скоро – через полгода или того меньше – буду воспринимать этот двор как свой, родной. Мы поженимся и станем жить здесь, у нее, а мою квартиру продадим (чтобы пресечь возможность… ну, ту самую, с присылом Елене анонимного письма) и купим дачу. Я так замечтался, что не сразу понял: счастью моему конец, мечты мои никогда не осуществятся. Подъехала белая «десятка», остановилась возле Елениного подъезда, а я не сразу понял… И только когда он вышел из машины, когда поднялся по ступенькам крыльца…

Но и тут, и тут я не подумал об убийстве. Я снова стал изобретать объяснения. Вернее, вспоминать те, ночные. На плече у него висела большая спортивная сумка – с такими ездят в путешествия и в командировки, значит, обе версии – и о брате и о друге детства – подтверждаются. Он приехал из другого города с этой сумкой, другой у него с собой нет, вот разгрузил и носит. А третья, о друге с больной матерью… Да бог с ней, с третьей, двух вполне достаточно, чтобы успокоиться.

И все же до конца успокоиться мне не удалось, ночь я провел ужасную. А на следующий день, как дурак, как полный болван, вновь потащился на свой пост под клен. Только пост-то мой был уже занят. Он стоял там, мой враг. Приехал на своей проклятой «десятке» раньше меня и занял мой пост. Он меня вытеснил, с моего места согнал! Не могу передать, как я разозлился. Я был готов его убить. Не в прямом еще смысле слова, а как в запале говорят.