Убить Бога - Филип Фармер

Он помолчал, глядя на Раллукса сузившимися глазами, улыбнулся криво. Затем спросил:

– А что ты видишь во время вспышек?

Раллукс еще больше побледнел, осенил себя крестным знамением.

– Я не знаю, отчего я говорю тебе, но я скажу: я был в Аду.

– В Аду?

– Да, горел в Аду. Вместе с остальными грешниками. С девяносто девятью процентами тех, кто жил, живет или будет жить.

Пот струился по его лицу.

– И это не было иллюзией. Я ощущал боль. Свою и других.

Он замолк, а Кэрмоди, разглядывая его, склонил голову на плечо, подобно любопытной птице.

– Так вот что беспокоит тебя более всего.

– Может быть, может быть, – прошептал монах.

– Но как ты можешь думать об этом? Даже твоя Церковь отрицает адский огонь. Хотя по моему мнению, многих стоило бы хорошо поджарить. Я бы с удовольствием поработал кочегаром в Аду, вытапливая из людей жир эгоизма...

Раллукс с сарказмом спросил:

– Ты так ненавидишь эгоистов?

В ответ Кэрмоди в который раз ухмыльнулся и вышел за дверь.

Миссис Кри уже вымыла все и собиралась спать. Она объявила, что оставила для удобства гостей двери открытыми, и надеется, что когда проснется, то не найдет все грязным. Нужно вытирать ноги перед входом, выбрасывать окурки из пепельниц, мыть за собой посуду... Затем она расцеловала каждого из них и расплакалась, говоря сквозь слезы, что, наверное, видит их всех в последний раз, и просит прощения у мистера Скелдера за свой отвратительный поступок.

Старый монах был растроган и даже благословил ее.

Через пять минут она приняла снотворное и удалилась к себе.

Тэнди тоже стал прощаться:

– Если меня застанет Ночь в пути, до того как я доберусь домой, то мне волей-неволей придется бодрствовать. Так как не будет пути назад. Через семь дней я стану богом, или трупом, или монстром.

– А что вы делаете с монстрами? – спросил Кэрмоди.

– Ничего, если они безвредны, как муж мамаши Кри. В противном случае – уничтожаем.

Затем он пожелал всем удачной Ночи и подал руки по земному обычаю. С Джоном он прощался последним, долго держа его руку в своей и глядя прямо в глаза.

– Это твой последний шанс стать чем-нибудь. Если ночь не разморозит твою душу, если ты останешься айсбергом с ног до головы, каким и был, значит ты создан таким. Если в тебе осталась хоть искра, дай ей разогреться, даже если тебе будет очень больно. Бог Иесс однажды сказал:

Если ты получишь жизнь, однажды ты ее потеряешь.

В этом нет ничего особенного. Боги других рас, пророки всех рангов в разные времена говорили то же. Однако, это правда. Тысячу раз правда.

Когда Тэнди ушел, три землянина поднялись наверх и взяли с полки три шлема. Их венчали небольшие коробочки, из которых торчали довольно длинные антенны. Они одели шлемы и привели их в рабочее состояние.

Скелдер долго рассматривал себя в зеркале.

– Я уверен, что ученые мира Джунд не ошибались в своих расчетах. Они говорят, что этот прибор выполняет роль детектора электромагнитного излучения, он же вырабатывает противофазные волны, которые гасят мощность внешнего магнитного поля. Мы можем пройти через самую сильную магнитную бурю без всяких последствий для себя.

– Надеюсь, что это так, – ответил Раллукс, – и благодарю создателя за этот шлем.

– Я тоже, – отозвался Скелдер. – Но я полагаю, что мы оба можем полностью довериться господу и обнажить головы и души навстречу всем силам зла этой планеты.

Кэрмоди цинично усмехнулся:

– Давай. Тебя никто не удерживает. Ореол мученика только украсит тебя.

– У меня есть приказ, – сухо ответил Скелдер.

Раллукс вскочил и начал расхаживать взад и вперед.

– Я не понимаю, каким способом магнитное излучение этой звезды может возбудить атомную структуру живых существ на планете, столь удаленной от нее. И в то же время зондировать подсознание, познание, подавляя будто железными тисками разум, создавать немыслимые психоматические измерения. Звезда становится фиолетовой, распространяет невидимые лучи, порождает образы чудовищ, живущие в самых глубинах подсознания, или образы золотых богов. Кое-что, правда, я понимаю. Изменение частоты электромагнитного излучения нашего Солнца тоже влияет на Землю, и не только на климат и погоду, но и на поведение землян. Но как может светило воздействовать на плоть и кровь так, что эластичность кожи уменьшается, кости становятся мягкими, изменяют форму таким образом, что уму непостижимо. Ведь в генах этого нет и в помине!...

– Мы еще не настолько знаем, что такое гены, чтобы понять, что в них заложено, а что – нет, – прервал его Кэрмоди. – Когда я был студентом и изучал медицину, я насмотрелся много странного.

И он замолчал, вспоминая прошедшие дни.

Скелдер, прямой и тонкогубый, сел в кресло. Сейчас шлем делал его более похожим на солдата, чем на священника.

– Это не должно длиться долго, – сказал Раллукс, продолжая расхаживать по комнате. – Скоро наступит Ночь. Если Тэнди сказал правду, то в первые двадцать часов все, кроме нас, конечно, кто остался, погрузятся в коматозное состояние. Мы не должны – у нас шлемы, – и пока все спят, мы...

– ...будем делать свою грязную работенку, – закончил Кэрмоди.

Скелдер подскочил в кресле:

– Я протестую! Мы здесь проводим научные исследования и сотрудничаем с тобой только потому, что есть работа, которой мы...

– ...не желаем пачкать свои беленькие ручки, – опять резюмировал Джон.

В этот момент в комнате потемнело, наступил темно-фиолетовый полумрак. Их настигло головокружение, чувства как бы оставили плоть. Все это продолжалось только секунду, но ее, впрочем, хватило на то, чтобы у них подогнулись ноги и все трое разом рухнули на пол.

Кэрмоди с трудом стал на четвереньки. Он покачал головой из стороны в сторону, как бык, которого хватили дубинкой по черепу. Затем он выдохнул:

– О, вот это да! Хорошо, что на моей башке шлем!

Он поднялся на ноги. Все мышцы онемели и буквально разрывались от боли. Комната, казалось, была завешена фиолетовой мглой. Было сумрачно и тихо.

– Раллукс, что с тобой? – раздался удивленный, полный ужаса голос Скелдера.

Бледный, как призрак, с лицом, перекошенным гримасой боли, Раллукс вскрикнул, сорвал с головы шлем, поднялся на ноги и бросился из комнаты. Его шаги прогрохотали по лестнице, и затем хлопнула входная дверь.

Кэрмоди повернулся ко второму монаху:

– Он явно сошел с ума... О, боже, что с тобой?

Разинув рот, Скелдер тупым взглядом уставился на настенные часы. Внезапно он повернулся к Кэрмоди.

– Пошел вон, болван, – прорычал он.

Джон удивленно моргнул, затем спокойно повернулся и бросил через плечо:

– Пожалуйста, я не испытываю особого удовольствия от общения с тобой.